Великие российские историки о Смутном времени

Хотя сама по себе фамилия Романовых в то время была очень небольшая (три мужские члена); но она имела многочисленных родственников и свойственников, особенно по женской линии, каковы: Шереметевы, Салтыковы, князья Сицкие, Черкасские, Катыревы-Ростовские, Львовы и некоторые другие; со своими клиентами и приятелями они составляли значительную партию. Во главе ее очутился боярин Федор Иванович Шереметев (женатый на княжне Черкасской, племяннице Филарета Никитича). Он был одним из наиболее прославившихся в Смутное время воевод и состоял членом временного боярского правительства; а во время московской осады ополчениями Ляпунова и Пожарского, ведая дворцовым приказом, он оберегал царское казнохранилище и, несмотря на польские хищения, сумел уберечь кое-что из драгоценных вещей. Шереметев находился в переписке с Филаретом Никитичем и князем В. Голицыным, которые, хотя и были тогда польскими пленниками, но, очевидно, с живейшим интересом следили за событиями в отечестве, особенно за выбором нового государя. Филарет Никитич, конечно, получал постоянные и драгоценные для него известия о своей семье от Ф.И. Шереметева, на попечении которого, по-видимому, и находилась эта семья во время своего кремлевского сидения в осаде. Весьма возможно, что и самое охранение Михаила от польских покушений в эту эпоху является отчасти заслугою Шереметева, который как член временного боярского правительства был в ладах с польскими начальниками.

Из переписки Шереметева с Филаретом и Голицыным до нас дошли только некоторые отрывочные сведения. Но и по ним можем судить, как опытный, умный Филарет из далекого плена сумел руководить действиями своих родственников и приятелей и чрез них влиять на ход вопроса об избрании царя. Так имеем известие (шведа Страленберга) об одном письме Филарета Никитича, которое он из своего Мариенбургского заключения послал Ф.И. Шереметеву. В этом письме пленный митрополит советует, во-первых, хлопотать об избрании царя из собственной боярской среды, а во-вторых, поставить избранному разные условия, на которых тот должен царствовать; причем предлагает и проект самых условий, которые (по замечанию того же Страленберга) были составлены по польским образцам. По тому же известию Шереметев прочел это письмо на Земском соборе, чтобы отклонить от Филарета подозрение в искательстве престола для его собственного сына. С их стороны, очевидно, эта была искусная тактика, показывающая, как хорошо Филарет знал обстоятельства, а главным образом настроение современного боярства, его помыслы и стремления, дело в том, что желание бояр ограничить царское самодержавие, несомненно возникшее вследствие тиранства Грозного, еще усилилось со времени тайных казней и гонений на знатные фамилии при Годунове; последующие избрания Шуйского и Владислава сопровождались, как известно, разными ограничительными в пользу бояр условиями; немало влияния оказывал при сем близкий пример польско-литовского строя. На московских бояр, конечно, соблазнительным образом влияли те привилегии и вольности, которыми владело польское и западнорусское панство. Особенно во время смуты, при оживленных обоюдных сношениях, несомненно в Москве возникали частые толки по сему поводу, которые возбуждали и поддерживали боярские вожделения.

Во всяком случае, Василий Шуйский не пользовался самодержавною властию, и боярство при нем уже успело высоко поднять свою голову. Поэтому вопрос об ограничении самодержавия, по всей вероятности, и во время избирательного Собора 1613 года был действительно возбужден и предрешен в среде собственно Боярской думы. Филарет Никитич и руководимый его наставлениями Федор Иванович Шереметев отнюдь не становились вразрез с таким настроением боярства, а, напротив, искусно им пользовались. Под рукой, при посредстве своих приятелей, Шереметеву нетрудно было внушить боярам мысль, что, благодаря юности и неопытности Михаила, думные бояре, в сущности, и будут правителями государства при нем, особенно если они свяжут его ограничительными условиями. И эта мысль, конечно, нравилась боярству. Если верить другому подобному же известию, то не без связи с указанною сейчас мыслию существовало письмо, отправленное Шереметевым к пленному князю В.В. Голицыну, главному сопернику Михаила. По словам одного лица, видевшего это письмо, там приблизительно говорилось следующее: «Выберем Мишу Романова; он еще молод и разумом не дошел, и нам (т. е. боярам) будет повадно». Напрасно, некоторые отвергают достоверность сего показания. Положим, оно не передает точно содержание письма, а только приблизительный его смысл; но и этот смысл или эта тактика опять-таки вполне соответствовали обстоятельствам, т. е. боярским желаниям, и подтверждают, что, руководимый дальнозорким Филаретом Никитичем, Ф.И. Шереметев ловко проводил среди бояр кандидатуру Михаила. Означенное его письмо является также позолоченною пилюлею для князя Василия Голицына, как Михайлова соперника.

