Великий и Ужасный

— Привет, Бабай! Рад видеть! — улыбка у него так и сияла из-под бороды, как светодиодная лампа.

— Здра-а-асте… — протянул я.

— А ты шо — опять подрался? — сочувственно поцокал языком он. — Какая у тебя пляма на лбу! Молотком били?

— Цепью. Идиоты.

— Идиоты! — согласился Густав. — Твой лоб цепью не пробить. Вот гвоздильным пистолетом или хорошим гномским чеканом — это можно попробовать… А лучше всего — противотанковое ружье, вот! Так, но я не о том… Я о том, что краем уха слышал — у Щербатого поголовье его шавок уменьшается не по дням, а по часам! Такое везение, просто настоящая удача для меня, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Кто не помер — тот покалечен, а это — понимаешь сам — на всю жизнь, не будет Щербатый ради своих оглоедов на мага-целителя тратится. Он и на обычного доктора ни единой денежки не отслюнявит, я уверен!

— Беда, — прокомментировал я, а сам при этом размышлял о том, что нужно и мне искать другого медика — к Кристинке-то зайти теперь не получится.

— И вот я подумал, — почесал бороду Игельшнойцхен. — Может быть, нам с тобой заключить пакт?

— Какой пакт? — напрягся я.

— О ненападении, известно какой! Тебе со Щербатым краями не разойтись уже никак. Мне с ним — тоже не по пути. Ну, а враг моего врага — это…

—…Очень удобный инструмент для того, чтобы отжать еще пару магазинчиков и подмять под себя синюков, ага? — подсказал ему я. — А если и прикончат ублюдка-урука, то невелика беда. Имела жаба гадюку, да?

Он от удовольствия аж расхохотался, ухватившись за бока.

— Давай, — говорит. — К Кристинке поднимемся. Подруга у меня тут живет, ты ее от церберов спас, помнишь? Она тебя подлатает, на стол потом накроет, а мы посидим, пообщаемся, я тебе кое-что по местным раскладам поясню.

— Э-э-э-э… — задумался я.

— Чего тут думать? Слово даю — никакой подставы. Не собираюсь я на тебя нападать, травить, и всё такое прочее. У меня свой интерес, сам понимаешь.

— Ну, раз слово… — всё равно мне дожно было быть неловко, но с другой стороны — я его за язык не тянул!

Мы поднимались по уже знакомой обшарпанной лестнице к двери — тоже знакомой, обитой красным дерматином. Не доходя пару ступенек до лестничной площадки, Густав обернулся и сказал:

— Я тут недавно такую штуку прочитал в Сети… Мол, главная проблема урук-хай — страшная детская смертность. Мол, не имея чувства страха, большая часть ваших ребятишек мужского пола гибнет, не доживая до двенадцати лет. Потом уже начинает работать личный опыт, и всё такое… Я не верил сначала, но потом ты на Маяке появился. Я думаю — правду пишут. А?

— Может, и правду, — согласился я. — А с женским полом что? Что там пишут?

— Да то же самое. Они ж у вас такие же долбанутые!

Дверь скрипнула, открываясь.

— Кристинка! Я гостя привел! Встречай своего спасителя!

Ситуация была неловкая — просто жуть! Если бы уруки умели краснеть — я бы точно покраснел. Но поскольку урукам было абсолютно похер на неловкие ситуации, я шагнул в квартиру и с удовольствием принюхался: с кухни доносились очень аппетитные ароматы! Похоже, Кристина варила борщ!

* * *

Глава 10 Большая Клоака

— Короче, гномы кинут Щербатого сразу, как только его власть пошатнется, врубаешься? — пояснял мне Густав, размахивая куском черного хлеба, на который было намазано толстым слоем сливочное масло и насыпаны кусочки чеснока. — Там у него уральские изгои и с десяток бывших контрабандистов, которых условно-досрочно освободили из мест не столь отдаленных под подписку о поселении в сервитуте. Видали они его в гробу и его снаг — тоже. Щербатый просто первый подсуетился, дал им общагу с ремонтом, какие-то гарантии, питанием обеспечил… Я заинтересован, чтобы эти парни выбрали правильную сторону — мою.

В другой руке он держал большую ложку, скорее — черпак, которым набирал в миске борщ и забрасывал внутрь своей бороды, в самую бездонную пасть.

