Великая армия Наполеона в Бородинском сражении
Шрифт:
Сам же Малаховский во главе двух эскадронов польских кирасир только у д. Семеновское, опрокинув русскую оборону, взял в плен более 300 пехотинцев и две пушки (впрочем, его солдаты здесь же захватили «еще 4 пушки, но, разъяренные, и не слыша голоса рассудка», порубили лафеты, а сами орудия «бросили в неприятельской крови» [232] ). Более реалистичной выглядела картина сражения у Клеменса Колачковского, который попытался определить задачу, поставленную Наполеоном перед корпусом Понятовского, и выяснить причину того, почему успех дня дался с таким большим трудом. Потери корпуса за 5 и 7 сентября он исчислял в 2 тыс. убитыми и ранеными [233] .
232
Ibid. Str.107.
233
Kolaczkowski K. Op. cit. Str. 123.
В начале ХХ в. в основном завершился выход воспоминаний польских участников войны 1812 г. и Бородинского сражения [234] и начался период многочисленных жизнеописаний. Вышло несколько биографических работ о Юзефе Понятовском [235] и биография генерала М. Сокольницкого [236] . Значительно повысился интерес и к организации войск Великого герцогства Варшавского [237] . И все же вряд ли можно считать, что польская историографическая традиция войны 1812 г. окончательно оформилась.
234
Weyssenhoff J. Pamietnik. Warszawa, 1904 (русский перевод: Из записок генерала Яна Вейссенгофа // Военно-исторический сборник. 1912. № 2–3). Были переведены на польский язык мемуары Г. Брандта, немца, сражавшегося под Бородином в польском Легионе Вислы (Brandt H. Pamietniki oficera polskiego. 1808–1812. Warszawa, 1904).
235
Skalkowski A. Ksiaze J'ozej. Bytom, 1913; Askenazy S. Ksiaze J'ozef Poniatowski. Pozna'n, 1913.
236
Sokolnicki M. General Michal Sokolnicki. Krak'ow, 1912.
237
Gembarzewski B. Wojsko polskie. 1807–1814. Warszawa, 1905 (2-е
Окончательное становление польской историографии связано с именем военного историка Мариана Кукеля (1885–1973). В его работах, написанных в бурные годы возрождения польской государственности в 1918–1919 гг. [238] , концепция Бородинского сражения была намечена только в общих чертах. На основе опубликованных материалов Кукель попытался показать роль польских войск в победе Великой армии над русскими 5–7 сентября 1812 г. Принимая в целом французскую версию Бородина, он одновременно постарался отдать должное немецким и, особенно, польским союзникам Наполеона. Этот взгляд Кукель развил, к тому времени будучи уже бригадным генералом, в работе «Наполеоновские войны», вышедшей в 1927 г., а также в статье, сделанной на ее основе и опубликованной во Франции [239] . Силы французских войск он определил в 130 тыс. при 587 орудиях, русских – в 121 тыс. регулярных войск при 637 орудиях [240] . На этот раз Кукель предпочел не особенно подробно останавливаться на действиях немецкой кавалерии, как в предыдущих работах, зато доблесть поляков была еще более оттенена. Корпус Понятовского сыграл существенную роль и в бое за Шевардинский редут, и серьезно способствовал войскам Даву и Нея в покорении Семеновских укреплений. Не слишком быстрый успех 5-го корпуса в районе Старой Смоленской дороги объяснялся его недостаточной численностью. Итогом сражения стала потеря русскими 58 тыс., в то время как Наполеон потерял 28 тыс. человек [241] . Сомнений в наполеоновской победе у Кукеля не возникало.
238
Kukiel M. Dzieje wojska polskiego w dobie napoleo'nskiej. Warszawa, 1918. T. 2. Str. 92 –102; Tenze, Jazda polska nad Moskwa. Pozna'n, 1919.
239
Kukiel M. Wojny napoleo'nskie. Warszawa, 1927. Str. 219–223; Idem, Les polonaises `a la Moskwa // Revue des Etudes napol'eonienns. 1929. № 1. Janiary. P. 10–32.
