Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

–  Нет, - глухо произнес рыцарь, отодвинув мешочки.

–  Возьмите, - настоял аббат, двигая их в обратную сторону.

–  Нет, - повторил рыцарь, более не прикасаясь к деньгам.
– Мы обойдемся тем, что у нас есть.

И аббат почувствовал, что дальнейший спор бесполезен. "Человек с такой силой воли опасен", - подумал почему-то он.

Пламя и какие-то нечеловеческие стоны в камине усиливались: такого наваждения не было никогда. Теперь все трое, словно сговорившись, неотрывно смотрели на огонь. Языки его извивались, как пляшущие саламандры. Было что-то непонятное, загадочное в том оцепенении, которое охватило всех троих.

–  Вы вышли из священного огня веры и лишь мрак безбожия

сможет уничтожить вас и ваш Орден, - пробормотал аббат.

–  Орден Саламандры, - произнес монах. Это были его первые слова за все время. Голос оказался трескучим, а рыцарь и аббат, повернув к нему головы, словно только что обнаружили его присутствие. И рыцарь разглядел у него небольшую родинку под левым глазом.

–  Неплохое название, - поразмыслил аббат.
– Впрочем, говорить об этом еще рано. А теперь приблизьтесь ко мне, мессир, я сообщу вам еще одно, последнее. Это настолько серьезно, что ваше ухо услышит лишь мой шепот.

Рыцарь поднялся - он оказался очень высокого роста - и вместе с аббатом отошел к окну. Мера предосторожности могла бы показаться лишней, поскольку то; о чем хотел сказать аббат, было известно и монаху-киновиту. Но все же эта предосторожность принесла пользу: в закутке коридора за каминной аббата, прижавшись к стене, стоял рябой конверс - один из многочисленных мирян, живших в монастыре. Вынув из кладки один из потаенных кирпичей, он в продолжении всего времени прислушивался к разговору. Сейчас он с досадой хлопнул себя ладонью по ноге.

Стоявшие у окна два человека выглядели несколько комично: низенький, пухлый аббат, тянувшийся на цыпочках к наклонившемуся к нему рослому, сухому в теле, рыцарю. Но то, что шептал аббат не было смешным, судя по расширившимся зрачкам в глазах рыцаря. Он словно отказывался верить в то, что ему говорили. Это продолжалось минут семь. Когда же они вернулись к столу, то в лице рыцаря произошли странные перемены: на какие-то мгновения оно постарело лет на десять и превратилось в лицо мученика. Но длилось это лишь несколько секунд, пока прежнее состояние не вернулось к нему.

–  Помните, - сурово произнес аббат, - то, что вы услышали - станет двигать вас по пути подвигов. Теперь это и ваша тайна, и ваша печать. Вы сможете передать ее только в конце вашей жизни вашему преемнику.

 Да будет так!
– коротко ответил рыцарь, наклонив голову.

–  А теперь - прощайте, мессир!
– Все трое поднялись.
– Желаю вам удачи, рыцарь Гуго де Пейн!

Почти одновременно и монах, и рыцарь, бросив последний взгляд на огонь в камине, двинулись к выходу. Оставшийся один аббат, пристально смотрел им вслед, словно прощаясь навсегда. Выйдя в коридор, так и не обмолвившись друг с другом ни словом, они разошлись: Гуго де Пейн повернул направо - к выходу из обители, а монах - налево по коридору. Проходя мимо закутка, монах столкнулся со спешащим навстречу маленьким, рябым конверсом. И тогда легкая, змеиная улыбка тронула губы монаха, в то время пока конверс прикладывался к его руке.

Центральная площадь в Клюни была запружена народом: миряне, торговцы, монахи, встречались и рыцари со своими оруженосцами. Февральское солнце жарко слепило глаза. Но не торговые ряды на площади привлекли сюда народ. Он толпился вокруг двух перевернутых, метрах в тридцати одна от другой, телег. Два человека стояли на них, и когда говорил один, толпа слушала его и восторженно приветствовала. Затем те же крики одобрения раздавались после речей второго. Одному оратору было лет двадцать: худой, аскетического вида, в монашеском одеянии, с неудержимым, пылающим огнем в глазах. Его соперник был старше лет на десять, в мантии магистра, такой же сухощавый, хотя и менее пылкий. И тот, и другой безукоризненно владели своей речью, за считанные минуты выстраивая на стапелях

знаний быстроходные корабли истин, несущихся к умам слушателей.

