Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы
Шрифт:
Отец подошел к аккуратно сложенным на полу книгам, тем, что мы нашли в его кабинете.
— На наше счастье, солдаты кайзера неважно разбираются в книгах. Самое ценное осталось. Помоги достать мне этот толстый том… Видишь надпись? Книга принадлежала твоему прапрадеду. Это знаменитое сочинение Иогана Исаака Голландца — настольная книга каждого алхимика.
Я достал толстенную запыленную книгу. С ее разбухших ворсистых страниц на меня глядели замысловатые значки, удивительные фигуры, символы. Некоторые из них показались мне знакомыми.
— Я их видел где-то, — сказал я.
— Видел? Ну конечно, вероятно, в учебнике химии.
— Нет, в учебнике изображен алхимик, такой растрепанный старик, важный и оборванный, рядом с какими-то колбами… Но что написано в этой книге? Здесь попадаются латинские слова.
— Да, в этой книге кое-что написано словами. Считаюсь, что
— Неужели их можно разобрать, эти закорючки и фигурки? Отец, прочти хоть одну фразу!
— Не знаю, смогу ли. Ведь я давно, очень давно не занимался этой театрально-величественной и удивительно жалкой «наукой»… Ну вот, здесь начертана одна из изумрудных таблиц Гермеса Триждывеличайшего [1] . В ней изложен один из способов приготовления золота…
Отец окинул страницу быстрым, но внимательным взглядом, и я почувствовал, что у него многое, очень многое связано с этой книгой, с каждым ее словом, с каждым значком.
1
Гермес Триждывеличайший— в греческой мифологии бог пастбищ и стад, торговли, гимнастики и красноречия. Триждывеличайшим его называли потому, что в период греческой колонизации Египта ему стали приписывать изобретение письмен, искусств и наук, а также считали его основателем алхимии. С именем Гермеса было связано распространенное в средние века название алхимии как «герметического искусства»; алхимики считали себя «герметическими философами».
— Вот видишь, Карл, — сказал отец, — кружок с точкой посередине?.. Это знак золота, но он же обозначает и Солнце.
— А рядом Луна!
— Знак Луны обозначает серебро.
— А это я знаю — это планета Марс. Кружок — щит бога войны, и стрелка — его копье.
— А так как и то и другое лучше всего делать из железа, то знак Марса в алхимической тайнописи и обозначает железо.
— Но как это читается?
Отец откинулся, отодвинул от себя книгу и с каким-то особенным чувством, в какой-то особенной манере — я не сразу понял, что именно поразило меня, — начал читать:
— «Это верно, без обмана, истинно и справедливо. Его отец Солнце, его мать Луна… Ветер носил его в своем чреве, Земля его кормилица. Отдели Землю от огня, тонкое от грубого, осторожно, с большим искусством, и ты получишь славу мира, и всякий мрак удалится от тебя…»
Незнакомые, необычные сочетания слов, непривычные интонации, и главное — отец читал книгу на память, его глаза были закрыты.
Я медленно перелистывал страницы.
— Ты помнишь всё на память? Всё-всё?
— Я и сам удивился, — ответил мне отец. — Ведь прошло много лет. Я вспоминаю свое детство, свою молодость… Да что говорить, мне и шести лет не было, когда отец стал приучать меня к Великому Деланию… Великое Делание! Какое горькое и смешное, бесполезное и чудесное заблуждение!.. Да, Меканикусы сотни лет искали способ искусственного приготовления золота, искали настойчиво. Мы были известны среди алхимиков. Некоторые опыты проводились из поколения в поколение — от деда к внуку, от отца к сыну… Понимаешь, Карл? Один опыт, который длится сотню лет! Среди Меканикусов были аптекари, были купцы, но все свободное время твои предки проводили внизу, в подвале. Да, да, в том самом подвале, куда ты иногда ходишь мечтать и фантазировать. Но, знаешь, я не жалею ни о чем… Мое раннее, очень раннее знакомство со старинными алхимическими приемами оказалось пресерьезной школой современного химического эксперимента и анализа. Я удивлял своих учителей, образованных, настоящих химиков, не алхимиков. «Какие руки, Юстус Меканикус, говорили они мне, что за глаза!» Они не знали, что у меня руки наследника десятка алхимиков, что моя наблюдательность химика вырабатывалась в том возрасте, когда другие дети не могут самостоятельно зашнуровать свои башмаки и утереть собственный нос…
Я положил свою руку рядом с рукой отца, и мы переглянулись. У нас были одинаковые, очень схожие по своему складу руки. Они были не похожи на руки других людей. Очень ширококостые, но с длинными пальцами. Во Франции мне не раз говорили: «Ну и лапы! А ну, Карл, сожми кулак!» И правда, у меня, пятнадцатилетнего мальчишки, кулак был таким, какой не всегда встретишь у взрослого мужчины.