240
Kukiel M. Wojny napoleo'nskie. Str. 220.
241
Ibid. Str. 223.
Особое место описание Бородина заняло в главной книге Кукеля «Война 1812 года» [242] . Это двухтомное фундаментальное исследование было подготовлено польским генералом после длительной работы с документами французских (Национального архива, Исторического военного архива, Архива внешней политики) и польских архивов [243] . Им были привлечены все основные документальные публикации и труды, в том числе и русские, по войне 1812 г. Большое значение для работы Кукеля сыграла также публикация А. Сталковским в 1923 г. 4-го тома корреспонденции Понятовского [244] . Несмотря на демонстративную объективность, Кукель постарался в максимально выгодном свете представить действия поляков. Дело доходило до явных передержек. Например, осталось непонятным, на основе чего Кукель утверждал, будто 5 сентября «две польские роты» совместно с солдатами Компана вошли в русское укрепление. При этом Шевардинский бой, как оказалось, закончился только благодаря взятию поздно вечером 5-м корпусом леска в тылу у русского редута [245] . Наиболее «пропольской» выглядела картина событий к вечеру 7 сентября. Когда наполеоновские войска взяли батарею Раевского и император размышлял над тем, посылать ли ему гвардию в огонь, Понятовский предпринял решительное наступление на русские позиции в районе Старой Смоленской дороги. Русские войска были отброшены, и поляки могли бы легко дойти до Можайска (13-й польский гусарский полк, опрокидывая обозы Кутузова, оказывается, уже вышел под сам Можайск!). И только два обстоятельства помешали полному разгрому русских. Во-первых, уже наступившая ночь. Во-вторых, недооценка Наполеоном потерь противника (58 тыс. у русских против 28–29 тыс. у французов и их союзников), что привело императора к ошибочному отказу от маневрирования в ночь после битвы [246] .
242
Kukiel M. Wojna 1812 roku. Krak'ow, 1937. T. 2.
243
См.: Ibid. T. 1. Str. I–XVIII.
244
Stalkowski A. Korespondencja ksiecia J'ozefa Poniatowskiego. Pozna'n, 1923. T. 4.
245
Kukiel M. Wojna 1812 roku. T. 2. Str. 172–175.
246
Ibid. Str. 182, 197–199.
После Второй мировой войны генерал Кукель, который был министром обороны в эмигрантском лондонском правительстве, оказался вдали от родины и более к теме Бородина не возвращался [247] . Отдельные работы, опубликованные поляками-эмигрантами в Западной Европе и США, только вскользь упоминали Бородинскую битву [248] . Однако и в новой, «народной», Польше память о польских героях 1812 г. энергично поддерживалась. Издавались и переиздавались биографии Понятовского и его соратников [249] , говорилось об их подвигах под Бородином в общих трудах [250] . Но главной работой, воспевшей «польское» Бородино в социалистической Польше, стала книга военного историка Габриэля Зыха, изданная в 1961 г. [251] Хотя Зых и воздерживался от откровенных антирусских выпадов и упоминал работы советских историков, особенно П. А. Жилина, но в то же время не скрывал, что продолжает традицию Кукеля и других польских авторов. Польские войска, и особенно корпус Понятовского, считал он, сыграли чрезвычайно большую роль в Бородинском сражении. Несмотря на малочисленность корпуса (на 2 сентября в его рядах было 8430 человек пехоты, 1638 кавалерии и 60 орудий), его смелая атака утром 7 сентября заставила превосходивший в силах корпус Тучкова отойти от Утицы. После того как французские корпуса Даву и Нея завязли у «флешей» и Наполеон через Сокольницкого вновь потребовал у Понятовского решительных действий, последнему, несмотря на превосходство неприятельских сил, вновь удалось отбросить русских, на этот раз с Утицкого кургана [252] . Правда, закрепиться здесь поляки так и не смогли. Между 3 и 4 часами пополудни Понятовский ожесточенной атакой окончательно захватил курган; при этом 13-й гусарский полк смог пройти по русским тылам до Можайска. Отброшенные на 4 км, «русские уже не были способны к борьбе». При подсчете потерь обеих армий в сражении Зых, отметив разноречивость сведений, все же предпочел цифры 40 тыс. у Великой армии и 50 тыс. у русской убитых и раненых. Вторая уступка русско-советской историографической традиции заключалась в том, что успех сил Великой армии Зых охарактеризовал как формальный, соединенный с «неуспехом наполеоновской теории генеральной битвы». Но здесь же подчеркнул, открыто полемизируя с Жилиным, что военно-исторические споры не следует чересчур политизировать, и поэтому нужно отдать должное Понятовскому: он сковал русские силы и ослабил русских на главных направлениях [253] .
