Великие романы

Ничтожный отряд испанцев, всего несколько сотен человек, вонзился, как нож наемного убийцы, в сердце огромной империи, которая могла выставить на поле боя сотни тысяч воинов. А воевали ацтеки беспрерывно, причем с теми, кто давно покорился им и признал их власть. Зачем же тогда с ними вообще воевать? Может быть, проще было всех их перебить? Как бы не так – ацтекам нужны были именно военнопленные. Ведь плененный враг приносился в жертву, а таких жертв им требовалось очень много – даже не сотни, а тысячи. Правда, самый красивый и высокородный пленник жил у них в довольстве и благополучии с четырьмя женами, выбранными из самых красивых девушек, еще целый год. Но через год он прощался с женами и поднимался по широкой лестнице пирамидального храма. Там жрецы хватали его, и один из них надрезал его тело под ребрами, а потом рукой вырывал его сердце. И точно так же приносили в жертву других воинов, сотнями и тысячами, но уже без года красивой жизни с четырьмя женами – на всех не напасешься! А некоторых пленников привязывали к камню, давали им деревянное оружие и заставляли их сражаться с несколькими прекрасно вооруженными воинами, чьи движения нисколько не были стеснены, – ацтеков это развлекало. Жрецы, приносящие жертву, натягивали на себя содранную кожу убитых пленников, натирались их жиром и расхаживали по Теночтитлану в таком, с позволения сказать, костюмчике. Зачем надо было делать такое? Ацтеки считали, что кровь принесенных ими жертв питает богов, а если их лишить пищи, боги умрут и заберут с собой весь мир. То есть они не изверги и садисты – это они так мир спасают, и это средство действует, потому что мир не погибает… Какому негодяю пришла в голову такая идея впервые, ученые не могут установить, да и не очень охотно занимаются этим: противно! А ведь вначале это явно был один-единственный человек – скорее всего, из высшего жрече ства. Вполне возможно, что искренне верил, что только так и можно спасти мир. Много интересного делалось в этом мире во имя веры…

Естественно, что ацтеков, которые даже не включали покоренные ими страны в свое государство, а просто тиранили их, как хотели, все их соседи, тридцать восемь других государств, зачастую значительно большего размера, чем государ ство ацтеков, понятно как сильно любили. Малейшую возможность отомстить своим жестоким гегемонам они ценили очень дорого, и это пошло Кортесу на пользу, как и принятое незадолго до его экспедиции решение испанского католического духовенства. Нам оно может показаться удивительным, но иные были времена… А решение церкви было очень важным – после возвращения Колумба из своего плавания перед европейцами встала проблема: люди индейцы или нет? Если не люди, кто может запретить их убивать, избивать, заставлять делать то, что настоящим людям, испанцам, захотелось, хоть с кашей есть? И выгодно, и удобно – как говорят в наше время: «шампунь и кондиционер в одном флаконе»… Однако духовенство долго размышляло над этой проблемой и в конце концов решило, что индейцы – тоже люди. Такое решение имело много последствий. Это значило, что индейцев можно и даже нужно было обращать в христианство, а испанец, пожелавший обнять-поцеловать индейскую женщину, уже не считался впадающим в страшный грех скотоложства. Более того: если индейская женщина принимала христианство, то почему христианин не мог бы жениться на христианке? Формальных препятствий нет. Начнем же теперь разговор о женщине, которой в мире нет равных, ибо она изменила судьбу целого континента. После того как испанцы одерживают очередную победу над индейским воинством с помощью мушкетов, пушек и страшных для индейцев огромных существ – лошадей, которых индейцы никогда в жизни не видели и боялись не меньше, чем те же испанцы, скажем, дракона или василиска, Монтесума присылает Кортесу различные дары. Среди них были два костюма – Кетцалькоатля и Тескатлипоки, чтобы понять, кто же перед ним, но Кортес его окончательно запутал, не примерив ни тот, ни другой. Но более важным даром были двадцать женщин-рабынь. Кортес сразу приказал окрестить их и раздать своим выдающимся сподвижникам, не обидев и себя. Причем с выбором он угадал необыкновенно! Та, которую он выбрал, и погубила империю ацтеков – без нее все могло бы обернуться иначе!