Как бы то ни было, мало-помалу к Михаилу пристало боярское большинство, т. е. самое главное влиятельное сословие, и все другие кандидаты постепенно устранились. По всем признакам, за него высказались наконец и освободители Москвы: Минин и Пожарский; что было весьма важно, ибо в их руках пока оставалось распоряжение значительною ратною силою.

Если руководителям стороны Романовых удалось привлечь к себе большинство даже неподатливых и завистливых бояр, то другие сословия склонились к ним еще легче. Духовенство, верное завету Гермогена, по-видимому, особенно было расположено к Филарету Никитичу и его сыну и своим влиянием в народе много ему способствовало. Некоторые высшие духовные лица рассказывали о бывших им видениях и откровениях, которые тоже указывали на Михаила Феодоровича; а народное воображение было так настроено, что подобные рассказы производили свое действие. Такой именно рассказ об откровении приписывается старшему духовному лицу, присутствовавшему на Соборе (Ефрему, митрополиту Казанскому, или Кириллу, митрополиту Ростовскому). Далее, по некоторым известиям, от ратных служилых людей, т. е. дворян, детей боярских и казаков, стали поступать на Собор письменные заявления в пользу избрания Михаила Феодоровича. Большую поддержку Ф.И. Шереметев нашел у московских обывателей, между которыми семья Романовых издавна пользовалась особым расположением. Авраамий Палицын рассказывает, что к нему на Богоявленское подворье приходили многие дворяне, дети боярские, гости из разных городов, атаманы и казаки, приносили свои письма об избрании Михаила и просили его передать их желание боярам и воеводам; что он, как член Земской думы, исполнял с великою охотою. То же делали и некоторые другие члены; например, калужский гость Смирной и его товарищи представили Собору такие же письма от Калуги и Северских городов; один галицкий дворянин подал подобное же письменное изложение. Наконец такое же заявление сделал Собору какой-то донской атаман от имени казаков, которых тогда еще много стояло под Москвой.

Это совпадение заявлений от разных сословий подало повод к сочинению следующей легенды.

Князь Пожарский советовался с освященным собором, боярами и всяких чинов людьми о выборе царя и спрашивал: «Есть ли у нас царское прирождение?» (т. е. отрасль царского рода). Духовенство решило соборне молить Бога о милости и попросило сроку до утра. Наутро некий дворянин из Галича подал Земскому собору родословную выпись, в которой показывал близкое сродство Михаила Феодоровича с царем Федором Ивановичем и отсюда его право на престол. Но на Соборе были и недоброжелатели Михаила, которые грозно спросили: кто и откуда принес это писание? Вдруг является донской атаман и также подает выпись. Пожарский спрашивает атамана, о чем гласит его писание. «О природном государе Михаиле Феодоровиче», — отвечает тот. Прочли оба писания, которые оказались вполне сходными. Увидя такое неожиданное согласие дворян с казачьим атаманом, Собор был удивлен и единодушно выбрал Михаила.

