Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Штеменко, работавший в тот период в Генштабе, позже писал: 29 октября «фугасная бомба угодила во двор нашего здания (Генштаба на улице Кирова). Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и ранено 15 командиров (офицеров Генштаба), дежурного подполковника И.И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения… Хрустели стекла под ногами окровавленных людей, выходивших из комнат… В числе пострадавших оказался Василевский. Сталин в свой подземный кабинет ни разу не спускался. Он работал в отведенном ему флигеле. Здесь же во дворе дома, занятого Генштабом…».

Для жителей Москвы война уже не воспринималась как отстраненное событие, и в этой, с каждым днем накалявшейся ситуации Сталин не пытался избежать лично ему угрожавшей опасности. Он вел себя как солдат, которому долг повелевает мужественно встречать опасность, но он был не только Верховный главнокомандующий. На нем лежала ответственность и за страну, и за людей, оказавшихся под вражескими бомбами в Москве, и за ту оккупированную Европу, взоры населения которой были обращены к советской столице.

Начальник охраны А. Рыбин свидетельствует, что в эти дни Сталин «регулярно появлялся на улицах, осматривал их после налетов немецкой авиации». Такое поведение не было демонстрацией показной смелости: Вождь хотел вселить уверенность в москвичей, показать, что он находится в столице и руководит ее защитой.

Однажды, в четыре утра, Сталин вышел на Калужской. Под ногами хрустело битое стекло, дымно горели вокруг деревянные дома, а машины «скорой помощи» подбирали убитых и раненых. Сталина сразу окружили потрясенные люди, среди которых были женщины с перепуганными и плачущими детьми. Внимательно глядя на них, Сталин сказал Власику: «А детей надо эвакуировать в глубь страны». Люди, окружившие его, спрашивали: «Ну, когда же Красная Армия остановит врага и погонит его с нашей земли?» Успокаивая их, он улыбнулся: «Будет, будет и на нашей улице праздник!»

Угроза быть убитым распространялась на всех, и он воспринимал это как фатальность, разделяя ее со своим народом. После очередной бомбежки, вспоминает Рыбин, «мы шли по улице Горького. У Елисевского магазина взобравшаяся на подставку фонаря над головами столпившихся людей появилась женщина. Она стала громко укорять: «Разве можно, товарищ Сталин, так ходить по улицам в такое время? Ведь враг может в любой момент сбросить бомбу!» Сталин только развел руками. Тут он действительно рисковал вместе со всеми».

Впрочем, наибольшей опасности он подвергался даже не на улице: «Враг точно знал, где находится сталинская дача, и бомбил ее, надеясь обезглавить государство». Расположенные вокруг дома дальнобойные морские зенитки отгоняли появлявшиеся самолеты. Иногда Сталин поднимался на солярий, наблюдая за плотностью зенитного огня; позже немцы применили осветительные ракеты на парашютах, и зенитчики расстреливали их на лету.

Но однажды бомба упала точно. Она упала с внешней стороны забора и, не взорвавшись, ушла в землю. Отрывшие ее саперы обнаружили в стабилизаторе свернутую бумажку с изображением сжатого кулака и надписью «Рот Фронт». А если бы тонна этой взрывчатки ухнула?!

Именно с моментом пребывания Сталина на ближней даче связан эпизод, особенно врезавшийся Рыбину в память: «Появился вражеский самолет. Зенитчики открыли огонь. Осколки снарядов сыпались на землю и шипели как змеи. Власик трижды предлагал Сталину пройти в укрытие, но тот отмахивался, продолжая наблюдать за настырным стервятником и пальбой зенитчиков, лупивших впустую. Наконец протянул: «Власик, не беспокойтесь. Наша бомба мимо нас не пролетит».