Кто же эта роковая женщина? У нее было несчастливое имя Малинси – «неудача, раздор», вот что оно означало. Она была дочерью рано умершего вождя, ее мать вышла замуж за молодого преемника мужа, а девочку предпочла отдать, как тогда говорили, «на удочерение», а на самом деле в рабство. Так ее и передавали из рук в руки, пока она не пересекла всю Америку, причем она знала и язык ацтеков, и язык майя. Вообще ее способности к языкам были необыкновенные, она быстро выучила и испанский. При крещении ей дали имя, похожее на ее индейское имя, – Марина. Вскоре само собой получилось, что все свои распоряжения, все переговоры Кортес вел с индейцами через Малинси, донью Марину, как называли ее потом испанские хронисты. Он сразу решил, что может ей доверять. А тем временем в могущественной империи ацтеков дела шли совсем никуда – там император Монтесума II (строго говоря, тлатоани Мотекусома, но после романа Хаггарда «Дочь Монтесумы» мы уже привыкли звать его именно так) пребывал в состоянии жуткой паники. Кто эти существа? Если это Кетцалькоатль, почему он не надел его костюм? Почему они прислали Монтесуме пустой шлем с требованием наполнить его золотом, якобы для того, чтобы проверить, то же у Монтесумы золото, что и у испанцев, или это какой-то другой металл? И этот шлем как две капли воды похож на шлем Кетцалькоатля с храмовых рисунков… Монтесума, храбрый воин и жестокий правитель, был в ужасе, ибо подобной угрозы его народ не встречал. Сам Монтесума сидел на троне уже почти два десятка лет и с обычными для ацтекского государства проблемами справлялся как нельзя лучше – жертв хватало, солнце продолжало исправно всходить и заходить. С подданными он не церемонился – сопровождавший его в одном из походов сиуакоатль Тлилпотонки, крупный чиновник ацтекской бюрократии, внезапно получил от него приказ казнить всех воспитателей своих детей, а также служанок и фавориток своих жен и наложниц и заменить их новыми. Вслед за сиуакоатлем были посланы шпионы, чтобы проверить выполнение приказа, которые доложили, что всё исполнено в лучшем виде – всем отрублены головы. Узнав об этом, тлатоани удовлетворенно вздохнул – с такими подчиненными можно работать. А после одной из «цветочных войн» Монтесума отметил победу тем, что на праздничном банкете с удовольствием отобедал самыми лакомыми кусочками двадцати четырех побежденных вождей. Скажите, можно ли было ожидать от него, что он испугается горстки людей только потому, что они бледные и небритые? А вот пожалуйста…

Зато у Кортеса дела шли все лучше и лучше! За что прочим индейцам любить ацтеков, которым мало полной покорности и каждый год требуются тысячи людей просто для того, чтобы вырвать у них сердце на чудовищных пирамидах ацтекских храмов? Восьмидесяти тысячам пленников вырвали сердца только на одном жертвоприношении при освящении (страшно это слово писать) храма Уитцилопочтли в Теночтитлане, четыре дня ушли у жрецов на то, чтоб их всех убить – быстрее никак не успевали. Испанцы вспоминают, что некоторые из храмов ацтеков были покрыты толстым слоем запекшейся крови. Понятно, что племя тлашкаланцев, мало уступающее по численности ацтекам, охотно становится союзником Кортеса. И в этой дипломатической победе – огромная роль доньи Марины, крайне искусно и со знанием психологии индейцев ведущей переговоры для своего мужчины, явно любимого, даже простой привязанностью это не объяснить. Все индейцы называют Кортеса Малинцин – «повелитель Марины», ибо ее устами он общается со всеми. Кортес не обижает Марину, обходится с нею почтительно и даже нежно. Что это означает? Что и у него возникли какие-то чувства? Или что он просто не окончательный идиот, чтоб ссориться с самым полезным членом его экспедиции? Наверное, и то, и другое. Побуждения людей всегда сложнее, чем мы думаем.

