"Великая река". Компиляция. Книги 1-8

* * *

Растопленный жир шипел, остывая в снегу, блестел, стекая каплями по примятой траве. Хийкиммиг настороженно обнюхивал зелень, его уши стояли торчком и вздрагивали на любой шорох. Повозка, сменившая полозья на колёса, стояла у кромки льда, и Хагван косился на неё и судорожно сглатывал — не то думал о погибшем Речнике, не то предчувствовал непрестанную тряску. За три месяца разбитая колея не стала ровнее, только скрылась под низкорослой, прибитой ветрами к земле травой. Кесса тронула землю у корней — она была твёрдой, как камень.

— Мы кормим вас, духи, охраняющие землю травы. Проложите для нас широкую тропу… — Кытугьин выплеснул остатки жира в траву и бросил ложку следом, поворачиваясь к огню. Кесса бесшумно протиснулась в щель в пологе и склонилась над огромным белым коконом.

Ещё в Элуатаа мёртвого Речника завернули в шкуру хийкиммига, её краем, как капюшоном, прикрыли лицо. Лёд пропитал тело Яцека насквозь, оно до сих пор было холодным, твёрдым и белым как снег. Кесса откинула край шкуры, дотронулась до ледяной щеки.

— Мы вернулись уже, Речник Яцек. Мы в Куо. Тут уже лето. Смотри, даже здесь, у северной границы, зелёная трава…

Она просунула пучок травинок под заиндевевшую броню, тихо всхлипнула и села на край повозки.

— У-ух, странная у вас долина, — покачал головой Икымту, растирая в ладонях зелёный лист. — Столько мягкой травы — и совсем нет ниххиков! А там, где на скалах растут копья, — там целые стада!

— Здесь мало травы, Икымту, — неохотно отозвалась Кесса. — Не хватит никакому стаду.

— Каримас милосердный… — Хагван, болезненно щурясь, глядел в небо. — Кесса, посмотри на солнце! Видишь?!

Небо, усеянное мелкими облачками, по-летнему бледное, показалось Речнице нестерпимо ярким после северного марева. Она замигала, утирая слезящиеся глаза, и кивнула.

— Солнце в красном венце. Солнечный змей ещё жив…

— И мы вернёмся ни с чем, — поморщился олданец. — Что же теперь будет?!

— У-ух, у нас нет друзей, — пробормотал Икымту, озабоченно хмурясь. — Лёд нам враг, и огонь нам теперь не друг. Плохо…

— Будем сами себе друзьями, — пожала плечами Речница. — Будем сражаться там, на Реке. Если не повезёт, Речник Яцек встретит нас в Долине Тёмных Рек. Он в Чертогах Кетта, наверное, не могли его туда не позвать, но он к нам выберется.

…Гуделка взвыла отчаянно, словно умоляла о пощаде, и с бревенчатых стен Куомиэси послышались встревоженные крики, а затем ругань — здесь непривычны были к таким воплям. Кытугьин, стоя на краю повозки, раскручивал ремешок, и вой не прекращался, пока навстречу его телеге, замершей чуть в стороне от ворот, не вылетели из города всадники-Хармаканса и очень сердитый Серый Дракон. Солмик спрыгнул с повозки и ждал их, спокойный, как льды Хеливы.

…Койя сидела на краю постели, навострив уши, и крутила головой. Что-то озадачило кошку, но что?.. Кесса поднесла руку к её усам — кошка понюхала пальцы, шевельнула ушами, потрогала руку лапой и недоумённо мигнула.

— Солмикское мыло, — хмыкнул Хагван, с трудом запихнув в рот очередной кусок пирога и тут же потянувшись за следующим. — Она удивляется — её привезли в город и не вымыли! И от тебя костяной золой не несёт.

— Хагван, — Речница со вздохом потянулась за ложкой, олданец пригнулся. — Ты сейчас по-солмикски говоришь. Если Кытугьин не спит…

— Вайнег бы побрал это зелье, — поморщился герольд. — Мне бы в столовой по-солмикски не заговорить! А Кытугьин спит, не волнуйся. И Аса, и Икымту. Странные люди! Тут в кои-то веки принесли человеческую еду, а они ничего в рот не взяли… Кесса, помнишь ту похлёбку из хумики? Речник Яцек ещё… сказал тогда — мол, я есть её не умею? Вот бы снова той похлёбки…

Хагван шмыгнул носом и откусил от здоровенного ломтя, сочащегося жиром.

— Морнкхо умеет её варить, наверное, — вздохнула Кесса. — Вот вернёмся в Замок, найдём его… если только с ним то же не вышло…

Она поёжилась.

Трижды в тот вечер Кессу и Хагвана вводили в купальню. Солмикская раскраска поддавалась неохотно, кровавой водой стекая по коже, пока лицо и руки не побелели. Полосы траурных узоров обвили запястья Речницы, священные знаки Таурт заалели на кистях. Меховую одежду унесли, и Кесса снова надела куртку Чёрной Речницы, вяло удивляясь, как тесна та стала в груди и животе, — хоть сразу же вставляй клинья…

Ночь — тёмная, тёплая и безветренная — была за приоткрытым окном. Кесса, едва открыв глаза, потянулась за оружием. Солмик отступил, показывая пустые ладони. Речница тихо охнула.

— Ничего, это Кытугьин, — громким шёпотом сказал с соседней лежанки Хагван.

— Что случилось? — тихо спросила Речница, спуская ноги с постели — прямо в подготовленные с вечера сапоги.

— Я вернул, — солмик поставил к изголовью кувшин и маленькую коробочку. — То, что дал мне воин Яцек. Это вещи Яцека, у меня остались…

— Кытугьин, это твоё теперь, — покачала головой Кесса. — Это вам, чтобы ледяные демоны не смели вас тронуть. Речник Яцек… он обиделся бы, очень, если бы вы это ему вернули. И ещё… тут янтарь и лезвия, может, от них вам тоже будет польза. Хелега ими не убьёшь, но мясо резать можно.

Она протянула солмику свёрток. Северянин мигнул.

— Что скажет ваш вождь? Вернуть ему эти вещи — так правильно?

— Он отпустил бы вас с хорошими подарками, — вздохнула Кесса. — Не с этой чепухой. Вы защищали нас там, в земле льда. Вы вернули Яцека домой. Берите! Не вздумайте отказываться.

— Мы плохо вас защищали, — нахмурился Кытугьин. — Совсем плохо! Там, на Имлегьине, рядом с Яцеком никто из нас не встал. Ты и Хагван — вы там чуть не умерли, но сразились, а мы спрятались в долине. Больше вождь Свенельд не доверит нам южных гостей.

Мрак уже не казался таким густым, теперь Кесса видела густой мех на длинной накидке солмика, видела неподвижные силуэты за его спиной — Аса и Икымту тоже были здесь, во всей одежде, обвешанные дорожными тюками. Речница мигнула.

— Кытугьин! Ты поднялся уже? Темно же ещё…

— Мы уедем с рассветом, — покачал головой солмик. — Вождь Свенельд отпустил нас. Мы пришли попрощаться. Икымту, иди сюда!

— Уезжаете? — Кесса растерянно заморгала. — Но…

— Вы сложили костёр для воина Яцека, я видел его, — склонил голову Кытугьин. — Мы не делаем так. Я думаю — нам не надо тут быть. Пусть Праматери хранят вас всех. Чиньян!