Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир
Шрифт:
Так что наказать мошенников, наводнивших мировой рынок скульптурными подделками, римские судьи так и не смогли. Они лишь обязали «дружную парочку» выплатить обманутому автору компенсацию, равную примерно 60 тысячам долларов.
Забавно, но после обещания компенсации объявилась пропавшая синьора Доссена. Как и раньше, она громко кричала, требуя денег. Но Алчео уже все успел потратить на детей: старшему — на свадьбу, младшему — на учебу. Так что Стефания отбыла обратно к своему коммивояжеру, а Доссена вернулся в старую мастерскую и вновь приняться за привычное дело: ведь еще множество скульпторов Возрождения ждали воплощения своих не реализованных при жизни замыслов. Однако теперь скульптору приходилось на каждой работе ставить собственное клеймо, да и стоили они уже не больше 700 долларов. Но Алчео относился к этому
Человек, который продал Эйфелеву башню
Его имя вписано золотыми буквами в списки мировых афер, связанных с искусством и не только. Недаром он получил имя Вездесущего. Говоря свободно на пяти языках, имея 45 «законных» псевдонимов, он сумел «поработать» во всех крупных странах мира. Еще он слыл Непотопляемым, ибо всегда выходил сухим из воды. Его арестовывали 99 раз, но всегда отпускали — его аферы невозможно было доказать. Они были криминальным искусством, о каждой из них стоит рассказать отдельно. Но одна — совершенно гениальна. Ведь Виктор Люстиг — человек, который продал шедевр французской архитектуры и техники — Эйфелеву башню.
Похищение «Цыганки» Хальса
Весна в Париже 1925 года поражала буйством красок. Утонченный и элегантный господин в чуть старомодном котелке с приличествующим моноклем на золотой цепочке, презрительно щурясь, шел по бульвару Монмартра. Он тщательно обходил пестрые скамейки, на которых восседала столь же пестрая публика. Да, Париж сильно изменился за десять лет, что он здесь не был! Недаром художник Морис Вламинк, с которым Виктор Люстиг познакомился в одном из морских круизов, предупреждал: «Теперь у нас такая смесь народов, что и самим не верится. Необычное странное зрелище, практически все расы земного шара». Действительно, кого только нет! Черные африканцы, длинноволосые арабы, русские, которых сразу можно отличить по окладистым бородам. Красные рубахи, невообразимые накидки, восточные тюрбаны — пестрота одежды просто режет глаз. Ничего не поделаешь, Париж пригрел многочисленных беженцев Первой мировой войны, революции в России и разных европейских волнений.
Правда, в центре города — там, где в респектабельном отеле «Крийон» остановился Виктор Люстиг, все по-прежнему традиционно и консервативно-прилично. Кажется, словно Париж вообще разделен на два совершенно разных города. Вот — чопорный центр, с кварталами финансистов, аристократов и почтенных буржуа, а вот, переехав через знаменитый «Холм», — ты уже на безумном Монмартре, живущем по собственным законам вечного развлечения и эпатажа.
Франс Хальс. Цыганка
Впрочем, Люстиг не сноб. Если дело требует, он готов прийти из «Крийона» на этот эпатажный Монмартр. Говорят, всего неделю назад молодые художики устроили прямо на бульваре дикую акцию: кричали, срывали с себя одежды, а потом подрались между собой. Что ж — молодость, глупые горячие головы!.. Нет уж — настоящие большие дела происходят в тиши…
Вот сейчас Виктор просто сядет за столик на террасе милейшего кафе, закажет стаканчик мюскаде и малую сырную тарелку и станет ждать. Никому и в голову не придет взглянуть, что он держит в небольшом продолговатом футляре, который он с элегантной небрежностью бросил на соседний стул. Впрочем, Монмартр привык к футлярам для картин — это же квартал художников. Холст, который принес Виктор, потянет разве что на сотню франков. Но в руках
умелого продавца он может стоить тысячи. Надо только суметь продать!Ну да ему не привыкать! Сколько он себя помнит, всегда что-то продавал. Обычно то, что ему даже и не принадлежало. Еще в 19 лет ухитрился продать. старинный богемский замок. Тогда он жил в своем родном городишке Хостине в забытой Богом Богемии и страстно мечтал оттуда вырваться. На это нужны были средства. И тогда он послал в венскую газету фотографию старого замка с окраины Хостина и приписал: «Продается с задатком в 1000 крон». Вот вам и решение проблемы!
