Великий магистр революции

По замечанию ген. П. Г. Курлова, эпитет «Кровавого» обычно дается Николаю II за Ходынку, за Кровавое воскресенье, русско-японскую или Первую мировую войны и за смертные казни после 1905 г. И всякий раз напрасно. Винить Государя во всех этих несчастьях может только незнакомый с фактическими обстоятельствами или же изначально настроенный против него человек. Николай II не только ничуть не был виноват ни в чем из того, что ему приписывают, но еще и сделал для России много такого, за что заслуживает совсем другой славы.

Ходынку, с которой началось его царствование, очень глупо ставить ему в вину. Давка перед народным гуляньем, с очень большим числом жертв (1389 человек по официальным данным), произошла по недосмотру местных властей, которые чрезвычайно неудачно выбрали поле (оно использовалось для тренировок саперного батальона), да еще не прислали вовремя полиции. Московский обер-полицмейстер Власовский выехал на место происшествия только через три часа после того, как ему было доложено о начале катастрофы. Конечно же, и Власовский, и генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович не могли не предполагать возможность давки. При коронации Александра III, как говорит Суворин, «в одной из церквей народ повалил престол, и священник должен был спасаться в амбразуре окна в алтаре». Устроители гуляний, несомненно, думали, как предотвратить возможные неприятности, но как-то криво. На следствии выяснилось, что ямы на Ходынском поле, которые и были причиной несчастья, не зарывали намеренно, чтобы они сдерживали народ. Император, по словам А. П. Извольского, «был опечален и первой его реакцией было желание прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы». Вопрос о том, отменить ли празднества, был действительно сложным. С одной стороны, вполне естественное желание Императора прекратить веселье, с другой — не менее серьезное соображение, что нельзя лишать праздника сотни тысяч пришедших издалека на коронацию человек, многие из которых и не знали еще о катастрофе. Государь не остановил празднование. Когда в тот же день он приехал на Ходынку, там уже не было никаких следов катастрофы, между каруселями толпилась публика. По словам С. Ю. Витте, на лице Государя в это время было болезненное выражение. Тем же вечером, 18 мая, Государь был на балу, в чем его всегда особенно обвиняют, потому что не понимают, зачем он туда поехал. Мало кто теперь вспоминает, что на следующий день, 19 мая, был назначен другой бал, и он был отменен. Нетрудно догадаться, отчего такое странное расписание, если учесть, что первый бал был у французского посла, а второй у австрийского. Государь поехал именно к французскому послу по вполне политической причине: чтобы не испортить с большим трудом налаженные отношения с Францией. Этот такой непохожий на него поступок был, конечно же, не Им придуман, а настойчиво посоветован окружением.

«…По-видимому, Государю дали дурные советы», — говорит Витте, а Суворин передает чрезвычайно правдоподобный слух, что «императрица Мария Федоровна говорила Государю, что он может ехать на французский бал, но чтобы не оставался там более получаса. Но великие князья Владимир и Сергей уговорили его остаться, говоря, что это — сентиментальность, что тут-то и надо показать самодержавную власть». Пока Государь был еще довольно молодым человеком, он часто следовал советам великих князей, которые были куда старше. (К счастью, этот период тянулся недолго. К концу. его царствования почти все великие князья были в оппозиции). Однако все, что он мог сделать для пострадавших, он сделал: было начато расследование, отстранен Вла-совский, выданы пособия пострадавшим семьям (пособия им выдавались в течение 23 лет царствования Николая II); 19 мая Императорская чета присутствовала на панихиде по погибшим и объехала несколько больниц, где находились раненые.

«Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит, став на эшафот», — предсказал Бальмонт, но это мнение было тогда характерно только для интеллигенции. «Много раз, — пишет А. А. Волков, — мне приходилось читать и слышать, что народ будто бы усматривал в Ходынской катастрофе предзнаменование несчастливых дней будущего царствования Императора Николая II. По совести могу сказать, что тогда этих толков я не слыхал. По-видимому, как часто бывает, такое толкование Ходынскому происшествию дано было значительно позже, так сказать, задним числом. У нас ведь вообще любят в катастрофических событиях усматривать скрытый, таинственный смысл».

12 августа 1889 г. Николай II обратился ко всем мировым державам с нотой, в которой предлагал «положить предел вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастия». Результатом была гаагская конференция. Собрание уполномоченных от всех европейских стран, четырех азиатских и двух американских решило запретить использование удушливых газов, разрывных пуль и некоторых других средств. Помимо этого, был учрежден Международный третейский суд, который действует до сих пор. Мысль о международной конференции пришла в голову Николаю II за 20 лет до создания Лиги Наций и за 50 лет до ООН. Как пишет Е. Е. Алферьев, в здании Секретариата ООН в Нью-Йорке на первом этаже выставлена грамота с подписью Николая II, призывающая все государства принять участие в Гаагской конференции (и Алферьеву стоит верить, потому что именно в Нью-Йорке его книга и издана).