Итак, когда большинство голосов на Соборе было достаточно подготовлено, 7 февраля состоялось предварительное избрание Михаила Феодоровича. Но, по-видимому, все еще слышались многие голоса людей, противившихся сему выбору. Поэтому для большей крепости окончательный приговор отложили на две недели, поставляя на вид, что из городов еще не все выборные люди успели приехать на Собор. Отсутствовали и некоторые знатные бояре, отдыхавшие в своих вотчинах после испытанной ими совместно с поляками тяжкой московской осады; в их числе был и Ф.И. Мстиславский. Послали гонцов с просьбою поспешить прибытием как к этим боярам, так и по городам. Кроме гонцов, в ближние города и уезды поехали «верные люди», чтобы разузнать мнение жителей насчет Михаила Феодоровича, а может быть, и для того, чтобы повлиять на их мнение. Сии люди донесли, что везде его выбор встречается с великим сочувствием. Есть известие, что именно около этого времени Земская дума, желая лично узнать юношу Михаила, послала в Кострому к его матери двух дворян с просьбою немедленно отпустить своего сына в Москву. Старица Марфа, испуганная такою просьбою и втайне предупрежденная Шереметевым, отказалась ее исполнить. Собор, вероятно побуждаемый некоторыми недоброжелателями Романовых, обратился к самому Шереметеву, прося его убедить старицу. Но исполнение этой просьбы было не в видах Шереметева: он опасался, что крайняя юность, застенчивость, робость и неопытность Михаила могут произвести на Соборе неблагоприятное впечатление. Сам Филарет Никитич был по своему времени человеком очень образованным; но, рано оторванный от семьи, он не мог озаботиться образованием своего сына. Детство и отрочество Михаила проходили то в ссылке, то в деревне, то в московской осаде, и нам неизвестно даже, был ли он своевременно обучен грамоте. (Хотя последнее обстоятельство не могло быть тогда помехою для достижения престола: известно, что Борис Годунов, при всем своем уме и государственной опытности, грамотою не владел.) Во всяком случае, Шереметев не поддался на уловку недоброжелателей. Со слезами на глазах он отвечал, что совсем не желает вмешиваться в этот выбор, чтобы не сочли его человеком, который хлопочет более о своей родне, чем о благе государства. Его ответ произвел на собрание желательное впечатление. Оно еще более утвердилось в намерении остановить свой выбор на Михаиле Феодоровиче.

Окончательное соборное избрание совершилось 21 февраля в первое воскресенье Великого поста, т. е. в неделю Православия. Великая Дума собралась в Успенском соборе. Тут отобраны были письменные мнения от членов Думы, и, по словам современных свидетелей, в тот день единогласно оказался избранным Михаил Феодорович Романов. Главные руководители этого избрания сочли нужным для большей его торжественности и прочности спросить еще мнение, собственно, москвичей и отрядили для того особую депутацию, которую составили рязанский архиепископ Феодорит, новоспасский архимандрит Иосиф, троицкий келарь Авраамий Палицын и боярин Вас. Петр, Морозов. Они пришли на Лобное место и обратились к народу с вопросом, кого он желает иметь царем. Народ, при своем расположении к семье Никитичей, еще подготовленный приятелями и помощниками Ф.И. Шереметева, громкими кликами заявил, что никого не желает, кроме Михаила Феодоровича Романова. Немедленно в Успенском соборе был отслужен благодарственный молебен; такие же молебны о долголетии новоизбранного государя с колокольным звоном служили по другим церквам и монастырям царствующего града. Затем началась присяга в Москве и городах по крестоцеловальной грамоте, уложенной Земским советом.

К Михаилу Феодоровичу и его матери снаряжено было от сего совета торжественное и многочисленное посольство. Во главе его поставлены частию те же лица, которые спрашивали народ на Лобном месте, а именно: архиепископ рязанский Феодорит, новоспасский архимандрит Иосиф и троицкий келарь Авраамий, кроме того, симоновский архимандрит тоже Авраамий, а из светских членов боярин Ф.И. Шереметев, князь Влад. Ив. Бахтеяров-Ростовский, Фед. Вас. Головин и дьяк Иван Болотников. С ними отправились выборные от всяких чинов Московского государства: стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, жильцы, дети боярские, гости, казачьи атаманы, стрелецкие головы и пр. Посольство снабжено было письменным подробным наказом, который точно определял, что нужно говорить Михаилу и его матери, как поступить на случай их отказа и что сказать в случае их опасения за участь митрополита Филарета. Кроме сего наказа послам вручили еще две грамоты для матери и для сына: в них излагались московские события последней эпохи и заканчивались они извещением о соборном избрании Михаила Феодоровича Романова. 2-го марта посольство выехало из Москвы.

