Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

В ночь на 28 августа прибыл покойный Председатель Совета Министров, статс-секретарь Столыпин, поместившийся в генерал-губернаторском доме. Организация охраны его была возложена генералом Курловым на того же Кулябку, к обязанностям которого прибавилась еще одна. Состоявшие всегда в охране статс-секретаря Столыпина подполковник Пиранг и ротмистр Дексбах, из коих последний в течение нескольких лет и в наиболее трудные времена неотступно охранял покойного Министра при всех его выездах, не были взяты в Киев. Причина такого распоряжения не могла быть установлена с точностью, так как вопрос о сопровождении названными офицерами покойного Министра разрешался непосредственно самим последним.

Утром 29 августа изволили прибыть в Киев Ваше Императорское Величество и занять помещение во Дворце.

За время до 31 августа от Богрова никаких известий не поступало, хотя он был в Киеве, и никто не поинтересовался спросить его о положении вещей в уверенности, что он сам догадается поставить власти в известность обо всем, заслуживающем внимания.

31 августа Мордка Богров возобновил свои сношения с подполковником Кулябкой, который по этому предмету представил весьма сбивчивые и противоречивые показания. Из объяснений Богрова, подтвержденных свидетелем Певзнером, случайно слышавшим весь разговор Богрова с Кулябкой, видно, что днем означенного числа Богров по телефону обратился к Кулябке с просьбой дать ему билет на празднество, устроенное городским самоуправлением в саду Купеческого собрания, ничем не мотивируя этого домогательства, на что Кулябко немедленно согласился. Вслед за этим Кулябко отправил Богрову билет через посыльного, руководствуясь, очевидно, лишь предположением о пользе пребывания Богрова на означенном торжестве в видах предупреждения какого-либо покушения. Подобная легкость снабжения Богрова пропуском в Купеческий сад является вполне последовательною, если принять во внимание происходившие 26 августа переговоры о допущении названного сотрудника в места Высочайших посещений.

Получив билет в Купеческий сад, Богров отправился туда, причем одно из прохождений Вашего Императорского Величества состоялось в двух шагах от Богрова, имевшего при себе пистолет «Браунинг».

По показаниям Богрова, он не совершил никакого посягательства в означенном саду только потому, что не имел возможности приблизиться к Статс-секретарю Столыпину. (На суде Богров объяснил это отсутствием у него в то время решимости выполнить какой-либо террористический акт.)

По окончании гулянья Богров ночью направился в охранное отделение и, после настойчивого требования, добился свидания с Кулябкой, послав ему предварительно из канцелярии записку с извещением о том, что в квартире его, Богрова, ночует приехавший из Кременчуга «Николай Яковлевич», у которого имеются два браунинга, и что с ним прибыла девица «Нина Александровна», которая поселилась на неизвестной квартире, но будет у Богрова 1 сентября, между 12 и 1 час. дня. Далее в записке изложено: «Впечатление такое, что готовится покушение на Столыпина и Кассо. Высказывается против покушения на ГОСУДАРЯ из опасения еврейского погрома в Киеве. Думаю, что у девицы «Нины Александровны» имеется бомба. Вместе с тем Николай Яковлевич заявил, что благополучный исход их дела несомненен, намекал на таинственных высокопоставленных покровителей. Жду инструкций».

Как показал затем Кулябко, Богров, приглашенный к нему на квартиру, повторил данные, изложенные в записке, добавив, что «Николай Яковлевич» приехал неожиданно к нему, Богрову, и потребовал, чтобы он во время торжества в Купеческом саду собрал приматы Министров Столыпина и Кассо, а также сведения об условиях их охраны. Вернувшись из Купеческого сада, Богров сообщил «Николаю Яковлевичу», будто в толпе и за темнотою не ушел выполнить поручение, вследствие чего ему приказано сделать это на следующий день в театре. Ввиду сего Богров обратился к Кулябке с просьбой выдать ему билет на спектакль и пояснил, что, как его предупредил «Николай Яковлевич», в театре могут находиться единомышленники террористов, которые проверят присутствие Богрова на представлении. Условившись переговорить окончательно на следующее утро в Европейской гостинице, Кулябко поручил Богрову составить подробное описание примет «Николая Яковлевича» и послать таковое старшему филеру Демидюку.

