Великая игра. Птицы. Ледяной замок. Рассказы

— Ш-ш, давайте послушаем…

Становится совсем тихо. И в этой тишине раздается звук, похожий на шелест горячего ветра. Еле слышный шелест. Это Несмышленыш отвечает свой урок, он не забыл ни словечка — только вот голоса его не слышно.

Кое-кто готов уже хихикнуть, но учительница успевает предотвратить несчастье. Все смотрят на Несмышленыша. Он рассказывает о великих событиях, но слова его — лишь шелест горячего ветра. А ведь он все знает! Он не понимает, что голоса его не слышно, волнуется от счастья и, раздувая щеки, отвечает урок.

Он видит, что учительница кивает головой — верно, верно. Она кивает, и он видит, как она счастлива. А как его слушают! Все это так необыкновенно!

Может, надо говорить еще быстрее? — думает Несмышленыш и начинает торопиться. Но голоса его не слышно. А взгляд прикован к той, кому он готов отдать все, что у него есть.

СКАЗКА

Старый, одряхлевший работник сидел на лесной опушке недалеко от дома. Он сидел на камне, греясь в лучах сентябрьского солнца, и глядел на свои острые колени, торчащие под ветхими штанинами. Ему не хотелось смотреть на них, но отвести взгляд он не мог.

У него было желание сказать:

— Это не мои колени…

Но колени были его. И он смотрел, не дрожат ли они. Только это и занимало его.

Нет.

Пока еще не дрожат.

Но скоро… Может, уже нынче. А может, через год. И тогда кончен мой земной путь. И никуда не денешься.

От этих мыслей солнечный свет показался старику не таким ярким. Словно тень от них затянула пеленой ясный день.

Хватит об этом.

Надоело.

Как будто мне больше не о чем подумать.

Он встал.

Острые колени спрятались в штанинах. Стоя во весь рост, старик, несмотря на годы, выглядел еще крепким. Он сжился тут с каждым камнем и каждой былинкой, всем своим существом ощущал себя частицей того, что его окружало.

Желтые осины, желтые березы, пожелтевшая трава — все казалось светящимся и зыбким. В погожую осень листва сверкает золотом. Перед стариком лежала усадьба, в которой он трудился всю жизнь и которую уже давно выпустил из своих рук.

Все это было моим.

Бывало, скажу: сегодня мы срубим вон ту осину. Из нее выйдет много дров.

И осина падала в тот же день.

Он огляделся и продолжал свою мысль:

А бывало, говорил так: эту часть пустоши надо распахать. Ну-ка, ребята, приналяжем.

И тем же летом у нас появлялась новая пашня.

Старик помрачнел, вспомнив безразличие и небрежность нынешней молодежи, и проворчал:

— Пустошь и по сей день не была бы распахана, не работай я на этой усадьбе.

Он пнул корень, чтобы прибавить весу своим словам. Этого ему делать не следовало: от удара в коленях пробежала дрожь. Мгновенно. Словно коснулась их и пропала. Нет, подумал он. Нет-нет! — снова подумал он.

— Беру свои слова обратно, — поспешно отрекся он от сказанного. — Да я так и не думаю, просто на нас, стариков, трудно угодить.

В это время за спиной старика в расцвеченном осенью лесу появилось четверо детей.

Было воскресенье, и они бродили по лесу в надежде увидеть или услышать что-нибудь интересное. В этот длинный скучный день они обрадовались бы любой неожиданности. Мальчики, их было трое, держали в руках гибкие ореховые палки, которыми сшибали перезревшие грибы и вообще все, что попадалось им на пути. Их звали Онунн, Халвор и Кнут. Девочку звали Сигрид; стараясь отличиться перед ней, мальчики кромсали грибы как можно мельче. Трухлявые грибы терпко пахли, у некоторых края тонких вылинявших шляпок завернулись кверху, образуя чаши, готовые собрать осенний дождь.

— Гляди-ка, — говорили мальчики, делая вид, что не обращают на Сигрид никакого внимания, и били по грибам.

Но Сигрид прекрасно знала, что они все время помнят о ней, и щеки ее пылали.

Она приехала сюда погостить. А мальчики были местные, для них тут все было привычным. Лишь присутствие Сигрид придавало окружающему новизну. Мальчикам хотелось показать Сигрид лес.

Онунн высказал это вслух:

— В лесу много чего есть.

Его слова удивили всех, хотя так оно и было. Онунн сказал правду.

— Даже лось… — неожиданно выпалил Халвор.

Все как будто вздрогнули. По лицам мальчиков Сигрид поняла, что лучше ни о чем не спрашивать.

Лось. Неуловимый, невидимый, как дух, он все же был здесь. В этом лесу. Кто-то даже видел его недалеко отсюда. Он был тем великим чудом, о котором думали, но не говорили вслух. Все это было так странно, что голова шла кругом. Но Сигрид не выдержала.

— Давайте найдем его, — предложила она по простоте душевной.

От ее наивности мальчики покатились со смеху, но, когда увидели, как она растерялась, быстро прекратили смеяться. И грозно уставились друг на друга.

— Нет, — вроде бы равнодушно сказал Халвор, — по-моему, лучше не надо.

Кнут размахнулся, и еще один гриб взлетел в воздух.

— Во как, — сказал он, топча гриб. Сигрид улыбнулась ему. Кнут двумя пальцами поднял осиновый лист. Желтый, с красными прожилками, очень красивый.

— Хочешь, Сигрид? — спросил Кнут, сам не зная, как сияет его лицо.

Но она оказалась недостаточно сообразительной.

— Зачем он мне? — удивилась Сигрид, потому что была еще слишком мала, и засмеялась, так что Кнут стал красным, как прожилки на его листе.

Сигрид так ничего и не поняла. Она повернулась к мальчикам.

— А Кнут дал мне листик! — сказала она. Как будто у нее совсем не было сердца.

В ярости Кнут так и подумал, он схватил гнилой гриб и ткнул им прямо в ее пухлые губы. Увидев, как передернулось лицо Сигрид, он оцепенел от раскаяния.

Она с плачем бросилась на землю. Спрятала лицо в траве и вереске.

Онунн и Халвор кинулись на Кнута, который стоял как вкопанный, и принялись колотить его. Без единого слова. Они только били. И это было хуже всего. Кнут испугался, что его сейчас убьют, и заорал во все горло.

Тогда Сигрид прекратила свои завывания и испуганно подняла глаза.

Невдалеке стоял кто-то чужой, внезапно появившийся, словно из-под земли.

У них за спиной из леса раздался грубый старческий голос, он проскрипел, словно гравий под ногами или заржавевшие петли: — Ну чего расшумелись? Что тут происходит?

Они подскочили.

Ой!

Старый работник.

Что ему надо?

Выпрямившись, старик стоял па своих кривых ногах, в руках он сжимал палку. Вид у него был внушительный. Он оглядел детей одного за другим и наконец заметил перепачканное лицо Сигрид. Она подняла подол платья и, словно тряпкой, вытерла им лицо. Оно засияло как прежде. Мальчики еще не остыли от тумаков, которыми они наградили друг друга. Все смотрели на старика.