«Странно, — замечает тот же Курлов, — и только для пристрастного человека возможно обвинение Государя в желании пойти на кровопролитную войну после предложения Им Европе всеобщего мира на Гаагской конференции».

В русско-японской войне Государя и вовсе обвинять бессмысленно. В ночь на 27 января 1904 г. японские корабли первые напали на русскую эскадру в Порт-Артуре, после чего России оставалось только защищаться. В дневнике Государя говорится: «Получил от Алексеева телеграмму с известием, что этой ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на рейде «Цесаревича», «Палладу» и т. д. и причинили пробоины. Это без объявления войны?! Да будет Бог нам в помощь!». Ответственность за эту войну, если только существует ответственность за войны, скорее уж можно было бы возложить на германского императора Вильгельма II, который с завидным упорством натравливал Японию на Россию до самой войны. За военные неудачи в ответе не Государь, а разве что главнокомандующий ген. А. Н. Куропаткин — вел войну именно он. Государь писал Императрице Марии Федоровне: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил д. Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну». «Эта война» с маленькой Японией всей Россией считалась чем-то несущественным, и это, несомненно, одна из причин неудачи. «А здесь оставаться в такое время, по-моему, гораздо тяжелее», — пишет Государь. «В интересах почти что колониальной войны, ради сражений, протекающих где-то в Китае, в двадцати днях железнодорожной езды от столицы, царь стремился отбыть на фронт», — говорит А. А. Мосолов.

К лету 1905 г. положение было следующее: в результате нескольких серьезных поражений (Ляоян 16.08.1904, Мукден 25.02.1905), общие потери русской армии составили 400 тыс. чел., русский флот был частично разрушен, причем Тихоокеанская эскадра почти полностью погибла в бою в Цусимском проливе. На переговорах в Портсмуте Япония выдвинула целых девять требований, сводившихся к вытеснению России с Дальнего Востока. Глава русской делегации С. Ю. Витте в ответ передал согласие Государя для прекращения войны передать Японии южную часть Сахалина (уже полностью захваченного японскими войсками). Сам Витте не понимал смысла того, что он передает, и хотел отдать куда больше. Каково же было его удивление, когда японская делегация приняла эти условия. Это было очень странно от страны, которая, как считалось в России, уже победила в войне. Но мало кто знал, что положение Японии было плачевным: они занижали свои потери, уводили разрушенные корабли на буксире и вообще стремились больше создать видимость успеха. За время войны налоги в Японии выросли на 85 %. Как писал Куропаткин, «японцы <…> дошли до кульминационного пункта. Мы же еще только входим в силу». Войну, конечно, можно было и продолжать. Государь это хорошо понимал. «А почему же японцы столько месяцев не атакуют нашу армию?» — говорил он американскому послу в августе 1905 г. Однако в январе 1905 г. в России началась революция — крайне вовремя; есть данные, что Япония спонсировала социалистические партии. Такие условия означали для Государя войну на два фронта. Поэтому его тактика на переговорах оказалась верной, что, кстати, и отразилось в телеграмме Витте: «Япония приняла Ваши требования относительно мирных условий и таким образом мир будет восстановлен благодаря мудрым и твердым решениям Вашим и в точности согласно предначертаниям Вашего Величества. Россия остается на Дальнем Востоке великой Державой, каковой она была доднесь и останется вовеки». Витте, как бы он ни похвалялся потом в мемуарах, отлично знал, кому он обязан успехом в Портсмуте и очень удивился, когда за этот успех Государь ему дал титул графа: «Когда я объявил ему о графском титуле, с ним почти случился «столчок», и он затем три раза старался поцеловать руку!» — писал Государь.

Революция 1905 года, как известно, началась с Кровавого воскресенья 9 января, когда толпа рабочих, мирно шедшая к Зимнему дворца с петицией, была расстреляна войсками. За эти события Николаю II чаще всего дают эпитет «кровавого», а чем он был виноват, если его в этот день вообще не было не только в Зимнем дворце, но и вообще в Петербурге, и он только постфактум узнал о событиях в столице. Гапон, который организовал шествие рабочих, до 8 января даже не пытался известить о своих планах Государя, а ведь мысли Гапона Государь читать не мог! Гапон, правда, 8 января написал ему письмо в Царское Село («Государь, боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице» и т. д.), но письмо, конечно, не дошло. Министр внутренних дел П. Д. Святополк-Мирский, который знал о готовящемся шествии, вместо того, чтобы доложить Государю, решил справиться своими силами и вызвал войска. А войска он вызвал потому, что приближение к императорской резиденции толпой было запрещено законом. События 9 января совершились без ведома и участия Государя. То, что ему в результате доложили, видно из его записи в дневнике: «9 января. Воскресенье. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять, в разных местах города много убитых, раненых. Господи, как больно и тяжело!» По-видимому, Государю доложили, что рабочие шли ко дворцу с преступными намерениями. 19 января, принимая делегацию петербургских рабочих, Государь объявил им, что прощает им их вину. Он, похоже, тогда еще не знал, что в расстреле демонстрации обвиняют его. В 1918 г. в Екатеринбурге его тюремщик Авдеев изложил ему всю эту историю так, как она разнеслась по стране: «9 января 1905 г. расстреливали рабочих перед его дворцом, перед его глазами». «Он обратился ко мне по имени и отчеству, — рассказывает далее Авдеев, — и сказал: «Вот вы не поверите, может быть, а я эту историю узнал только уже после подавления восстания питерских рабочих». (Мирное шествие к Зимнему в пятом году он и в восемнадцатом году все еще называл восстанием.)».

