Великий комбинатор и потомки. Новые приключения. Книги 1, 2

Миновав площадь, он вступил в узкую улочку, мощенную старинным булыжником. На угловом, покосившемся от времени каменном домике, висела дощечка с надписью: «к даче Чехова»

– Здесь жили Пушкин, герцог Ришелье, Чехов, Коровин и, наконец, будет жить Остап Ибрагимович Бендер-Задунайский, – весело сказал Остап, и добавил:

– Необходимо срочно снять комнату! – он поднял глаза вверх – на дырявом каменном заборе, на одном гвозде висел кусок фанеры, на котором серой тусклой краской было написано: «Здаеца жилле»

– Конгениально! – воскликнул молодой человек. – Это как раз то, что мне нужно! – и решительно открыл калитку…

Глава 5. Новый шанс

Когда Воробьянинов пришел в себя, перед собой он увидел большую и грязную бороду, за которой, присмотревшись, распознал старого знакомца и конкурента по бриллиантовой гонке, святого отца Федора Вострикова, склонившегося ним.

Что вы так расстроились, любезнейший Ипполит Матвеевич? – батюшка поправил бывшему предводителю пенсне и заботливо накрыл одеялом.

Ипполит Матвеевич с опаской посмотрел на отца Федора, закрыл глаза и забылся.

Востриков, резво прыгая по палате на одной ножке, радостно потирал руки – ему, уже смирившеся с потерей бриллиантового клада Воробьяниновской тещи, судьба давала еще один шанс. – Надо войти в доверие к Воробьянинову, и завладеть заветными сокровищами, – решил беглый батюшка и поцеловал медный нательный крест.

События, которые произошли после его последней встречи с Воробьяниновым, Федор Востриков помнил смутно. А произошло вот что: пожарная команда, снявшая святого отца с недоступной отвесной скалы, на которую Востриков вознесся, гонимый животным страхом перед товарищем Бендером, доставила его в психиатрическую лечебницу города Владикавказа. Здесь обезумевшему святому отцу была оказана первая медицинская помощь; вскоре, после комиссионного освидетельствования, его перевезли в психиатрическую больницу города Старгорода, где он проживал безвыездно уже седьмой год, слывя пациентом тихим и услужливым. А диагноз ему был поставлен необыкновенный: Стуломания!

Поскольку при виде стульев Востриков становился буйным, терзал и потрошил их с такой неистовой жестокостью, что дивились даже видавшие виды санитары, поначалу святого отца привязывали к кровати ремнями; затем отвязывали – неистовый пациент снова принимался терзать ненавистную мебель. Постепенно Востриков уничтожил все имеющиеся в наличии стулья, что вынудило больничную администрацию перейти на увесистые деревянные табуретки, которые на всякий случай наглухо привинчивали к полу. Не имея внешнего раздражителя, некогда буйный пациент превратился в тихого и безобидного старика, скачущего весь день на одной ножке и что-то бормочущего себе под нос. Однажды выздоравливающего больного комиссионно признали не опасным для общества, практически здоровым, готовили к выписке, но он не выдержал последнего испытания: когда его вызвали к главному врачу для утверждения вердикта медицинской комиссии, Востриков при виде стула, на котором сидел врач, с криком: «Я тебе покажу!», сбросив почтенного эскулапа на пол, стал рвать стул руками и зубами.

На святого отца надели смирительную рубашку и отвели назад в больничную палату. Потирая ушибленное место, почтенный доктор психиатрии вынес окончательное решение: «Стуломания прогрессирующая; подлежит изоляции»

Матушка, переехавшая в Старгород, чтобы быть поближе к беглому мужу, раз в неделю навещала Отца Федора и все повторяла: «Говорила я тебе, не ходи к обновленцам!»

– На что Востриков сверкал маленькими хитрыми глазками и за обе щеки уплетал пироги с яблоками.

