Великий поход династронавтов

Руки прочь от Чёрной Африки!

С приветом ФДА".

Послание передали через одного студента. В замочную скважину им было видно, как товарищ Морева прочитала, улыбнулась и прикрыла лицо ладонями: что это ещё за улыбки такие!

Зато уже через десять секунд Сисулу-Каба вышел к ним. Глаза и улыбка сверкали ярче, чем когда-либо.

– Шестёрка!
– крикнул он, завидев их.
– Шестёрка! Ещё бы чуть-чуть, и я бы засыпался. Изумительная женщина эта Морева!

Династронавты, скромно умолчав о своём бескорыстном участии в этом деле, информировали своего чёрного друга о том, что вечером уезжают в Преторию и пришли прощаться.

Это сообщение, по-видимому, не произвело на него особого впечатления.

– Прекрасно, - сказал он совершенно равнодушным тоном.

– А теперь пошли отпразднуем мою шестёрку! Я угощаю!

Интербригадовцев немного обидело столь пренебрежительное отношение к великому походу, но это не помешало им принять приглашение. Они с радостью последовали за Сисулу-Каба в кондитерскую, где пили лимонад, ели пирожные, а Рони Дакалка мигом расправился с тремя пирогами.

Майор осторожно спросил Сисулу-Каба, что передать Зинакели, если удастся его повидать в Претории.

– Он уже не в Претории, - ответил тот.
– Его перевели в Йоганнесбургскую тюрьму. Вы, наверно, слышали, что смертный приговор отменён? Протесты оказали своё действие...

Огромное чувство гордости переполнило сердца интербригадовцев. Как-никак они тоже кое-что сделали для спасения Зинакели Сисулу от виселицы. Теперь оставалось вызволить его из тюрьмы.

– А если мы всё-таки его увидим?
– загадочно спросил Майор.

Сисулу-Каба на вопрос не ответил, только крепко-крепко обнял династронавтов.

– Хорошие вы ребята!
– растроганно воскликнул он и заказал ещё тринадцать порций орехового торта. Династронавты просто таяли от удовольствия.

Перед уходом Сисулу-Каба пригласил их заглянуть как-нибудь на днях, когда у пего кончатся экзамены, чтобы вместе поплавать кролем в бассейне.

Выходит, не поверил, что они уезжают. Ну что ж. дело его! Вот получит открыточку из Претории, тогда хочешь не хочешь, а придётся поверить!

7. ДЕНЬ "О" ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

За обедом ни один из династронавтов не притронулся к еде - желудки были переполнены сладостями и лимонадом. К тому же волнение... Только Рони Дакалка слегка заморил червячка, проглотив тарелку куриного бульона, кусок слоёного пирога со шпинатом и порцию рисовой каши.

Молча сидели они за обеденным столом, вздыхали и мысленно прощались с папами, мамами, бабушками, тётями, дядями, братишками, сестрёнками и всеми остальными. И, едва встав из-за стола, занялись последними предотъездными хлопотами.

Майор Димчо спрятал в тайник под лестницей свои любимые книжечки, макет ракеты, фотоувеличитель, между делом успев наскоро пробежать "Фотонный звездолёт" и решить две шахматные задачки. Потом сел и написал прощальное письмо...

Вихра тоже припрятала свои личные вещи в укромное место. С собой взяла только заветный листок, куда с недавнего времени заносила достоинства, которыми должен обладать тот, кого она полюбит. Пока что у неё набралось только двадцать два пункта, но список пополнялся с каждым днём. Последними по времени пунктами были следующие: № 20 - чтобы он больше всего на свете любил Брамса; № 21 - чтобы ростом был не меньше метра восьмидесяти; № 22 - чтобы совершил путешествие по фьордам... Вихра сложила листок и зашила его в рукав жакетки, на всякий случай: если при переходе границы возникнет какой-нибудь инцидент, так чтоб не нашли. Затем она тоже написала прощальное письмо...

Написали письма все, включая Кынчо, который долго корпел над тетрадкой в три линейки, высунув язык и морща носик.

– Ты что там пишешь, Кынчо?
– спросила мама.

– Ничего, потом узнаешь!
– загадочно ответил интербригадовец.