247
В наиболее заметной работе, написанной в эмиграции, Кукель развивал идею единства Польши с «западноевропейской цивилизацией», которая противостоит России (Kukiel M. Gzartoryski and European Unity. 1770–1861. Princeton, 1955).
248
Примером может служить классическая работа профессора Оскара Халецкого, впервые вышедшая еще в 1942 г., а затем, с доработками, множество раз издававшаяся в Западной Европе и США. Халецкий особенно подчеркивал последовательную приверженность Понятовского и многих поляков «общеевропейскому» делу Наполеона в борьбе против России. Несмотря на его советы германским союзникам в этом духе, действия последних на разрыв общеевропейского единства оказались фатальными для судеб Европы и Польши (Halecki O. A History of Poland. N.Y., 1981. P. 223).
249
Askenazy S. Kia'ze J'osef Poniatowski. Warszawa, 1974; Szenic S. Ksia'ze w'odz. Warszawa, 1979; Przewalski S. General Maciej Rybi'nski. Wroclaw, 1949; etc.
250
Rutkowski J. Historia gospodarcza Polski do 1864 r. Warszawa, 1953; Grochulska B. Ksiestwo Warszawskie. Warszawa, 1966. Последняя все военные
сюжеты давала по Кукелю, тем самым подчеркивая преемственность с прежней историографией буржуазной Польши.251
Zych G. Armia Ksiestwa Warszawskiego. 1807–1812. Warszawa, 1961.
252
Ibid. Str. 317–318.
253
Ibid. Str. 320–322.
Последние обращения поляков к теме Бородинского сражения немногочисленны.
В 1984 г., когда Польша вновь предпринимала усилия обрести свою национально-политическую идентичность, Роберт Билецкий и Анджей Тышка опубликовали сборник воспоминаний и документов польских участников Наполеоновских войн, где были материалы, в том числе и новые, посвященные «Можайскому сражению» [254] . В первые годы XXI века увидела свет публикация Билецкого, известного журналиста и популяризатора истории, умершего еще в 1998 г. [255] По мнению Билецкого, к 5 сентября Наполеон располагал 127 тыс. солдат и 580 артиллерийскими стволами, русские – 120 тыс. и 600 орудиями. Потери составили 60 тыс. у русских и 30 тыс. у французов; особенно тяжелы были потери французской кавалерии. Признавая, что французская победа не носила решительного характера из-за отказа Наполеона ввести в дело всю императорскую гвардию, Билецкий не стал чрезмерно превозносить действия поляков, особенно 5-го корпуса. Однако он отметил, что Понятовский, возобновив свое движение около четырех часов дня, заставил русских отойти на новую линию обороны в нескольких километрах на восток. Обращает на себя внимание, что вторичная публикация статьи Билецкого состоялась в рамках специального номера известного научно-популярного журнала «Говорящие века», целиком посвященного событиям 1812 г. В создании этого номера, который представил достаточно взвешенный взгляд на события, наряду с польскими авторами приняли участие и современные российские историки (В. М. Безотосный, А. И. Попов и др.). Вообще же характерной чертой для современной польской историографии 1812 года стала готовность обращения к русскоязычным документам и литературе, а также расширение контактов с историками России [256] . Однако обращение к теме Бородинского сражения происходит сегодня чрезвычайно редко и отличается поверхностностью [257] .