Гуго де Пейн со своим оруженосцем стояли позади толпы, под сенью козырька кожевенной лавки. Отсюда было хорошо и видно, и слышно ораторов.

–  Раймонд, приготовь лошадей, через час мы отправляемся, - произнес Гуго де Пейн.

–  Уже готовы, я оставил их у церковной ограды, - весело отозвался оруженосец; он был юн и говорлив.
– Правда, мне не слишком понравилась хитрая рожа подмастерья, вызвавшего их сторожить. Увы! Видно все же он украдет их и нам придется идти пешком. Хотя я и пообещал отрезать ему за это уши.

–  Побереги лучше свои, - посоветовал Гуго.

–  Мои на замке. А ключик у меня в кармане. А карман зашит стальной проволокой.

–  Тогда помолчи, - вздохнул рыцарь.
– Постой и послушай, что говорят умные люди.

–  А, пустомели!
– юноша махнул рукой.
– Я уже три часа их слушаю.

–  Тогда погуляй. Купи себе яблочного сидра.

–  Я лучше пойду в оружейную лавку. Не желаете ли со мной? Там привезли такие клинки из дамасской стали!

–  Хорошо, иди. Я найду тебя там, - Гуго проводил Раймонда взглядом. Сейчас рыцарь не казался таким суровым и погруженным в себя, как там, в монастыре, когда встречался с аббатом Сито. Взгляд серых глаз стал чуть теплее, хотя напряжение и какая-то усталость после разговора с настоятелем еще не прошли. Он рассеянно слушал двух, размахивающих руками ораторов, старающихся перекричать друг друга. Поначалу их слова витали где-то вокруг него, словно стаи голубей, не достигая сознания, но вскоре ему стало интересно, и он с любопытством начал прислушиваться, отодвинув собственно думы.

–  Мой противник смеет называть себя философом и даже преподавать богословие в Парижском университете, - говорил, выкрикивая отдельные слова, молодой монах, - но большего отступника от католической веры я не встречал! Он подвергает сомнению догматы о Святой Троице, о рождении Сына, об исхождении Духа Святого и прочее без числа, совершенно невыносимое как ушам, так и умам католиков. Сколь густо произрастают в его речах и книгах посевы святотатственных заблуждений! Как подло он мыслит о душе Христа, о таинстве алтаря, о первородном грехе, о грехе наслаждения, грехе бессилия, грехе невежества и о воле к греху! Для него грех - нормальное состояние людей. Такие, как он - приближают нас всех к гибели мира в липких объятиях дьявола. Таким, как он есть на земле одно место - в выгребной яме, вместе с копошащимися там трупными червями! Еретик! Еретик!

Прерывая шумные крики одобрения, магистр выкрикнул:

–  Ложь! Твои слова лживы, как весь, построенный тобой и твоими братьями мир! Спроси моих учеников в Сен-Дени, и они закидают тебя тетрадями. Вы выращиваете в душах людей страх, потому, что пугливое животное жмется к ноге хозяина. Против меня выдвигали множество обвинений, меня не раз пытались отравить, меня укрывали и прятали от наемных убийц. Однако обуздать истину невозможно! Я писал и буду писать свои книги, я говорил и буду говорить с учениками, я верил и буду верить в проснувшийся разум. И тебе, юродивый, со мною не справиться!

Гуго де Пейн повернулся к хозяину лавки, который во время всего представления продолжал мять кожу и посмеиваться.

–  Кто эти двое?

–  Эти? Тот, помоложе, Бернар де Монбар, его еще зовут Бернар Клервоский. А другой, книжник, Пьер Абеляр, из Парижа. Они тут часто ссорятся. Словно уже не могут без этого. А я - Ландрик Толстый. Не желаете ли отличной оленьей кожи, господин?

–  Не желаю, - ответил Гуго де Пейн и повернулся к ораторам. Страсти на площади разгорались нешуточные. Одна часть толпы, большая, стояла за Бернара, другая - за философа из Парижа.

Поделиться с друзьями: