Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка

Не любит он меня, нет, не любит. Нужна я ему только как сексуальная игрушка. И детей не любит. Дети подрастут, надо разводиться, если так и дальше будет продолжаться. А продолжаться так будет и дальше.

Тем временем исполины отвратительных и несуразных размеров и не подозревали о развернувшейся неподалёку трагедии. Они пребывали в полнейшем отчаянии. Вернее, один из них. По крайней мере, он усиленно изображал исполинское отчаяние, которому только может предаться исполин, подло брошенный в безбрежном красно-жёлтом степном океане без воды, без еды и документов в окружении невидимых лютых зюзиков.

– Пакет с документами здесь. – Броккен похлопал себя по груди. – Я решил не прислушиваться к твоему совету сунуть их в рюкзак. Документы надо держать близ сердца.

– Ну что ж, – горестно молвил Гербес, – будем есть документы, оторвав их от сердца. Не помнишь, какой процент воды и питательных веществ содержится в пластике, бумаге и принтерной краске? Как долго мы сможем протянуть в этой бесконечной пустыне, где, кроме нас, не видать ни одного живого существа, ибо чужда эта пустыня всякой жизни…

– Мы не будем питаться документами, ибо вместе с документами мы съедим свои личности. А самоедство до добра не доводит, знаешь ли. Мы не одни, Герб! Глянь, птичка какая-то полетела. Большая какая птичка. Да и не в пустыне мы, а в степи, что значительно повышает наши шансы на выживание. Без еды человек может прожить до двух месяцев.

– А без воды?

– Дней восемь. В пустыне бы через три дня попередохли. По жаре-то.

– Спасибо, утешил, – сухо сказал Гербес. – Нет, ну как ловко они нас шваркнули! Ещё заставили им броники с оружием таскать. Профессионалы! По полной поимели! Сволочи поганые! – с обидой и злостью вскричал Гербес.

– Я не думаю, что они сделали это специально. Видать, с Тюбиком неполадка произошла. Может быть, они, когда кружили над нами, дали понять, что по какой-то причине не могут приземлиться. Они должны вернуться за нами.

Гербес затравленно уставился на брата.

– Брокк, ты хоть когда-нибудь можешь принять мою сторону? Почему ты всегда противоречишь мне? Ты нарочно пререкаешься, чтобы меня побесить, да? Они же просто издевались над нами, понимаешь? Из-де-ва-лись!

– Как-то нелогично получается. Жим-Жим предлагал лететь всем вместе.

– Да как ты не понимаешь, Брокк! Они опытные кидалы, превосходные психологи! Жим-Жим прекрасно понимал, что я до последнего не захочу лететь с этим Гумом под одним куполом после того геноцида, что он устроил нам в предыдущий раз! Я эту фашистскую газовую камеру по гроб жизни не забуду!

– Это уже какая-то паранойя. Обычно всё оказывается проще, чем себе накрутишь. А особенно себе накрутишь, когда мучает бессонница, чувствуешь себя брошенным, одиноким, бесполезным и в голову лезут всякие непотребства. А как с человеком лицом к лицу увидишься, про которого плохо думал, так совсем другая реакция. В принципе, даже радуешься встрече с ним.

– У меня нет никакой бессонницы, – мрачно огрызнулся Гербес.

– Как нет? Вот сейчас ты не спишь, настроение фиговое, значит, мучает. Я бы вот, будь моя воля, только и делал бы что спал. Уверен, многие бы выбрали вечный сон.

– Что ты такое говоришь?

– Меня часто мучает бессонница, я чувствую себя одиноким, брошенным, бесполезным, много всего себе накручиваю и в голову лезут всякие непотребства. А с людьми я общаюсь очень редко. Это ужасно. Иногда мне кажется, что я очень пустой и злой человек. Но иногда я думаю о всех, кого знаю, хорошо. Фифти-фифти. Дуализм, как он есть, то есть мозговыносящий.

– А как же Верона? Тоже о ней плохо думаешь?

– Нет, о ней я плохо не думаю. Ни о ней, ни о тебе я никогда плохо не думаю. Стараюсь плохо не думать о маме с папами, но ведь они решили упрятать меня в психушку, хотели сплавить меня, по сути, отказались от меня. Такое не забывается. А ты ведь часто вспоминаешь Ландри?