— Ты храбрый малый, Бабай. У тебя могло бы получиться сковырнуть этого старого снагу. Но за тобой никто не стоит. Одиночке не выстоять. Я те говорю! Ты чего от жизни хочешь вообще тут?

— Нейтралитет! — тут же выдал я. Это была только одна из моих идей, но — самая адекватная. — Я хочу, чтобы меня не касались ваши разборки, и чтобы там, где я живу, была безъядерная зона. Допустим — это будет какое-то заведение, кабак, ресторан, гостиница… Я буду делать всё, чтобы ни одна падла не думала устраивать на моей земле разборки, гадить на крыльце или шляться с оружием. Что-то вроде Швейцарии…

— Какой Швейцарии? — удивился Густав.

Вот блин! Снова палюсь…

— Да неважно. В общем — чтобы ты, вахмистр Перепелка и тот же Щербатый могли прийти ко мне, попить кофе, поговорить — и быть уверенными, что никто на вас не кинется. Мне нужна полная экстерриториальность и нейтралитет. Понимаю — ты не всемогущий, но своих парней придержать можешь. И весточку пустить по Маяку, что, мол, вот такие у Бабая условия.

— Ого! — уважительно покивал головой Густав, и капли бордового борща потекли у него по бороде. — Солидно. Вменяемо. То есть менять расклады на Маяке ты не собираешься? Банду сколачивать, территорию отжимать… Амбиций у тебя нет?

— Манал я эти амбиции. Я, думаешь, не врубаюсь, кто я есть такой? Если бы здесь откуда-то взялись еще пяток уруков, и они не прикончили бы меня сразу по прибытию — тогда другой вопрос. Тогда у нас уже был бы настоящий урук-хай, и мы могли бы попробовать пободаться. А так… Если не ты со Щербатым, то какие-нибудь дяди посерьезнее меня точно сожрут, если буду сильно высовываться. Ты ведь тоже знаешь, кто ты есть такой. Одно дело — щемить магазинчики и синюков, и другое — попытаться придавить, например, Финардила из клиники. Всегда найдутся те, кто посерьезнее.

— Опричники, — помрачнел гном. — Засранцы государевы! Это ведь они на конвертике прилетали, да? Как обычно — ворвались, разнесли хату, побарагозили и сдриснули?

— Очень точно! Точнее некуда! — я тоже принялся уделять внимание борщу, при этом стараясь не уделять внимание заднице Кристины, которая крутилась тут же, около плиты и буфета.

Мне казалось, или ей эта ситуация и вправду доставляла некое извращенное удовольствие? Она даже пару раз мне рожи корчила из-за спины Густава! И халатик надела — за гранью приличия, по крайней мере, цвет ее трусиков я мог назвать легко и запросто. Вот ведь зараза рыжая!

— Мы для них — питательный бульон! — заявил Игельшнойцхен, нацеживая в ложку юшки, обильно сдобренной сметаной. — Думаешь, не могли бы министерские маги и эти сучьи дети в бронескафандрах позакрывать все прорывы?

— Хрен знает, — пожал плечами я.

— А я — знаю! Могли бы! Но где бы тогда они брали самых лучших бойцов и самых сильных магов? Они, суки, жертвуют своим населением, подставляют его — то есть нас, чтобы потом собирать сливки! Я те говорю! В благополучных земских городах хрена с два вырастет боец! Они там в телефоны тыкаются только, хлебалом торгуют и ноют, всё время ноют! А в опричных землях — одни чинуши, служаки и ботаники. Вся жизня — она в сервитутах да юридиках! Тут самый мощный народ, соль земли! Вот если взять топ-10 самых крутых магов Государства — там восемь будет наших, сервитутских выходцев и два — клановых, из юридик! Я те говорю! Да, да, Рюриковичей я не беру, это отдельная песня, разумению неподвластная… Там у них, наверху, всё просчитали: сколько и чего можно подставить под зубы и когти хтонических тварей, чтобы рождаемость и экономический рост делали эти потери статистической погрешностью. И в рамках этой погрешности — они имеют то, что имеют. Мобилизационный ресурс! Мы — не травоядные из земщины и не задроты из опричнины! Мы — свирепый народ!