Великая смута

По случаю юбилея одной солидной газеты Дом журналистов устроил большой прием. Меня тоже позвали. В Мраморном зале сослепу едва лбом не столкнулся с Василием П. Более шести лет вкалывали мы в одной «конторе», столы наши стояли впритык. Виделись же редко, так как числились по штату разъездных корреспондентов. Жили на колесах.

Выплеснув нахлынувшие эмоции, весь вечер потом не отходили друг от друга.

Меня интересовали нынешние редакционные будни. Выслушав сбивчивый отчет коллеги, подивился их однообразию, если не сказать, скудости. Василий с горькой иронией заметил:

— Мы теперь похожи на наседок. С утра до вечера сидим, уткнувшись зенками в компьютеры. Выуживаем с сайтов Интернета, с лент ИТАР-ТАСС, Интерфакса нужные (?) материалы.

На языке пишущих, это так называемая вторичная информация из чужих рук. Ее малость подстригут, подкрасят, наведут марафет — и в номер! Оттого-то все газеты теперь (за исключением разве бульварного пошиба), на удивленье, похожи одна на другую.

Более всего поразило меня положение П. в редакционном коллективе. Он представлял отдел журналистских расследований. Само название о многом говорит! Но за последние три-четыре года не мог я припомнить ни единой статьи, репортажа или фельетона, в коих по косточкам, всерьез разбирались бы жгучие проблемы нашей действительности. Их затрагивают, но оч-ч-ень осторожно, как бы по касательной. В общих чертах мы, конечно, знаем, что среди чиновников полным-полно сволочей, госаппарат по уши погряз в коррупции, что экономикой управляет махровая мафия, что криминальный мир сросся с оборотнями в погонах и т. д. и т. п. Повторяю: подлейшего житья подлейшие черты преподносятся миру (обществу) схематично, в виде лунного ландшафта. Так бывает, глядишь на ночное светило, не сразу и разберешь, что оно там такое. Сперва видится то четкая собачья голова с разинутой пастью, то вашингтонский Капитолий, то знаменитая миргородская лужа со свиньей посередке, а то появится вроде бы ежик в тумане, к тому же на аэроплане.

И вот такая дребедень в прессе нашей каждый день!

Я спросил Василия, куда он ездил в последнее время. Не без гордости было сказано: за неполный год успел посетить аж три страны. Дважды отметился в США.

— Ну, а в русской-то глубинке был?

— Там нашему брату делать нечего. Я же не Глеб Успенский.

Я вспомнил: во времена оные П. резко критиковал аграрную политику КПСС. Колхозы называл «советскими ГУЛАГами». Ратовал за рыночную экономику: свободную, без рельс, берущих начало от Охотного ряда, то бишь от Госплана.

Вслух свои мысли я не выразил, осторожно поинтересовался:

— Хотя бы глянул на разоренную Русь.

Василий посмотрел как-то искоса, по обычаю же, ответил чистосердечно:

— Разъезжать по стране взад-вперед — на то теперь нет таких денег. По одежке протягиваем ножки.

— Но ты же путешествовал по миру. Это куда дороже.

Вася популярно разъяснил:

— Ты отстал от жизни. Теперешние загранпоездки спонсируют разные спонсоры. Так что нам это ничего не стоит.

— Как удобно стало, а?

Но я не дождался ответа. В сей момент докладчик бодрым голосом провозгласил здравицу в честь независимой и любимой народом газеты. И мы, поддавшись психозу, дружно зааплодировали.

Вот когда наконец вспомнил я об отложенном, вернее, законсервированном репортаже. И очень пожалел, что был связан словом с черниговскими мысливцами.

Как будто волшебная сила подняла меня на антресоли. Обнаружил свой старый блокнот. Еще и еще раз перелистал хрупкие и уже пожелтевшие странички. За давностью срока криминальный рейс экипажа «Алки» утратил остроту и уголовную значимость, так что совесть моя перед земляками была почти чиста. Впрочем, люди пишущие знают, как давит на психику невыплеснутый на бумажный лист сюжет: грызет душу, застит белый свет.

Казалось, дело за малым: садись и пиши. Но не писалось. Никакой допинг не помогал. Зря потратился на органный концерт Гарри Гродберга.