254
Dal nam przyklad Bonaparte. Wspomnienia i relacje zolnierzy polskich. 1796–1815. Krak'ow, 1984. T. 1–2.
255
Bielecki R. Mozajsk – batalia gigant'ow // M'owia wieki. Magazyn historyczny. Numer specjalny. 'Ow rok 1812. Str. 72–75. Статья была впервые опубликована в “Encyclopedia wojen napoleo'nskich” (Warszawa, 2001).
256
Примером этого могут быть работы Д. Наврота (См.: Nawrot D. Litwa i Napoleon w 1812 roku. Katowice, 2008), публикации и деятельность А. Неуважного (1960–2015), внимание которого было сосредоточено в последние годы на проблемах польской национальной памяти и польской идентичности (Nieuwazny A. Napoleon and Polish Identity // History Today. Vol. 48. May 1998; Nieuwazny A. My z Napoleonem. Wroclaw, 1999; Неуважный А. Наполеон и Польша: неоконченный роман // URL: www. yeltsincenter.ru/en/node/3670 (дата обращения 05.08.2015)). О творчестве Неуважного см.: Земцов В. Н. Польский улан, или Искусство жизни Анджея Неуважного // Французский ежегодник 2015: К 225-летию Французской революции. М., 2015. C. 475–479.
257
См., например: Kowalczyk R. Katastrofa Wielkiej Armii Napoleona w Rosji w 1812 roku. L'od'z, 2007. Книга А. Замойского, которая вызвала заметный интерес научной и околонаучной общественности (Zamoyski A. 1812. Napoleon’s Fatal March on Moscow. L., 2004 (N.Y., 2005) (русский пер.: Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. М., 2013)), находится в русле традиций англо-американской историографии.
Суммируем выводы. 1. Историографию 1812 г. и Бородинского сражения трудно представить без польской традиции и вклада польских авторов (особенно Солтыка и Кукеля). 2. Особенностью польской исторической памяти стало тесное переплетение осмысления событий Бородинского сражения с процессом национального становления и борьбы за независимость, которая мыслилась чаще всего через вхождение в семью западноевропейских государств. 3. Несмотря на попытки приспособления к особенностям политической минуты (как это делал, например, Зых), в основе польской историографической традиции оставалась явно профранцузская версия, соединенная с неумеренным подчеркиванием польских заслуг и с более или менее ярко выраженным антирусским фоном. 4. В последние годы стала проявляться, пока еще слабая, тенденция к диалогу с современными российскими историками.
1.2.3. «Итальянское» Бородино
Трудно определенно утверждать, когда именно появляется итальянская историография Бородинского сражения. В начале XIX в. жители Италии были еще далеки от полного осознания общности национальной судьбы и идеи собственной единой государственности. Вице-король Итальянского королевства Е. Богарне, составляя 10 сентября в Рузе рапорт об участии в Бородинском сражении 4-го армейского корпуса, в составе которого была б'oльшая часть итальянцев, никоим образом не отметил «итальянскую доблесть». Да и сами итальянцы, по-видимому, значительно меньше французов, поляков, голландцев и даже немцев думали о той чести, которая им выпала благодаря участию в великой баталии. Несколько десятков писем итальянских солдат и офицеров из Великой армии, помеченных сентябрем – ноябрем 1812 г. и сохранившихся в российских архивах, хранят почти полное молчание о военных делах и совершенное молчание о Бородинском сражении. Делая обзор трофейных писем для А. А. Аракчеева, русский чиновник (вероятнее всего, тайный советник П. Т. Дивов) сделал пометку: «Письма итальянцев не имеют интереса» [258] . Итальянские солдаты предпочитали писать о ежедневных бытовых хлопотах, вспоминали своих родных и близких, оставленных в солнечной Италии, мечтали о возвращении домой [259] . Все письма, отправленные итальянским солдатам из дому, тоже были посвящены исключительно личным делам [260] .