В отношениях со П. А. Столыпиным Николая II обычно обвиняют в том, что он мало ценил этого гениального министра, мешал ему работать. После его убийства не наказал убийц и был рад, что отделался от не в меру яркого сотрудника. Начать стоит с того, что именно благодаря Государю Столыпин стал министром. Столыпин так описывает сцену своего назначения на пост министра: «В конце беседы я сказал Государю, что умоляю избавить меня от ужаса нового положения, что я исповедовался и открыл всю мою душу, пойду только если он как Государь прикажет мне, так как обязан и жизнь отдать ему, и жду его приговора. Он с секунду помолчал и сказал: «Приказываю Вам, делаю это вполне сознательно, знаю, что это самоотвержение, благословляю Вас — это на пользу России».

Говоря это, он обеими руками взял мою <руку> и горячо пожал. Я сказал: «Повинуюсь вам» и поцеловал руку Царя. У него, у Горемыкина, да вероятно у меня, были слезы на глазах». Из этого письма очень хорошо заметно, что Столыпин согласился быть министром только из-за приказа Государя. Если бы Государь не приказал, Столыпин так и оставался бы саратовским губернатором до конца жизни. Однако следует заметить, что хотя Государь и не позволил ему зарыть свой талант в землю, это был именно талант, а не гений. Почти все современники Столыпина, хорошо его знавшие, сходятся на том, что он был человеком средних способностей. Неприятные характеристики можно было бы отнести на счет зависти к более удачливому сотруднику, но целый ряд поступков Столыпина подтверждают мнение об его ограниченности. Он, например, сказал Государю: «Я не продаю кровь моих детей», когда Государь всего-то предложил оплатить лечение раненных террористами сына и дочери министра. Столыпин совершенно не был способен отказаться от преследования своих врагов, даже после победы над ними. Он фатально не понимал смысла действий Гучкова. Когда Ф. И. Родичев пришел к Столыпину извиняться за выражение «столыпинский галстук», министр гордо заявил: «Я вас прощаю», — и даже не подал ему руки. Своих великих целей Столыпин добивался довольно сомнительными средствами. С. С. Ольденбург говорит, что он «путем угрозы подать в отставку мог добиться от думского большинства почти любой уступки». Если при общении с Думой такая манера министра была просто некрасивой, то в работе с Государем она вырождалась в прямой шантаж. При первой встрече со Столыпиным В. И. Гурко «убедился», что Столыпин «даже плохо понимает, что такое земельная община», — отмена которой составила его славу. Говорили, что Столыпиным «всецело и нераздельно» правит товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский. Ген. В. Ф. Джунковский говорит, что все основные законы Столыпина «инспирированы» Крыжановским. Единственная заслуга Столыпина была следующая: «провести эти законы Крыжановский бы не мог, у него на это не хватило бы храбрости открыть забрало. Столыпин, если так можно выразиться, был на это ходок, он был храбрый, смелый человек, открытый, и проводил он все эти «страшные» законы со свойственной ему настойчивостью». Если верить П. П. Менделееву, то все знаменитые речи Столыпина «по большей части» написаны чиновником по особым поручениям при министре внутренних дел Гурляндом.

Что аграрная реформа необходима, стало очевидно еще до войны, когда созданные по всей России комитеты Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности единодушно высказались против существования общины. Уже тогда стало ясно, что общину нужно упразднить. Еще в 1903 г. началась работа для «облегчения отдельным крестьянам выхода из общины», как говорилось в манифесте 26 февраля 1903 г., и 12 марта этого же года был издан закон об отмене круговой поруки. Таким образом, уже тогда политика Государя стала в корне отличаться от аграрной политики его отца. После того как 3 ноября 1905 г. были отменены выкупные платежи, разрушение общины было делом времени. Но война и революция отсрочили реформу. Как только наступило относительное спокойствие, пришло время осуществить эту реформу. Именно Столыпин провел ее потому, что в 1906 г. он был председателем Совета министров. Если бы до этого времени продержался Витте, реформу провел бы он; мог бы провести ее и Гучков, если бы он все-таки стал министром; а если бы ни один из них троих не был бы министром в 1906 г., то указ 9 ноября подготовили бы Кривошеий или Гурко. В любом случае община была бы уничтожена. Благодаря таланту Столыпина реформа прошла легко и быстро.