В минуту уныния явилась шальная мысль позвонить в Чернигов. Прозондировать почву: как там у них и что? И ежели будет на то их воля, испросить позволения на огласку обстоятельств достопамятного рейса на польский кордон.

Первая попытка — неудача. Оказалось, что в наборе тамошней АТС цифра прибавилась. Наконец сигнал достиг цели:

— Середа у аппарата.

— Олександр Иванович, цэ вы?

— Вин самый. А кто спрашивает?

Я назвался. Долгая пауза.

— Ну, здоровеньки булы.

Снова заминка. После не то укор, не то упрек:

— Мы долго следили за прессой. С волнением ждали вашего репортажа.

— А я боялся вам навредить. Актуальность того эпизода еще сохраняется?

В трубке возникли подозрительные щелчки, но связь не прервалась. В голосе далекого абонента появился митинговый тон.

— Слушайте сюда. Народ запутался во лжи. Казенные рейтинги — чушь собачья. Нужна чистая правда, что случилось в девяносто первом? Кто погубил Советский Союз? Эти и другие проклятые вопросы сидят занозой. Ждем ваш репортаж. Ну и вас, конечно, в гости к землякам. Рущница и патроны найдутся.

Это был сильнейший заряд адреналина: прямо в кровь!

Отложенный на полтора десятка лет очерк через неделю вышел из-под пера в теперешнем своем виде.

ЕЩЕ ОДИН ПОВОРОТ

Одно время я сбился с ног, охотясь за политическими очерками Владимира Солоухина «При свете дня». В начале 1992 года книгу издала хваткая американская фирма «Belketrading Corporation» большущим тиражом. Все солоухинское в ту пору расходилось в Москве и окрестностях шумно, без остатка. Отдельные главы трактата опубликовал журнальчик «Родина», породив немало суждений и противоречивых толков. Я не любитель огрызков с барского стола, надеялся заполучить произведение целиком. Случайно обнаружил книгу в Конакове, где Владимир Алексеевич любил отдыхать и работать.

Проштудировал сочинение не торопясь, с карандашом. Сделал выписки вперемешку с собственными комментариями. И вот к какому выводу пришел. Книга жесткая, насквозь тенденциозная, местами несправедливая. Говорю это с горечью, несмотря на безграничную симпатию к автору, с которым был лично знаком. Чувствовалось, что Солоухин писал торопясь. Со зла. Чем, бесспорно, себе навредил.

Больше всего поразило меня одно документальное свидетельство. Впервые у нас было обнародовано послание достославного патриарха всея Руси Тихона совету народных комиссаров и адресованное лично В. И. Ленину. Если отбросить частности, первосвященника заставило обратиться к вождю мирового пролетариата вот что. «Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие вы давали ему обещания и как эти обещания исполнили?»

Вопрос откровенно крутой, беспощадный вопрос. Особенно ежели принять во внимание дату, стоящую под обращением: 18 октября 1918 год. Еще и год не минул после революции. В стране царили голод, разруха, междоусобица, в итоге вылившиеся в гражданскую войну. Тем не менее патриарх от имени народа бросил в лицо Ленину горький упрек о фактическом несоответствии объявленной большевиками декларации и реального положения дел. Вождю, конечно, нечего было сказать в оправдание. Поставленный вопрос остался без ответа.

Отложив в сторону книгу, вот о чем думал я в одиночестве. Сколько же раз обязан и должен был уже наш современник, первосвященник Алексий II напомнить президенту России Ельцину о полном несоответствии провозглашенной им декларации и реальном состоянии дел в государстве, опять же правопреемнике поверженного Советского Союза?

Назовем реалии своими именами. Уже нет сомнений: в девяносто первом простаков одурачили и соблазнили, заверив, что через 2–3 года жизнь в стране сравнится с западным уровнем, и мы с облегчением вздохнем полной грудью. Для начала витрины и прилавки ельцинисты впопыхах украсили собранным с миру товаром, который был по карману новорусским нуворишам да сбросившим личины жулью. Простой же люд средства для существования добывал в помойках, на свалках, в мусорных контейнерах.