Еще одну услугу оказывает Кортесу Марина уже тем, что она – женщина. Женщины болтливы и не хранят тайны, во всяком случае, друг перед другом, подсознательно считая мужчин другим, более опасным племенем. Участвуя в обычной бабьей болтовне, Марина узнает о заговоре против Кортеса – опасном, грозящем всем конкистадорам гибелью. И тут же, естественно, без всякой жалости к собеседникам она сообщает все Кортесу. Заговорщиков тут же карают с невероятной для нашего времени жестокостью, и Кортес спасен. Впрочем, излишне добрые люди в шестнадцатом веке на свете не заживались, а если удавалось им это, от их доброты бывали большие беды! Через немногие годы после описанных мною событий испанский епископ Лас-Касас заступится за индейцев, нещадно притесняемых испанцами. Как же он предлагает облегчить их положение? Ввозить из Африки побольше негров-рабов! Вот такой правозащитник шестнадцатого века…

Рассказать вкратце историю о гибели империи ацтеков я не смогу – масса ярчайших подробностей неминуемо останется за пределами моего рассказа. Разве что напомню несколько самых поразительных деталей. Как Монтесума попытался узнать у Кортеса, зачем испанцам столько золота, и Кортес ответил практически правду: «Мы все больны тяжелой болезнью сердца – и только золото может вылечить нас от этой болезни!» Как Кортес захватил Монтесуму в плен и добился – безусловно, с помощью своей великолепной переводчицы – его полного повиновения. Как Кортес ушел сражаться с испанским же отрядом, посланным покарать его за неповиновение, и оставил войска в Теночтитлане на тупого и жестокого Диего де Альварадо, а тот, перепугавшись безоружной процессии жрецов, начал их избивать и доигрался до восстания против испанцев, в котором участвовали практически все. Как при этом восстании погиб Монтесума, и до сих пор неясно, испанцы его убили или свои же. Как испанцы уходили от стократно превосходящих индейцев, которые ловили их и прямо на ходу приносили в жертву, вспарывая им животы каменными ножами. Как они бросали в воду пушки, золото и трупы убитых, чтобы пройти по ним через очередной канал, мост через который был сожжен. И как потом Кортес вместе с тлашкаланцами вернулся и стер Теночтитлан с лица земли, уничтожив ацтекскую империю.

Так страшно погибла великая страна, ужас соседей. А не было бы доньи Марины – и империя Монтесумы могла бы устоять! Если б не было Малинче, предательницы – так ее стали называть индейцы. Называли ее еще и «Ла Чингада» – великая блудница… Но что ей до того! Она любила этого мужчину, и все остальное отступало на задний план. Был ли Кортес ей благодарен? Наверное, да. В своем доме, близ Теночтитлана, он построил метрах в двухстах и дом для доньи Марины, который соединялся с его домом туннелем. Он ее стеснялся, не хотел, чтобы видели, как он приходит к ней. Но расстаться некоторое время не мог – предполагаю, что и не хотел. Тем более что их союз не был бесплоден – у них родился сын, назвали его Мартином, так звали отца Кортеса. Наверное, это и был первый мексиканец. Нобелевский лауреат Октавио Пас сказал о битве при Теночтитлане: «Это не было ни победой, ни поражением, это было мучительным рождением народа метисов». Много ли наций в мире, которые знают, кто был их первым представителем, кто был первым французом, немцем, англичанином? Представления никто не имеет. А с первым мексиканцем – никаких сомнений.

