Великий Ганнибал. «Враг у ворот!»

Восставшие сочли это за добрый знак: по всему получалось, что в городе их боялись!

Но все случилось с точностью до наоборот. Слухи о смерти Публия Корнелия оказались сильно преувеличены, и рано утром, пока главари безмятежно после сытного ужина со «сладким» (вино и доступные женщины во все времена делали свое «черное дело», порой на благо… окружающим или некоторой их части!) спали, он тихо вошел в город и занял все въезды и выезды. Вожаков арестовали мгновенно – благо все они были рассредоточены по разным «квартирам». Но пришедшие с ними «бузотеры», разбуженные звуком боевой трубы, без оружия кинулись на главную городскую площадь… за обещанной зарплатой. Пока они стекались туда, толпясь и балагуря, верные Сципиону войска Силана оцепили всю площадь.

Головорезы оказались в ловушке!

…Их смятение мгновенно переросло в совсем иное состояние: они окаменели, когда на возвышение молча поднялся сам Публий Корнелий Сципион, которого все уже считали мертвецом!

…Сципион умело, по-театральному долго, держал паузу, с каждым новым мгновением становившуюся все более и более зловещей. Никто не знает, как долго он молчал. Подобно всем великим полководцам – от Александра Македонского до Наполеона Бонапарта, Публий Корнелий Сципион-Младший точно знал, как и когда (и наоборот, когда и как) вести себя со своими «собратьями по оружию»!

Очевидно, на этот раз он молчал ровно столько, сколько было нужно, чтобы грубая солдатня, знавшая только две силы, которой она повиновалась – «кнут и пряник», – не сорвалась с цепи и не началось всеобщее побоище. Когда он тихо, но очень внятно заговорил, то все мгновенно поняли – насколько сурово он настроен. Взбунтовавшиеся солдаты были объявлены предателями и изменниками родины, достойными самой позорной смерти – «децимации» – позорной казни каждого десятого в строю перед строем всего легиона! «Но я прощаю вас и покараю лишь ваших главарей!» – закончил свою краткую, но доходчивую речь Публий.

…Под леденящий звон мечей, ударяемых о щиты, на площадь вывели главных «бузотеров», раздетых и в цепях. Их тут же у позорных столбов в центре легионного бивака забили до смерти плетьми с крючками на концах (подобными тем, которыми истязали Иисуса Христа в шокирующем голливудском фильме Мэла Гибсона «Страсти Христовы», 2004 г.)…

Этим смелым и продуманным актом устрашения римский полководец подавил волю бунтовщиков и не дал никому поднять руку или голос протеста в защиту своих вожаков. Характерно, что уже в ходе смертной казни их главарей мятежные легионеры давали новую присягу на верность отечеству и тут же получали… задержанное жалованье. Так Публий Корнелий Сципион-Младший лишний раз показал всем, что с ним «шутки плохи» не только на поле боя, но и подчиненным он может запросто показать «где раки зимуют».

Своего рода «Отец солдатам», он прекрасно знал, когда дать «кнута», а когда раздать «пряники», или… наоборот.

…Кстати, по другой версии подавления мятежа Сципионом, все прошло несколько иначе. Как только он почувствовал себя немного лучше и получил всю нужную информацию, то лично с конным эскортом нагрянул в лагерь мятежников. Там он выступил перед ними с жесткой речью, в которой напомнил им о всем известной в истории Рима участи одного мятежного легиона, который был весь… обезглавлен, чтобы остальным неповадно было! Пока он намеренно долго говорил, подошли верные ему войска и плотным кольцом окружили бивак бунтовщиков. Дабы дать солдатам возможность кровью искупить свою вину, он потребовал немедленной казни только… 35 зачинщиков беспорядков…

Теперь можно было вновь заняться усмирением иберийских вождей. Индебол и Мандоний горько раскаялись в содеянном, но отступать уже было поздно. Всем было хорошо известно, что для непреклонного в воинской дисциплине римлянина не существовало большего преступления, чем предательство. И очень скоро легионы Сципиона разбили свой лагерь в долине реки Эбро на виду у 22,5-тысячного вражеского воинства.

Затяжная партизанская война ему была не нужна – лучшие полководцы мира всех времен и народов «ломали в ней себе зубы», он поставил себе задачу как можно скорее вызвать варваров на решающее сражении на открытой местности.

Поскольку между противниками лежала узкая и тесная долина, то Сципион пошел на военную хитрость: он приказал весь имеющийся в окрестностях скот под охраной легковооруженных воинов согнать в нее, чтобы заставить испанцев, польстившись на легкую добычу, попытаться его отбить. За крутым склоном (отрогом) горы римляне спрятали конницу срочно вызванного с побережья Атлантики из-под Гадеса Лелия. Испанцы «заглотнули наживку», и пока легкие пехотинцы с обеих сторон дрались за «рогатую добычу», всадники Лелия выскочили из засады. Часть конных римлян налетела на иберов сбоку, а часть тем временем отрезала их от лагеря. Потеряв немало пехоты, порубленной вражескими кавалеристами, раззадоренные неудачей вожди иберов на следующий день вывели своих воинов на битву.

Сципиону только этого и надо было.

Долина была весьма узкой, и предстояла рукопашная схватка в тесном строю, где выучка тяжеловооруженных легионеров должна была взять верх над жителями гор, более привычных к боям в горной местности и к тому же на дистанции. Публий смотрел с холма, как нелепо сгрудился враг в теснине, и специально удерживал своих воинов, чтобы как можно больше неприятельских воинов скопилось, давясь на ограниченном пространстве. Для того чтобы хоть как-то использовать в теснине свою конницу, иберам пришлось треть своей пехоты оставить глубоко в тылу высоко на склоне горы. Но и тут им не повезло: поставить кавалерию по бокам своей пехоты им не удалось, так как ей и там не было где маневрировать. Мгновенно оценив расстановку сил и поняв, что фланги его собственной пехоты находятся в безопасности, Сципион послал Лелия со всей конницей через окрестные горы в глубокий обходной маневр, а чтобы прикрыть его, тут же повел своих вышколенных легионеров во фронтальное наступление. Первой в атаку бросилась легкая пехота римлян.

Расчет Сципиона оказался правильным: занятые отражением атаки спереди, испанцы не заметили захода кавалерии с тыла. А когда заметили, то уже было поздно: Лелий навалился на стоящую на месте иберийскую конницу со всего маха. Зажатые с двух сторон испанские пехотинцы и всадники вынуждены были сражаться с врагом один на один – без взаимной поддержки. Их пехота из последних сил отражала мощный натиск сплоченного строя привычных к рукопашному бою римских легионеров спереди, а стоявшие за пехотой иберийцев их всадники, окруженные с тыла, вынуждены были повернуться спиной к своим пехотинцам, чтобы обороняться от наседавших римлян. Малоопытная в ближнем бою иберийская пехота быстро таяла под ударами римских мечей действовавших в плотном строю легионеров. То же самое произошло и с всадниками-иберийцами: лишенные своего главного козыря – быстрого, лихого маневра, – они так и топтались на одном месте, пока их всех не порубили конники Лелия.

С обеих сторон мясорубка в теснине была столь яростной, что сами римляне понесли ощутимые для них потери: 1200 убитыми и почти 3000 ранеными. У иберов в живых осталась лишь та часть пехоты, что стояла высоко на склоне и участия в бою не принимала, а также оба их вождя, которые успели вовремя ретироваться.

Индебол и Мандоний вскоре прислали парламентеров с предложением мира и согласия.

…Между прочим, в этой на первый взгляд просто складывавшейся для римлян битве Публий Корнелий Сципион-Младший показал всем, какой он уже зрелый полководец. Как он умеет мастерски использовать особенности местности: сперва – для нейтрализации численного перевеса врага, а затем чтобы заставить его драться в нескольких отдельных боях, где он не может сполна использовать все свои лучшие стороны, и, наконец, как эффективен глубокий обход. Испания, а вернее испанский фронт уже становился тесен для римского полководца. Его манили другие горизонты, ему предстояли свершения иных масштабов, его ждала очная встреча с самым достойным противником той поры – самим Одноглазым Пунийцем…

Сципион мудро пошел на переговоры и вскоре добился того, что Иберийский полуостров как база для рекрутирования воинов и источник серебра для Карфагена перестал существовать. Отдельные восстания свободолюбивых иберийских племен продолжались еще долго, но радикального влияния на покорение Испании Римом уже не играли.

Взяв последние мятежные испанские города – Кастулон, Илитургию и Астапу – те самые, что много лет назад вероломно предали его отца и дядю, Сципион решил почтить их светлую память должным образом. Неотъемлемой частью погребальной тризны, по римским понятиям, должны были быть гладиаторские игры.