Утром 1 сентября подполковник Кулябко начал свои доклады по поводу ночного свидания с Богровым. В 6 часов он осведомил по телефону Генерал-губернатора, Генерал-адъютанта Трепова об угрожающей Председателю Совета Министров опасности, а около 7 часов посетил Спиридовича и рассказал ему о полученных от Богрова сведениях, о чем полковник Спиридович немедленно донес запиской Генерал-адъютанту Дедюдину. Последний испросил у Министра Императорского Двора указания, не следует ли обо всем доложить Вашему Императорскому Величеству и отложить вовсе выезды в этот день до выяснения дела. «Тут же», по выражению генерала Дедюлина, было решено не отменять посещению маневров, тем более что таковое было назначено часом раньше, чем предполагалось прежде.

Продолжая свои донесения, Кулябко в автомобиле с Спиридовичем поехал навстречу отправлявшемуся на маневры генералу Трепову, причем последний, вручив Кулябке на улице письмо к Статс-секретарю Столыпину с предупреждением об опасности и просьбою не выходить из дому, приказал Кулябке приложить к этому письму ночной доклад Богрова. Не исполнив в этой части распоряжения Генерал-губернатора, Кулябко направился к состоявшему при Министре штабс-капитану Есаулову, рассказал ему сущность заявления Богрова и передал письмо Генерал-адъютанта Трепова для представления П.А. Столыпину; затем проехал к генерал-губернаторскому дому и сдвинул кольцо охраны, находившейся у этого помещения, после чего вернулся в охранное отделение и распорядился о назначении офицерского дежурства в квартиру Председателя Совета Министров. К 10 часам утра Кулябко явился в Европейскую гостиницу для доклада генералу Курлову, который не поехал на маневры, имея распоряжение Дворцового Коменданта заняться разработкой агентуры, ликвидировать преступную группу за время отсутствия Вашего Императорского Величества из города и изыскать меры для благополучного возвращения Царского кортежа. Пройдя, прежде всего, к Веригину, Кулябко показал ему подлинную записку Богрова и сообщил о всем слышанном от последнего. Затем в присутствии Веригина Кулябко подробно доложил Товарищу Министра о полученных от Богрова данных. По показаниям Кулябки, он присовокупил также о том, что Богров был накануне в Купеческом саду для исполнения поручения «Николая Яковлевича» относительно выяснения примет министров Столыпина и Кассо; что Богров ложно рассказал «Николаю Яковлевичу», будто не мог разглядеть в толпе этих сановников, и что «Николай Яковлевич» потребовал от Богрова собрать означенные сведения 1 сентября в театре, причем окончательное решение вопроса о допущении сотрудника на спектакль стоит в зависимости от дальнейшего образа действий террористов. Генерал Курлов не возражал, и более дело не обсуждалось, так как ближайшей задачей розыска являлось наблюдение за предстоявшим посещением квартиры Богрова «Ниною Александровною». При этом вновь не было обращено внимания на ряд явных несообразностей в заявлении Богрова. Сообщение его о том, что за ним, по предупреждению «Николая Яковлевича», может быть надзор в театре для проверки посещения спектакля, до очевидности невероятно, так как нельзя допустить, чтобы «Николай Яковлевич» осведомил Богрова о такой направленной против него же мере, и, посвящая Богрова во все свои сокровенные тайны вплоть до указания некоторых из участников заговора, в то же время не верил его обещаниям быть в театре и даже высказал ему это. Далее, после сделанного Богровым в «Потоках» «Николаю Яковлевичу» заявления о невозможности воспользоваться Киевскою квартирою Богрова для помещения террористов, представляется непонятным, почему «Николай Яковлевич», долженствовавший действовать с крайнею осторожностью, приехал к Богрову без всяких предварительных с ним сношений и даже с вещами и оружием. Наконец, поручение террористов Богрову собрать приметы Министров Столыпина и Кассо, очевидно с целью основать на этих данных покушение, является лишенным всякого смысла, ибо подобные справки лица, не участвующего в выполнении акта, совершенно непригодны даже для террористов. Выяснять приметы покойного П.А. Столыпина, ввиду их общеизвестности, не было никакой надобности, тем более что сам же Богров указывал на связи революционеров с чинами полиции, от которых означенные приметы могли быть легко получены с полною достоверностью. Далее приказание «Николая Яковлевича» Богрову изучить условия охраны Министров во время гулянья в саду Купеческого собрания и парадного спектакля в театре представлялось явно сомнительным ввиду полного различия обстановки, при которой происходили означенные торжества, и невозможности поэтому выяснить практические особенности охраны при дальнейших посещениях. Наряду же с этим из рассказов Богрова усматривалось, что посягательство на жизнь названных сановников следовало ожидать на путях проездов. Не обращено было внимания и на то, что, по сообщению «Николая Яковлевича» Богрову, все для покушения было подготовлено, а между тем для выполнения замысла Богрову поручалось еще узнавать наружность лиц, против коих направлялось злодеяние. Наконец, указание Богрова на прибытие к нему «Николая Яковлевича» из Кременчуга свидетельствовало, что означенный террорист был пропущен наблюдениями, учрежденными в названном городе и у дома Богрова. Однако же и это обстоятельство не вызвало никаких вопросов и распоряжений. С несомненностью можно утверждать, что при сколько-нибудь внимательном отношении генерала Курлова, Веригина, Спиридовича и Кулябки к рассказам Богрова лживость таковых должна была быть обнаружена в то же утро 1 сентября. На предложенные мною по этому поводу вопросы генерал Курлов объяснил, что хотя у него самого возникали колебания относительно правдоподобности некоторых мест в рассказе Богрова, но, с одной стороны, он останавливался на мысли, что злоумышленники обманывают Богрова, а с другой – он, Курлов, не имел возможности с полным вниманием вдуматься во все мельчайшие детали дела за недостатком времени при крайне сложной работе, особенно с утра 1 сентября.