– Да, – кивнул Гербес. – Я каждый день о ней думаю. Не понимаю, что на них нашло? Может, Ландри так сильно любила меня, что слишком остро воспринимала какие-то мои слова, поступки и попросту сорвалась?.. Да и с Вероной тоже самое произошло. Они ведь подруги не разлей вода, многим делятся, многое обсуждают, в смысле, нас с тобой. Вот и повлияли друг на дружку, дружно собрали вещички и умотали… Иногда ведь брякнешь что-то не подумавши, а человек, которому ты не безразличен, может воспринять близко к сердцу любую мелочь. Брокк, а ты… как считаешь, о тебе Верона думает?

– Да. Я в этом уверен.

– Или тебе так хочется думать?

– Мне так хочется думать, и она обо мне думает. Каждый день. Также как и я о ней. Такое всегда чувствуется.

Броккен едва заметно склонил голову набок и сказал:

– А мне ты талдычил, что мужчина должен быть сильным и независимым.

– Говорил. Испугался, что снова расклеишься. Только ты вышел из своего духовного застоя и ушёл в обычный запой, как тебя милая бросила. В конце-то концов, мужчина действительно должен быть сильным и независимым, как и женщина. Но это не значит, что они не должны думать друг о друге. И это не значит, что в свободное от независимости время сильные должны впадать в сентиментальность, вступать в группы в соцсетях типа “Одинокий волк” или “Одинокая волчица”, читать цитатки, пропитанные пафосом и идиотизмом насквозь, и таращиться на картиночки типа той, где из дула автомата торчит роза, или где волк в зимнем лесу, звёздное небо над головой и бла-бла-бла. И воздыхать, сурово глядя на монитор. Как тебе такой дуализм, а?

– Признавайся, поход к Новаскому ты затеял лишь потому, что стосковался по Ландри и решил разыскать её?

– Возможно, – неопределённо ответил не пожелавший признаваться Гербес. – А ты, Брокк, как мысли дурные в башку лезут, из дома почаще выходи, займись чем-нибудь.

– Вот, вышел. Вляпался в дерьмо во всех смыслах. Даже с тобой теперь я, как в пустыне. Хех… – Броккен оглянулся, давая понять, что пошутил. – А ведь ближе тебя у меня никого нет. Тебя и Вероны. Не знаю, чем заняться, ничего неинтересно. Читать разве, писать… Так и это не всегда хочется делать. Может, я действительно аутист.

– Да никакой ты не аутист. С чего ты вообще решил, что ты аутист? Не говори ерунды. А наши папы с мамой от тебя дальше чем от меня?

– После того как решили упрятать меня в психушку? Да. Ты ведь из-за меня путешествовать отправился, а не потому, что хотел миры повидать и себя показать?

– В большей степени из-за тебя, – сказал Гербес. – У меня оставались кой-какие деньги после похода в военкомат, я подумывал о путешествии по мирам, но один бы ни за что не решился. Зато решил, что долгое путешествие изменит тебя в лучшую сторону. Я хотел вывести тебя из твоего панцирного ступора, в котором ты соизволил пребывать с тех пор, как появился на этом свете. А для такого мне никаких денег не жалко.

– Наверное, свет оказался слишком ярок для моей чувствительной нервной системы, – улыбнулся Броккен.

– Наверное. Но я не хотел, чтобы тебя отправляли в психушку, как решили наши мама с папами. И вижу, моя задумка помогла, но отчасти. Сейчас ты всё-таки редко, но выходишь прогуляться. Что, понравилось путешествовать?

– Наверное, – пожал плечами Броккен. – Любая прогулка - это маленькое путешествие. Спасибо тебе за поддержку, брат.

– Всегда рад помочь тебе, брат. Мне тоже следовало развеяться. Я так расстроился из-за провала с этой инопланетной жратвой и был уверен, что такой никчёмный тупица, как я, ни на что не годен. Но вот за два года путешествий и временных оседаний в разных городах мне даже удалось скопить приличную сумму. Не так уж я и плох в обращении с деньгами. Главное, это количество попыток и работа над ошибками. Будь обаятельней, и люди будут приветствовать тебя. – Гербес иронично усмехнулся. – Говори людям то, что они хотят услышать, и они поверят любой твоей лжи.