Старица Марфа Ивановна и ее юный сын Михаил, освободясь из рук осажденных в Москве поляков, удалились в свои вотчины, находившиеся в Костромском уезде; причем они с молитвенною целью посетили некоторые соседние монастыри; между прочим, ездили и в обитель Макарьевскую на р. Унже. Затем мать и сын мирно проживали в своем селе Домнине, расположенном в глухом лесном краю, в 70 верстах от города Костромы, и надеялись, что здесь они достаточно укрыты от военных бурь того времени и от вражеских нападений. Но эта надежда не оправдалась.

Польско-литовские шайки вместе с воровскими казаками еще свирепствовали в местах приволжских и даже заволжских. Между прочим, в 1613 году такие шайки нападали на пригород Солигалич, лежащий на р. Костроме, и на Железноборовский монастырь, отстоящий от села Домнина в 15–20 верстах. Неизвестно, одна ли из этих шаек или какая другая, в виду слухов об избрании Михаила Федоровича, задумала внезапным нападением захватить его в свои руки и направилась в ту сторону. Но ей нелегко было найти прямую дорогу в местности лесистой, ровной и занесенной снегом, шайка попала в Деревнищи, один из ближних и принадлежавших Домнину поселков. Тут польско-литовские люди схватили обывателя, по-видимому деревнищенского старосту по имени Ивана Сусанина, расспрашивали его о местопребывании семьи Романовых и потребовали, чтобы он проводил их в Домнино. Сусанин, догадавшись, в чем дело, охотно согласился служить проводником; но, отправляясь в дорогу, успел послать своего зятя Богдана Сабинина к старице Марфе Ивановне с предупреждением об опасности и с советом спасаться скорее в Кострому. Он повел поляков такою дорогою, что Домнино осталось в стороне. Долгое время водил он их по лесам и замерзшим болотам; враги начали изъявлять подозрения, грозя Сусанину жестокими пытками и смертию. Когда же, по его расчету, Михаил был вне опасности, он объявил полякам истину, и принял от них мученическую кончину. Так вероятно или приблизительно совершился его подвиг, о котором история, к сожалению, имеет только или глухие, или косвенные свидетельства.

Как бы то ни было, старица Марфа уехала с своим сыном в Кострому; но они поселились не в самом городе, а укрылись за каменными стенами Ипатьевского монастыря, который был основан в XIV веке мурзою Четом, предком Годуновых, и отделяется от города только рекой Костромой при самом ее впадении в Волгу.

13 марта прибыло в Кострому торжественное московское посольство, отправленное Великою Земскою думою. На следующий день после обедни оно, вместе с костромскими воеводами, духовенством, служилыми людьми и толпою обывателей, двинулось в монастырь при колокольном звоне, предшествуемое хоругвями и образами, в числе которых находилась почитаемая чудотворною икона Федоровской Богородицы. Марфа и ее сын встретили шествие у ворот обители и приложились к иконам. Услыхав, зачем приехало посольство, великая старица с плачем и гневом говорила, что она не благословит сына, и долго не соглашалась следовать за послами в монастырский Троицкий храм; едва ее умолили. Тут отслужили молебен, а затем подали Марфе и Михаилу соборные грамоты и начали излагать те речи, которые были написаны в посольском наказе. Архиепископ Феодорит и боярин Шереметев били челом и говорили поочередно о предшествовавших событиях Смутного времени и об избрании Михаила Федоровича на вдовствующий престол Московского государства с усильною просьбою поспешить своим прибытием в царствующий град. Выслушав их, Михаил с плачем отвечал, что у него и помышления не было о такой великой чести. Старица Марфа с гневом говорила, что сын ее еще не в совершенных летах, а «Московского государства всяких чинов люди по грехам измалодушествовалися, и, дав свои души прежним государям, служили им не прямо, изменяли». Видя их измены, клятвопреступления, убийства и поругания прежним государям, и прирожденному государю теперь трудно быть на Московском государстве. К тому же оно разорилось до конца от польских и литовских людей и от русских воров; сокровища царские вывезены, дворцовые села и черные волости розданы в поместья всяким служилым людям и запустошены, и кому приведет Бог быть на Владимирском и Московском государстве царем и великим князем, нечем жаловать служилых людей, исполнять свои царские обиходы, стоять против своего недруга польского короля и иных пограничных государей. И потому еще она, старица Марфа, не может благословить своего сына на государство, что отец его митрополит Филарет находится у короля в Литве и тот может учинить над ним какое зло.