Тогда шел 1909 год. ХХ век только начинался. И времена были золотыми, а люди такими наивными. И смышленый парнишка, нагло отправивший снимок в газеты, получил-таки от наивного «покупателя» свою тысячу. Вот с тех пор Виктор и понял: он может продать все, что угодно, кому угодно. Лишь бы наступило подходящее время.
Конечно, сейчас уже 1925 год. Первая мировая война и всяческие революционные безобразия поубавили доверчивости. Зато возросла жажда наживы. Теперь каждый только и думает о том, чтобы хапнуть на халяву или, в крайнем случае, заплатить грош, а получить миллион. На этой жадности Виктор и играет. И игра стоит свеч!
Он долго готовился к Большому делу. За свои 35 лет уже побывал по всей Европе и в Америке. Еще в школе, кроме родного чешского языка, выучил немецкий, французский, итальянский и английский. Так что теперь он — гражданин мира. В Европе он выигрывал в казино и на бирже, в Америке мошенничал с банковскими бумагами, в круизах по морям-океанам обманывал богатую публику в лотереях и разных играх. Но сегодня в Париже он сорвет огромный куш. Это будет блестящая афера.
Все началось два месяца назад. На пароходе из Нью-Йорка в Плимут Виктор познакомился с известной миллионершей Хелен Фрик. Дамочка в безумных ожерельях и мехах была дочкой покойного «стального короля» Генри Фрика. Этот американский промышленник был одержим коллекционированием картин и даже выстроил собственный музей на углу Пятой авеню и Восточной 70-й улицы. После смерти он оставил список картин, которые мечтал приобрести для своей коллекции, но не сумел. Хелен показала Люстигу список незабвенного папочки. Но эти полотна висели в известных музеях. Не купишь же картину из Лувра?..
Словом, Виктор почти забыл о дочке коллекционера. Но встретил ее снова при весьма забавных обстоятельствах. Обычно, когда американцы приезжали в Париж, следовало выполнить давний ритуал — сходить на поклон к культовой писательнице Гертруде Стайн. Та уже 20 лет обитала во французской столице и мнила себя великой писательницей и «девой европейского авангарда». На вкус Люстига, если уж эта мужеподобная «дева» и оказывалась великой, то никак не в писательстве, а в объемах, ибо была грузна и неподъемна, как глыба гранита. Однако Гертруда обладала огромным влиянием среди парижского света, а при профессии Люстига могло пригодиться любое знакомство. Конечно, он не считал себя американцем, но ведь он приехал из Нью-Йорка. Словом, Люстиг с вынужденным благоговением отправился на улицу Флюрес в дом номер 27, где за 20 лет перебывали и Аполлинер, и Матисс, и Пикассо, и Хемингуэй, а со стен смотрели полотна, подаренные Сезанном и Ренуаром.
Аудиенция прошла с помпой. Гертруда восседала на высоком готическом стуле, как античная правительница, утопая в складках тяжелой накидки то ли из вельвета, то ли из твида. Вокруг теснились приживалки с болонками и кошечками на руках. Гертруда царственно кивала на комплименты Виктора и в конце даже милостиво проговорила: «Заходите еще!»
Но, едва выйдя, Виктор наткнулся на страшный гвалт. «Почему она не может меня принять?!» — в бешенстве кричала вошедшая дама.
«Гертруда Стайн не принимает женщин, мадам! — визгливо оправдывалась одна из приживалок. — Женщин принимает ее компаньонка — Алиса Токлас».
«Но я пришла к Стайн, а не к этой девке!» — рявкнула пришедшая, и тут Виктор вдруг понял: бушующая дама — его недавняя знакомая Хелен Фрик.
«Мадам! — кинулся он к ней. — Могу ли я помочь?»
«Конечно! Уведите меня отсюда! — И, вцепившись в рукав Люстига, уязвленная Хелен вскочила на улицу, причитая: — Мой незабвенный папочка всегда заходил к Стайн. Понятно, она — известная писательница. Но видеться с ее ЭТОЙ?! Думаете, я не знаю, кто она такая? Да они с Гертрудой — любовницы! Видно, в этом Париже кругом — гнезда разврата!»