Вообще вся подготовка к отъезду развивалась в строгом соответствии со стратегическим и тактическим планом Федерации, и только Наско Некалка в эти торжественные минуты переживал мучительную драму. В его ушах звучали гневные слова Роландо:

"Только посмей поехать на Кубу с двойкой! Раз Фидель сказал: надо шестёрку, - значит, надо шестёрку!" А откуда её взять, эту шестёрку, когда в дневнике прочно стоит двойка, да ещё такая жирная, что и ножом не соскребёшь? И Наско долго вертел в руках дневник, ломая голову, как ему быть. Дело яснее ясного: пока существует двойка, Наско Некалка, главный разведчик Федерации, на Кубу ехать не может. К счастью, он вдруг вспомнил о приказе штаба, обязывавшем интербригадовцев уничтожить перед отъездом все личные документы. Как дисциплинированный интербригадовец, Наско Некалка недолго думая собрал разные старые письма, использованные билеты в кино, ненужные рисунки, картинки, положил сверху дневник со злополучной двойкой и чиркнул спичкой... Через минуту от двойки осталась только горстка пепла!

Разрешив таким образом мучительную проблему, Наско сел за стол и, порывшись в учебнике французского языка, где было несколько образчиков писем, сочинил следующее послание родным:

Дорогие мама и папа, дорогая сестрёнка! Одна маленькая птичка шепнула мне, что без вашего Наско дом покажется вам тихим и печальным. Но ничего не поделаешь, меня ждут народы Западного полушария. Мама, пожалуйста, сохрани для меня журналы, которые придут за каникулы. Я взял во временное пользование дядину кисть, потому что буду на Кубе рисовать кактусы и партизан. Сегодня вечером по телевизору показывают мировой фильм, обязательно посмотрите: когда вернусь - расскажете.

Наско, тайный знак 2-8-18.

Затем он сунул в карман свой неизменный блокнот для рисования, краски, дядину кисть и стал ждать шести часов...

Что касается Фанни, то она с трудом успела набросать короткую прощальную записочку. В доме в тот день было неспокойно. Папа, зарывшись головой в подушки, стонал, глотал всевозможные таблетки, проклинал негодяев, погубивших его фильм, и клялся, что отправит их на виселицу...

Фанни не обращала внимания на эти ахи и охи. Во-первых, потому, что они были ей не в диковинку, а во-вторых, мысли её были заняты предстоящим отъездом и чудесными косами, которые лежали у неё в кармане.

Стрелки на часах двигались еле-еле. Пять часов, пять тридцать... Но вот наконец пробило шесть - час, когда назначен сбор в ракетном центре. Фанни осторожно прокралась в кухню и положила письмо в буфет, чтобы мама увидела, когда будет вечером накрывать к чаю. Потом подошла к зеркалу и стала привязывать к своим чёрным кудряшкам косы. Косы были русые, тугие, длинные до самого пояса. В последний раз обвела взглядом комнату, своих кукол, лохматого мишку, мамину фотографию на стене и с тяжёлым сердцем направилась к выходу. Проходя мимо стеклянной двери спальни, она услыхала папины стоны. Остановилась, приоткрыла дверь и заглянула в комнату.

– До свиданья, папочка!
– вежливо сказала она.

– До свиданья, девочка, - мученическим тоном ответствовал с кровати товарищ Антонов.
– Ты куда?

– Ухожу, - неопределённо ответила она.

Он привстал, чтобы взглянуть на неё, и не поверил собственным глазам: когда это у Фанни выросли русые косы? Насколько он помнит, дочь всегда была темноволосой.

– Откуда у тебя эти косы?
– спросил он.

– Так... ниоткуда... выросли...
– испуганно пробормотала она.

Страшная догадка молнией пронзила мозг режиссёра. Он соскочил с кровати и бросился за дочерью, которая метнулась к двери...

8. ПРОЩАЙ ДЕТСТВО! ПРОЩАЙТЕ ИГРЫ И ЗАБАВЫ! ПРОЩАЙ СОФИЯ!

Восемнадцать часов двадцать минут.

Всё готово: рюкзаки на спине, на ногах кеды или туристские башмаки, твёрдая решимость в сердце.

Сарай вычищен, выметен - никаких следов. Рации на столе, готовы к последней, прощальной передаче.

Исторические минуты. Только одной Фанни ещё нет.