Великий и Могучий

— Вы рассказываете понятно и очень интересно, — отметила Нина.

— Спасибо. Я ведь в прошлом преподаватель, вы это знаете. Продолжим. Собственно, мы уже подошли к тому, чем занимается фоносемантика. К её предмету. А именно, как верно сказала Нина Георгиевна, к значениям этих звуков. Каждый, повторяю, каждый набор звуков имеет какое-то значение. Какое именно, зависит от множества факторов. Например, я зашипел, и вы представили змею. А эскимос о змее бы и не подумал. Или подумал бы в самую последнюю очередь. То есть, значение звуков зависит также и от того, кто эти звуки воспринимает. Не удивляйтесь. С кодовыми значениями слов дело обстоит точно так же. Вот, например, Павел Дмитриевич, что такое, по — вашему, «пленум политбюро»?

— Ну, заседание высших чинов КПСС.

— Вот! Вы жили в то время, потому знаете, и эти слова для вас что-то значат. А для вашей дочери, проживающей ныне не то в Норвегии, не то в Швеции?

— Думаю, ничего не значат. Она никогда особо не интересовалась историей. И не особо тоже не интересовалась.

— Вот видите! Итак, есть зависимость восприятия звуков от субъекта восприятия. Теперь рассмотрим проблему в таком аспекте. Наборов звуков бесконечно много. Все их изучить невозможно. Поэтому мы используем небольшое упрощение. Определяем значение каждого звука отдельно, а звуков в русском языке совсем немного, около полусотни, а затем суммируем эти значения, и получаем фоносемантическое значение слова. Но, увы, с суммированием всё не так просто. Исследования показывают, что ударный слог значит больше, чем остальные, первый звук важнее других, ну и всякое такое прочее. Для корректного суммирования требуется правильно подобрать весовые коэффициенты.

— Я думала, что лингвистика относится к гуманитарной области. Но вы широко используете термины и методы точных наук.

— Сейчас все науки очень тесно переплетаются, Нина Георгиевна. А без математики вообще никуда. Ещё великий Леонардо, не тот, что ди Каприо, говорил, что в науках, не имеющих связи с математикой, нет ни капли достоверности. Фоносемантика же с математикой имеет самую непосредственную связь. Продолжим. Итак, рабочая методика состоит в том, чтобы определить значения каждого звука и правила их сложения для получения фоносемантических значений всего слова. Я употребил множественное число, потому что этих значений много. Сила, доброта и многое другое. В подробности входить не стоит.

— И для чего всё это нужно? — поинтересовался Павел.

— Это нужно для того, чтобы речь сознанием и подсознанием воспринималась гармонично. Составив алгоритм фоносемантического расчёта, мы можем согласовать смысл текста и его восприятие подсознанием. В этом случае его воздействие резко усиливается. Например, вы никогда не думали, почему богослужения у православных проводятся на некоем особом языке, так называемом церковнославянском, который мало кто из слушателей понимает?

— Мы атеисты, вообще-то.

— Куда катится мир? — горестно вздохнул Борис Павлович. — Маг-атеист! Кто мог раньше такое представить? Ну, ладно. Я сам вам скажу. Текст молитв составлен так, чтобы должным образом воздействовать на верующих. Усиливает Веру, понимаете? Чем больше человек молится, тем сильнее верует, а чем сильнее верует, тем больше молится.

— Положительная обратная связь, — прокомментировал Павел.

— Именно так! Затем система «Вера — количество молитв» достигает равновесия в точке насыщения, и перед нами предстаёт фанатично верующий человек. Что и требуется, собственно говоря. Кстати, РПЦ тоже участвует в «Русском мире».

— РПЦ — это Русская Православная Церковь?

— Она, родимая. Но наш НИИ с ней почти не взаимодействует. Только группа, непосредственно занимающаяся этим языком. А теперь перейдём к основной проблеме, возникшей в ходе реализации проекта…

Далее Лебедев рассказал, что же именно происходило в НИИ «матюков». Для того, чтобы определить фоносемантические значения звуков, требовалось проводить опрос людей. Эти люди должны были слушать звуки и оценивать их по разным параметрам. Им также предлагалось оценить по тем же параметрам совершенно бессмысленные слова. Так и шлифовалась методика, известная ещё со времён СССР и в зачаточном виде широко используемая ныне в рекламе и политтехнологиях.

Беда была в одном — финансовые средства разворовывались, и вместо обычных людей сотрудники НИИ опрашивали своих коллег, то есть, как говорят социологи, выборки были не репрезентативными. Сотрудники НИИ, пусть даже вкупе со своими близкими родственниками — это далеко не вся Россия, и уж точно никак не Украина с Белоруссией. Если результат таких исследований напрямую использовать в проекте «Русский мир», вместо ожидаемого эффекта получится большой пшик (уже довольно много масштабных проектов закончились именно так по той же самой причине — разворовывание выделяемых финансов, или, в просторечии, распил бабла).

Борису Павловичу это не нравилось. Он поставил в известность о происходящем знакомого полковника ФСБ, тот доложил своему начальству в Москву, но этим, увы, всё и ограничилось. Больше Лебедев делать ничего не собирался. Как говорится, плетью обуха не перешибёшь. Однако остаться в стороне ему не удалось. Как-то вечером в гости без приглашения заявился Гринберг, и между коллегами состоялся довольно неприятный разговор.

— Боря, ты же понимаешь, что нужно что-то делать. Мы собственными руками убиваем «Русский мир»! — заявил Аркадий Исаакович.

— Что ты предлагаешь? Я говорил с Аристарховым, его всё устраивает. Он считает, что если не давать персоналу воровать, люди разбегутся. В Москве с ним согласны. Спецслужба, которая нас курирует, об этом знает, и тоже ничего не предпринимает. Так что сделать мы с тобой ничего не можем, — возразил ему Лебедев.

— Можем! — уверенно объявил Гринберг, и подробно изложил свой план.

Оценки звуков собирались для того, чтобы влиять на подсознание во время чтения или прослушивания текста. Положительные значения некоторых фоносемантических параметров доверие к тексту усиливают, отрицательные — ослабляют, вплоть до полного неприятия. Если бы оценки определялись корректно, написанный по разработанной методике текст проник бы в сознание значительного количества тех, кто его прочитает или прослушает. Но, поскольку имеющиеся оценки отражают мнения всего нескольких людей, стандартная методика позволит наполнить текст доверием только для них (на самом деле, ещё и для подобных им, но это сути не меняет).

Из этих соображений Гринберг сделал парадоксальный вывод. Оказывается, в результате того, что персонал института тестировал вместо всего русскоязычного населения только сам себя, теперь в компьютерах НИИ оказался ключ к подсознанию каждого сотрудника! Можно было составить текст, индивидуально действующий на подсознание любого, в том числе и директора. И Лебедев немедленно составил на имя Аристархова новую докладную, где очень убедительно описал, что воровать нехорошо, и распил бабла нужно немедленно прекратить.

Однако что-то не сработало. Директор не принял никаких мер, а Лебедеву наедине сказал: «да, я с тобой согласен, красть, конечно, нехорошо, но изменить мы ничего не можем». Лебедев и Гринберг были неимоверно удивлены столь ничтожным эффектом, они несколько раз перепроверили методику, но ошибки не нашли. Ошибки не было, но и ожидаемого результата они тоже не получили.

Борис Павлович попросил совета у полковника, который разбирался в психологических аспектах воровства гораздо лучше кабинетных учёных, тот пару дней ситуацию обдумывал, а потом дал весьма правдоподобное объяснение, которое доктора наук приняли на ура. По мнению сотрудника ФСБ, никакой самый убедительный текст не сможет даже на йоту изменить ничьё мировоззрение, если он этому самому мировоззрению противоречит. Потому попытка доказать воришке (в роли коего в данном случае выступал Аристархов), что воровать нехорошо, заранее обречена на провал. Что абсолютно закономерно и произошло.