Совершенно неожиданно, Воробьянинов и святой отец Федор, бывшие непримиримые враги-конкуренты, стали закадычными друзями – их объединила жгучая ненависть к стульям и новый шанс разбогатеть, каким они оба считали неожиданную встречу в Старгородской психиатрической лечебнице.

– А что если Бендер все-таки нашел бриллианты и спрятал их? – размышлял предводитель дворянства. – Или отец Федор раньше его настиг заветный стул с сокровищами и скрывает это? – мучился сомнениями Ипполит Матвеевич.

Востриков воспрял духом после появления в лечебнице Воробьянинова и опять заболел бриллиантовой горячкой. Он всячески угождал бывшему регистратору ЗАГСа, угощал его матушкиными пирожками, заботливо оберегал от сквозняков и волнений.

– Да! наверняка Воробьянинов знает, где сокровища; нужно заставить старого дурака выдать ему, Федору Вострикову, эту заветную тайну, – рассуждал святой отец.

Глава 6. Серебряный король

Итак, Остап Бендер-Грицацуев ранним теплым сентябрьским утром открыл калитку чужого гурзуфского дома и вошел в маленький, мощенный старым булыжником двор; собственно, двора-то и не было: ступив один шаг, пришелец остановился у деревянной, крашенной зеленой краской лестницы, которая вела на террасу мансардного этажа. Собственно, и мансардой это строение можно было назвать с большой натяжкой: скорее, на каменных стенах первого этажа дома каким-то непонятным образом примостился и держался деревянный сарай.

– Одним словом, жилле! – константировал Остап. – И кто-же хозяин этого уникального сооружения? – он постучал согнутым пальцем по стеклу перекошенного окна.

Занавеска отодвинулась и кто– то посмотрел на утреннего гостя.

– И чего вы хотели? – послышалось из-за стекла.

Голос был женский.

– Вы, судя по рекламе, сдаете "жилле", – ответил Бендер. – А я как-раз желаю его снять!

– Подождите! – последовал ответ и дверь отворилась. – Входите!

Остап, наклонясь, чтобы не удариться головой о низкую дверную коробку, вошел во внутрь помещения.

– Входите, не стесняйтесь! – пригласила Остапа невысокая темноволосая женщина, одетая в легкий домашний халатик.

На вид хозяйке «жилля» было лет двадцать пять, не более. Смуглое лицо, прямой нос с едва заметной горбинкой, черные волнистые волосы и большие темные пронзительные глаза безошибочно выдавали в ней гречанку.

– Присаживаетесь! что вы стоите, как маяк в Черном море? – гречанка придвинула табуретку к маленькому круглому столику.

Остап огляделся – все помещение состояло из одной большой комнаты и начиналось прямо от входа с улицы.

– Квадратов этак тридцать пять-сорок, – константировал гость.

Вдоль стен комнаты стояли аккуратно застеленные железные солдатские кровати с никелированными набалдашниками на спинках, у каждой кровати находилось по деревянной тумбочке и табуретке. Табуретки были добротные, казарменные, с изогнутой прорезью в верхней панели для удобства переноса. Такие табуретки были на вооружении доблестной Красной армии еще со времен гражданской войны, служили многочисленным поколениям солдатских задниц, два раза в год, к весенней и осенней проверне, их красили в темно-красный революционный цвет, а старшина роты малевал инвентарный номер на внутренней стороне покрышки. Военные табуретки были добротные, невероятно тяжелые и никогда не списывались, они были вечны!

« В армии легче бойца списать, чем табуретку», – говаривал старшина роты Владимир Маврович Джелиев в бытность Остапа Бендера-Задунайского солдатом, и заставлял салаг, не выполнивших нормативов по стрельбе, драять ночами бесконечный казарменный коридор. « Я вас научу Родину любить!» – пританцовывал старшина перед строем и раздавал наряды в неочереди.

– Тяжелое наследие советского режима! – скаламбурил Остап, опустился на увесистую табуретку и спросил:

– Мадам, а какие будут ваши условия?