Великодушный призрак
Шрифт:
И все-таки ему не верилось:
– Ты в самом деле призрак? То есть я хотел сказать...
– Конечно, самый настоящий призрак. Мне и положено им быть, не так ли? Потому что ты убил меня. Припоминаешь, Клод?
– Это был несчастный случай...
– машинально начал объяснять он.
– Перестань, - прервала она его.
– Кому ты это говоришь? Это было убийство. Ты столкнул меня, дорогой, а потом держал мою голову под водой.
Клод перестал гадать, призрак Альвина или нет, поскольку теперь его куда больше занимал другой вопрос: что этот призрак делает здесь? И вместе с любопытством он ощутил
– Клянусь тебе, Альвина, - начал он снова.
– Дорогой, я знаю, что это было убийство, и там, откуда я явилась, тоже об этом знают. Призраком может стать лишь тот, кого убили. Или это тебе было неизвестно?
– Нет, - признался он.
Она откинула голову и засмеялась. О, этот знакомый смех Альвины, звонкий и серебристый! Момо счастливо загавкала, вторя ему.
– Тогда бы ты, вероятно не стал убивать меня, а, Клод?
Он решил, что лучше уж быть честным и откровенным. Выбора все равно не было.
– Я боюсь тебя!
Она пересекла комнату и присела на край кровати, которая совсем не прогнулась под ней. Он воочию убедился, что она невесома.
– Бедный Клод, - сказала она.
– Я вовсе не собираюсь пугать тебя. Но, раз убиенные имеют привилегию возвращаться назад, я просто не могла устоять перед такой возможностью!
Голос ее звучал мягко, и он понемногу расхрабрился.
– Зачем ты вернулась, Альвина?
– Мы расстались так неожиданно, дорогой. У нас совсем не было времени обсудить что-либо.
– Что, например?
– Хотя бы Момо, - услышав свое имя, пекинес завилял хвостом.
– Милый, я знаю, у тебя была причина ненавидеть меня, но, надеюсь, твое отношение не распространяется на невинную маленькую собачку.
Припомнив свою недавнюю беседу с Момо, Клод виновато покраснел.
– Без тебя она вряд ли когда-нибудь будет счастлива, - уклончиво заметил он.
– Она может быть счастлива, если ты постараешься сделать ее счастливой. Я знаю, вы всегда были врагами, но это твоя вина, Клод, не Момо. Обещай мне, что ты подружишься с ней и будешь за ней хорошо ухаживать. Она ведь сирота теперь, кстати, благодаря тебе. Обещаешь?
Клод ухватился за возможность отделаться малой кровью и клятвенно заверил:
– Обещаю!
– Спасибо!
– ответила она и, казалось, очень искренне.
Они помолчали. Прозрачные глаза Альвины смотрели на него почти с любовью. Он попытался было ответить тем же, но счел это неуместным.
– Так это все, чего ты желала?
– спросил он наконец.
– Раз мы договорились насчет собаки, ты теперь довольна и твой дух обретет покой...
Он замялся. Он хотел сказать, что общество призраков, даже самых доброжелательных, ему неприятно, и не лучше ли ей вернуться в свою подводную могилу и оставаться там? Но сказать так было бы невежливо и кто знает?
– возможно, опасно.
– Ты очень мил, Клод, - ответила она.
– Мне действительно стало легче теперь, когда я знаю, что о Момо позаботятся. Я так благодарна тебе.
Коль скоро она так расчувствовалась, казалось кроткой и покладистой, он мог и сам проявить порядочность.
– Слушай, Альвина, прости меня...
Она придвинулась чуть ближе. Легкая призрачная морщинка пролегла у нее меж бровей:
– О, нет, не говори так, дорогой, тебе не за что извиняться.
Я получила по заслугам.– Ты в самом деле так думаешь?
Он не переставал удивляться.
– Я знаю, что заслужила быть убитой. Я была просто невыносимой женой тебе.
– Да нет, что ты!
– Нет, это именно так! Я стала сущей ведьмой. Я не сознавала это, когда была жива, но теперь вижу ясно. Я была эгоистична, упряма, сварлива, всегда хотела настоять на своем и устраивала сцены, когда мне это не удавалось. Но хуже всего то, что я мало любила тебя. Разве ты не согласен с этим маленьким каталогом, дорогой?
– Да, но...
– Ты поступил со мной по-справедливости, Клод!
– Альвина!
– Именно так - и точка. Я заслужила, чтобы быть убитой.
– Ну зачем ты так?
– Это правда. Вот это я и хотела сказать тебе, милый, и потому прощаю тебя от всего сердца.
Он уставился на нее с недоверием, и вновь ощутил тот давешний легкий озноб. Однако сейчас это был не страх. Тогда что же? Когда сталкиваешься с таким великодушием и терпимостью... это просто вызывает забавное чувство, вот и все.
– Послушай, Альвина...
– начал было он. Но она исчезла. Момо жалобно скулила и неистово металась по комнате от стены к стене, словно искала что-то такое, чего там уж больше не было.
– Собаку я в квартиру не пущу!
– заявила Элис. Она была сегодня в пурпурных тореадорских штанах и стояла подбоченясь, преграждая вход в дом. Когда она встряхивала головой, темная грива волос колыхалась у нее за спиной.
– Но, ангел мой, - говорил Клод, - это собака моей жены.
– Знаю, - огрызнулась Элис.
– Я не люблю собак, а твою покойную жену любила еще меньше.
– Но, ангел, я не могу оставить собаку дома одну! Я должен о ней заботиться.
– С какой стати?
– в темных глазах Элис вспыхивали электрические искры.
– Почему ты не избавился от нее?
– Я обещал...
– Что?!
– Ну, я как бы дал себе такое обещание после смерти жены. Это единственное, что я мог сделать. В конце концов, я виноват перед ней. Постарайся понять, ангел мой, не будь жестокой. Все получилось так, как мы хотели, теперь нам никто не мешает. Я свободен. Только ты и я, мы вдвоем...
– Втроем, - поправила она.
– Ты, я и собака.
– Но теперь нам все равно лучше, чем прежде, правда? Что-то переменилось. Пожалуйста, впусти меня, ангел мой!
Она смерила его долгим презрительным взглядом, потом резко повернулась и ушла в дом, тем самым позволив ему войти. Он проскользнул внутрь, таща за собой на поводке Момо, и затворил дверь.
То, что ее впустили, не очень обрадовало Момо. Она улеглась под дверью, укоризненно глядя на Клода и тихо ворча. Клод, не обращая на нее внимание, последовал за Элис и уселся на диван.
– Ты наконец-то уделил мне толику своего драгоценного времени, процедила Элис.
– Пойми мне надо быть осмотрительным, ангел мой, я все же вдовец и якобы в трауре...
– Целых три месяца! Не слишком ли долго?
– Возможно, я слишком осторожен...
– Воистину!
– Прости меня, ангел мой!
– он протянул к ней руки, но она увернулась от его объятий.
– Неужели ты не простишь меня? Я разрывался между предосторожностью и страстью, поверь мне!