Приблизительно в 11-м часу утра, Богров явился в Европейскую гостиницу и имел новое свидание с Кулябкою и Веригиным, которым сообщил, что предполагавшееся около 12 часов посещение его квартиры «Ниною Александровною» отложено и что встреча террористов должна состояться в 8 часов вечера на углу Бибиковского бульвара и Владимирской улицы, у здания 1-й гимназии, для окончательной выработки плана дальнейших действий. К сему Богров добавил, что он может быть поставлен в очень затруднительное положение, если его вовлекут в преступный акт. Это замечание подействовало на его собеседников, которые заявили, что ни в каких активных выступлениях Богров не должен участвовать. Тогда он начал настаивать на том, что для «изоляции» его от «бомбистов» ему необходимо находиться в театре, причем, показав билет «Николаю Яковлевичу», он, Богров, получил бы даже возможность принять на себя обязанности разведчика в отношении Министров. По поводу этого более чем сомнительного рассказа у Кулябки и Веригина возник только один вопрос, каким образом Богров объяснит революционерам получение билета на парадный спектакль. Богров тотчас уверил своих слушателей, что он сошлется на содействие кафешантанной певицы «Регины», имеющей высоких покровителей, каковое соображение вполне успокоило Веригина и Кулябку, и они согласились дать Богрову означенный билет. Тогда Богров стал доказывать, что, ввиду возможного контроля за его действиями со стороны единомышленников «Николая Яковлевича», ему необходимо занять в театре такое место, чтобы быть у них на виду. Веригин возразил, что в первых рядах дать билет нельзя, так как там будут сидеть только генералы и другие высокопоставленные лица, а Кулябко предложил одно из кресел в дальних рядах партера и обещал Богрову прислать билет, если планы революционеров не изменятся в течение дня. Затем, вследствие просьбы Богрова дать ему инструкции относительно дальнейшего образа действия, Веригин и Кулябко приступили к обсуждению всех возможных положений, в которые мог быть поставлен Богров, если бы его вовлекли в активные действия или возникла необходимость задержания злоумышленников.