Это было хорошо сказано. За этой короткой, почти афористической фразой не показная бравада, а философский юмор, поясняющий многое. Такие свидетельства несомненной смелости Сталина многочисленны. Впрочем, в войну человек должен быть либо трусом, либо немножко фаталистом; в те дни опасность подстерегала его даже в дороге. Рыбин вспоминал: «На Можайском шоссе прямо перед его машиной сыпануло несколько зажигалок, полыхающих желтым огнем. Пришлось охране сбрасывать их в кювет».

В середине октября стало совершенно очевидно, что в случае дальнейших просчетов военных, неудачного ведения боевых действий и нестойкости армии положение Москвы может стать почти катастрофическим. Сталин всегда взвешенно оценивал ситуацию и пытался предупредить возможность непоправимых последствий и непредвиденных осложнений

В эти дни в штабе Гепнера в восторженных тонах отмечали: «14 октября авангард 4-й танковой группы дивизия СС «Рейх» подошла к Московской линии обороны, которая протянулась почти на 300 км от Калинина до Калуги… Снова, как в августе 1812 года, противник старается оградить свою столицу, задержать наступление в 100 км от города. Стремительно, с ходу атаковали сильно укрепленные позиции противника полки «Германия» и «Фюрер» дивизии СС «Рейх». При поддержке 4-й танковой дивизии им удалось прорвать Московскую оборонительную позицию в самом ее центре, несмотря на то что в последнюю минуту на участок наступления 40-го танкового корпуса противник перебросил дополнительно свежие силы 32-й сибирской стрелковой дивизии из Владивостока в составе трех полков и двух танковых бригад».

Замысел германского генерального штаба заключался в том, чтобы взять советскую столицу в кольцо. 14 октября, с северо-запада от Москвы немцы захватили Калинин, а на юго-западе подошли к Туле. Вскоре немецкое командование доложило Гитлеру об уничтожении котла под Брянском, в котором оказались три армии Брянского фронта. Одновременно с действиями на южном фланге по приказу командующего группой армий «Центр» 3-я танковая группа и 9-я армия наступали севернее Москвы. Рассчитывая повторить успех у Брянска, немцы стремились окружить войска Северо-Западного фронта.

За две недели боев советское командование потеряло 64 дивизии и 11 танковых бригад, только потери пленными составили 688 тыс. человек. Командованию Вермахта казалось, что падение советской столицы уже предрешено. Впрочем, и лучшие умы мировой политики считали, что Россия находится на краю гибели. В этой невероятно сложной ситуации, когда решалась судьба государства, Сталин был вынужден срочно подтягивать свежие дивизии из глубины страны, чтобы перебросить их на особо опасные направления.

Поздно вечером 14 октября в Кремль к Сталину были приглашены первые секретари Ярославского, Рыбинского, Костромского горкомов. Присутствовавший на этой встрече Н.С. Патоличев, в то время первый секретарь Ярославского обкома, пишет: «Это было между 10 и 11 часами вечера. Мы вошли в кабинет Сталина. Там, кроме него, сидел начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников.

…И.В. Сталин с каждым из нас поздоровался за руку и тут же позвал всех к столу. На большом столе его рабочего кабинета лежала карта. …Сталин подробно разъяснил, что это схема оборонительных рубежей. Они проходили вокруг Углича, Рыбинска, Ярославля, Костромы, городов Ивановской и Горьковской областей. … Сталин сообщил, что оборонительные рубежи надо возводить очень и очень быстро.

…Далее Сталин сообщил, что к нам приедут крупные военные специалисты, которые помогут во всех сложных и новых для нас делах. <…> Я решил спросить у Сталина, как быть с Рыбинским морем. Ведь это огромный искусственный водоем… В 25 миллиардов кубометров. А обстановка складывалась таким образом, что гидроузел мог подвергаться бомбовым ударам. Да он мог быть и занят противником в обход Москвы.

Сталин… четко и ясно сказал: «Рыбинское море, Рыбинский гидроузел надо оборонять. – И еще раз твердо повторил: – Оборонять. Защищать».