258
РГАДА. Д. 268. Л. 79.
259
Там же. Д. 266–267.
260
Там же. Д. 269. Ч. 1–2.
Хотя первая работа, специально описывавшая участие 4-го корпуса в войне 1812 г., появилась уже в 1814 г. [261] , но, написанная французом по рождению, она не стала собственно итальянским исследованием. Однако те факты, которые приводил ее автор Эжен Лабом, описывая отвагу итальянских солдат, доблесть итальянской королевской гвардии, подвиг командира батальона К. Дель Фанте, по мнению автора, захватившего в плен русского генерала П. Г. Лихачева, создавали известную фактологическую базу на будущее.
261
Labaume E. Relation circonstanci'e…
Только в 1826–1827 гг. выходит первая собственно итальянская работа, уделившая внимание Бородинскому сражению, – книга Чезаре Ложье де Белькура (1789–1871), выходца из среды мелкого итальянского дворянства французского происхождения с о. Эльба, участника нескольких Наполеоновских кампаний, в 1812 г. – су-лейтенанта и старшего адъютанта полка королевских велитов итальянской гвардии [262] . Вернувшись после Наполеоновских войн в Тоскану, Ложье к 1816 г. достигнет чина капитана. Позже он станет генерал-лейтенантом и военным министром. Готовя работу о событиях 1812 г., Ложье воспользовался уже имевшимися сочинениями – книгами Лабома, Водонкура, Шамбрэ и бюллетенями Великой армии, талантливо добавляя к этому материалы собственного дневника, который он вел почти ежедневно. На страницах книги Ложье впервые появился итальянский солдат наполеоновской армии, который, подобно французу, был охвачен духом военного соревнования и стремлением к славе. «У вас в жилах течет кровь римлян», – вспоминал Ложье слова Наполеона, обращенные к итальянцам. В строках, посвященных сражению, явственно чувствовалось влияние французской историографии – от исчисления сил Великой армии до описания подвига Коленкура. Правда, перипетии боя были изложены автором довольно сбивчиво, что отразило сумбурность воспоминаний самого Ложье. Не скрывал Ложье и того настроения подавленности, которым, несмотря на достигнутую победу, были охвачены итальянские солдаты.
262
Laugier C. Gli Italiani in Russia. T. 3. В начале ХХ в. французский историк Лионе издал «Воспоминания» Ложье, по всей видимости, просто «выделенные» им из ранее изданной 4-томной работы (Laugier C. La Grande Arm'ee, recits de…). В 1912 г. вышло еще одно парижское изд. и русский перевод с французского изд. 1910 г. (Ложье Ц. Указ. соч.). В 1913 г. – итальянское: Pini C. G. In Russia nel 1812. Memorie d’un ufficiale italiano conte Cesare de Laugier de Bellecour. Livorno, 1913. Имеются и другие издания книги Ложье.
Работа Ложье более 20 лет оставалась единственным оригинальным итальянским произведением, посвященным 1812 г. Только в середине XIX в., в связи с усилившимся среди итальянцев стремлением к объединению, заметно возрос интерес к наполеоновской эпохе, пробудившей национальный дух жителей полуострова. Война 1812 г. и Бородинское сражение нашли отражение в 3-м томе классического труда Ф. Туротти «История итальянской армии с 1796 по 1814 г.» [263] . В работе Фердинанда Пинелли, посвященной военной истории Пьемонта, также были страницы о Бородинском сражении. Собственно, не проявляя интереса к самой битве, автор останавливался на примерах воинской доблести итальянских солдат, особенно пьемонтцев [264] .
263
Turotti F. Storia dell’armi italiane dal 1796 al 1814. Milano, 1855. T. 1–3. T. 3.
264
Мы воспользовались немецким изд.: Pinelli F. Piemont’s Militair-Geschichte. Leipzig, 1856. T. 2. S. 223–227.