Приведенное выше объяснение Богрова о том, что он доказывал целесообразность присутствия его в театре необходимостью отделиться от группы террористов на случай их ареста, вполне подтверждается показанием старшего филера Демидюка, удостоверившего, что в разговоре с ним Кулябко именно этим соображением мотивировал допуск Богрова на спектакль.

По уходе Богрова из Европейской гостиницы Веригин и Кулябко, в присутствии Спиридовича, представили подробный доклад генералу Курлову, который, по показаниям Кулябки, не возражал против решения пустить Богрова в театр. В связи с полученными от Богрова сведениями было высказано мнение, что свидание террористов на Бибиковском бульваре может или ограничиться только совещанием, или окончиться выходом их на линии Высочайшего проезда с оружием и метательными снарядами, причем решено было в первом случае вести дальнейшее наблюдение, а в последнем арестовать злоумышленников. Тогда же одобрен план подачи Богровым филерам сигнала курением папиросы, если террористы решат приступить к посягательствам.

Что же касается до упомянутого выше распоряжения Дворцового Коменданта об аресте преступной группы, то мера эта не могла быть исполнена, так как, за несостоявшимся свиданием террористов на квартире Богрова, «Нина Александровна» не была взята в наблюдение и, таким образом, соучастники «Николая Яковлевича» оставались не обнаруженными.

В показаниях на предварительном следствии Богров, описывая переговоры свои с Веригиным и Кулябкою в Европейской гостинице, удостоверил, что он сам сознавал всю несостоятельность своих повествований и понимал, что его сношения с охранным отделением по телефону, через посыльного и лично, появления в местах Высочайших посещений и явка в Европейскую гостиницу для свидания с жандармским офицером представляли собою приемы сношений, совершенно недопустимые для секретного сотрудника. Значение этого уличающего заявления Богрова должно быть принято во внимание при обсуждении действий, не только Кулябки, но также и генерала Курлова, Веригина и Спиридовича, вполне осведомленных о существе докладов Богрова и означенных способах доставления им сведений разыскным органам. Само по себе домогательство Богрова получить доступ в театр не могло бы иметь успеха, если бы упомянутые должностные лица решились проявить в этом деле свою инициативу и, отказав Богрову в билете, предложили ему объявить «Николаю Яковлевичу» о невозможности достать место в театр, куда доступ был обставлен значительными затруднениями даже для людей, занимающих высшее положение по сравнению с помощником присяжного поверенного Мордкою Богровым, замешанным в делах революционного характера. Однако же объяснения Богрова были приняты на веру, без всякой критики. Сознавая и сам несостоятельность своих доводов, Богров, по его показанию, не опасался скорого разоблачения созданных им вымыслов, видя, что Кулябко, с одной стороны, словно ему верит, а с другой – находится в такой «суматохе», при которой не было возможности вникать в поведение и сущность заявления его, Богрова.

То состояние, в котором находился Кулябко во время описанных событий, независимо от доказанной ранее неспособности его руководить серьезным делом, устанавливает с непреложностью, что ни генерал Курлов, ни его ближайшие помощники не приняли решительно никаких мер, чтобы обставить разработку агентурных сведений первостепенной важности сколько-нибудь соответственно наступившему критическому моменту. Кроме того, совершив одно нарушение путем разрешения Богрову присутствовать на спектакле, те же должностные лица сделали еще более непростительное упущение, не учредив за Богровым наблюдения в театре, хотя у них к тому была полная возможность, и против чего Богров, если бы он искренно служил делу розыска, не мог возражать.

Закончив обсуждение новых заявлений Богрова, генерал Курлов и его помощники приступили к мерам охранительного характера. Прежде всего, по настоянию полковника Спиридовича было послано Дворцовому Коменданту составленное Спиридовичем от имени генерала Курлова письмо с кратким изложением первого заявления Богрова и последующих его донесений, с указанием на производимую разработку этой агентуры, а равно на необходимость изменения как путей следования Вашего Императорского Величества по улицам Киева, так и порядка движения экипажей в кортеже, причем генерал Курлов засвидетельствовал свою уверенность, что боевая группа не остановится и перед посягательством на Священную Особу Вашего Императорского Величества.