А конец у этой истории еще более горестный: Кортес так и не женился на донье Марине и просто подарил, пристроил уже ненужную ему женщину в жены своему сподвижнику Хуану де Карамильо. Отдал, как вещь. Некоторые скажут: отплатил предательством за предательство – я не стану так говорить. Она не предавала ацтеков, продавших ее в рабство, – она их ненавидела, как и большинство жителей Мексики, для которых и испанцы, пожалуй, были явно менее жестокими хозяевами. Единственный человек, которому принадлежала ее верность, – это Эрнандо Кортес, и ему-то она не изменила ни на минуту. Жалела ли она об этом? Наверное, как все женщины – время от времени, а потом снова вспоминала, как им было хорошо вдвоем…

Впрочем, у Кортеса есть небольшое оправдание – сам император велел ему жениться на испанке. Судя по всему, какие-то человеческие отношения с бывшей возлюбленной, женой своего соратника, у него сохранялись. Не забыл он и своего сына Мартина, первого мексиканца, более того – тот был дружен со своим тезкой и сводным братом, сыном Кортеса и его новой, расово полноценной жены. Впрочем, к чести испанцев, следует заметить, что расовые предрассудки у них были гораздо слабее религиозных. Последователей чудовищной ацтекской веры они ненавидели и презирали (имели основания!), но как только индеец крестился, он становился обычным подданным испанской короны – во всяком случае, формально, – а сын вождя, крестившись, немедленно получал титул «дон». Межнациональные браки сразу стали повальной модой, причем не только испанцы брали в жены индианок – для ряда индейских племен, продолжавших сопротивляться испанцам, добыть заокеанскую женщину в жены вождю считалось весьма похвальным, а прекрасные пленницы, привыкшие к латинским стереотипам семейной жизни, быстро позагоняли гордых каси-ков под каблук так, что те и пикнуть не смели. Так и возникла новая нация креолов – теперь они живут далеко не только в Мексике. А сын Малинче, Мартин, в итоге доказал свою любовь и преданность сводному братцу страшной ценой. Когда законный сын Кортеса подрос, он поднял мятеж – что интересно, стал во главе индейцев, пытавшихся отвоевать независимость от Испании. Мятеж был подавлен, его главу разыскивали – и тут его сводный брат сдался властям, выдав себя за него, спас ему жизнь, но сам был казнен. Как могло бы случиться такое, если бы эти сыновья одного отца не любили друг друга по-настоящему?

А кто сейчас помнит о донье Марине? Еще как помнят – мексиканцы теперь, когда выясняется, что в их отечестве мексиканские вина менее популярны, чем импортные, калифорнийские, называют это «малинчизмо». Малинчизм – это стремление любить чужое больше своего, или предательство, совершенное во имя любви. Не только первого мексиканца подарила Малинче Мексике, но и минимум одно новое слово. Каждому ли удается сделать такой взнос в культуру своего народа? А права она была или виновата, судить ее или восхвалять, слава богу, не мне решать. Знаю лишь одно: забыть ее или вычеркнуть из истории уже совершенно невозможно. Хотя бы для того, чтоб мы не забывали, что любовь и создает государства, и низвергает их в пепел и прах. При этом даже не важно, родились ли оба влюбленных в пурпуре и бархате: любовь – великая демократка и иногда сводит очень странные, почти невероятные пары. Но об этом – следующий рассказ.

ЮСТИНИАН ВЕЛИКИЙ И ФЕОДОРА ВЕЛИКАЯ Автократор и блудница

Один из самых популярных сюжетов дешевых романчиков в бумажных переплетах всех времен и народов – необыкновенное счастье и везенье прекрасной девушки из низов общества, завоевавшей сердце, а после массы драматических перипетий и руку человека знатного или хотя бы богатого. В общем, история Золушки, только без доброй феи, в роли которой выступает автор: взмах волшебной палочки-авторучки – и герои чудом встречаются, несколько заклинаний, набранных на компьютере, – и всепоглощающее чувство охватывает их сердца, ну и дальнейшее в таком же стиле. Меня всегда удивляло, что критики этих шедевров вместо неопровержимых обвинений в убожестве языка, ходульности чувств и примитивности сюжета находят в них другой порок – мол, «все это нереально и такого быть не может». Еще как может! Более того, постоянно происходило, будьте уверены, происходит, а уж что будет происходить, так уж точно не извольте сомневаться. Причем началось так давно, что и не упомнишь, и история из жизни могущественной Византии, о которой сейчас пойдет речь, далеко не первая. Но очень уж типичная…