— Быть тебе химиком! — вдруг
сказал мой отец. — Поверь, химия не такая уж неинтересная наука, если столько Меканикусов служили ей всей своей жизнью. Я не буду тебя неволить, но… — Отец вновь открыл книгу и медленно ее перелистывал.— Отец, — сказал я, — отец, эти значки я видел там, внизу, в нашем подвале…
— В этом нет ничего удивительного.
— Они написаны на стене. Прямо на кирпичах.
— Но подвал был оштукатурен перед войной!
— Там сошла штукатурка, откололась…
Отец взял фонарь, и мы спустились вниз. Я провел отца мимо бочек из-под вина и стеклянных бутылей, к полуразвалившейся печи с вмазанными в нее стеклянными трубками.
— Это атанор, — сказал отец, — печь старых алхимиков… Так где же ты видел надпись?
Я показал ему то место, где осыпалась штукатурка. Узкий луч света падал из окна, выходившего во двор. На кирпичах темнели значки и буквы. Лицо отца стало серьезным.
— Принеси-ка мне молоток, — попросил он.
Я вихрем вылетел из подвала, а когда вернулся, отец подобранным в мусоре ломом уже осторожно и неторопливо обивал штукатурку. Потом он тщательно зарисовал значки. Мы вернулись в кабинет.
— Действительно, здесь есть надпись, и она, по-видимому, имеет смысл. Так, буква «Z»… В сочетании с соседними она обозначает «замазывание». Но я не вижу знака Великого Делания. Неужели надпись не имеет отношения к алхимии?
Почти все мои соученики во время войны эвакуировались во Францию, Швецию или Англию. Они привезли оттуда с собой неизвестные нам раньше игры, чужеземные привычки. Я никому из них не рассказывал о том открытии, которое я сделал. Мне было так приятно иметь свою собственную тайну.
Как-то вечером отец позвал меня.
— Карл, — сказал он, — а ведь я прочел надпись, что была на кирпичах. Она читается, как ребус, и буква «Z» действительно обозначает «замазывание»., Я все время искал указания на какой-нибудь химический процесс, поэтому никак не мог расшифровать. Вот что надпись означает…
Отец протянул мне испещренный значками листок бумаги; внизу стояли слова:
УХОЖУ К ГЁЗАМ. ВСЕ СКРЫТО ПОД КАМНЕМ
— Адепт?
— Да, семейное предание говорит, что Меканикусы были адептами, то есть счастливыми обладателями философского камня [2] .
— А может быть, они действительно владели этим философским камнем?
— Нет, нет, философского камня у них, конечно, не было, но чем-то, что принесло им богатство, они владели. Я твердо знаю, что именно во времена гёзов [3] или немного раньше Меканикусы стали очень успешно торговать. Как из нищих алхимиков Меканикусы превратились в одну из солидных купеческих семей Намюра, мне неизвестно. Здесь был какой-то секрет.
2
Философский камень — фантастическое вещество, с помощью которого алхимики надеялись превратить неблагородные металлы, прежде всего медь и свинец, в благородные — золото и серебро. Другие названия философского камня: «тинктура», «красный камень», «великий эликсир», «магистерий философов» и т. п. Любопытно, что древние, не умея определять точные физические свойства сплавов (такие, как, например, удельный вес), часто принимали за доказательство возможности трансмутации металлов случаи изготовления сплавов золотисто-желтого цвета. Известны также факты чеканки королями «золотых» монет из поддельного алхимического золота, что приводило к очень тяжелым последствиям для экономики целого ряда стран.
3
Гёзы— прозвище народных повстанцев, которые вели борьбу на суше и на море с полчищами испанцев, захвативших Нидерланды. Точное значение слова — «нищие».
— Гёзы?.. Это те, кто восстал против испанского ига? Они подняли народ Фландрии… Тиль Уленшпигель… Сколько же лет прошло?
— Почти четыреста лет этой надписи. Да, Карл, каменная кладка очень старая. Завтра попробуем встать пораньше и займемся нашим тайником.
На следующий день я проснулся чуть свет. Моя комната была на втором этаже, как раз над кабинетом отца. Полуодетый, я скатился вниз. Франсуа широким, большим напильником оттачивал ржавую кирку, похожую на длинный и острый птичий клюв. Отец разматывал длинный шнур.