Великое заклятие

Потом раздался особенно громкий треск, и повозка накренилась. На одно жуткое мгновение Дагориан подумал, что сейчас свалится в реку. Он замер на козлах с бешено бьющимся сердцем, потом осторожно слез. Левое заднее колесо наполовину провалилось, и только ступица удерживала его на мосту. Дагориан, тихо ругнувшись, взялся за повозку снизу и попытался ее поднять. Она не сдвинулась даже на волосок.

– Едут! – крикнул Коналин. Дагориан, оглянувшись, увидел трех старых солдат, скачущих во весь опор. Ногуста перед самым мостом спрыгнул и повел своего громадного черного коня, держа его под уздцы. Кебра с Зубром последовали его примеру, но мимо повозки проходу не было.

Зубр передал своего коня Кебре и сказал Дагориану:

– Садись обратно на козлы и подстегни лошадок, когда я скажу.

– Ты ее не поднимешь, – возразил Дагориан.

– Всадники! – закричал Коналин.

Креакины с мечами наголо приближались к мосту. Дагориан взобрался на козлы, Зубр ухватился за колесо.

– Давай! – крикнул он, приподняв повозку. Дагориан хлестнул лошадей вожжами, и фургон швырнуло вперед. Зубр не устоял на ногах, но сумел увернуться от окованного железом колеса.

Дагориан продолжал погонять лошадей, повозка набирала скорость. Ногуста и Кебра бежали следом с конями в поводу.

Как только повозка достигла берега, маленькая Суфия забралась в нее и своим тонким голоском запела что-то на непонятном языке.

Двое креакинов уже въехали на мост. Из руки Суфии вылетел огненный шар, и мост загорелся. Один из креакинов отступил к берегу, но другой пришпорил коня и проскакал сквозь огонь. Зубр бросился наперерез ему, размахивая руками и вопя во все горло. Конь встал на дыбы, и Зубр, нырнув под передние копыта, уперся ему в грудь и толкнул что есть мочи. Конь вместе с седоком опрокинулся назад, доски проломились, и оба рухнули вниз, в ревущую реку. На Зубре загорелись штаны. Он в панике ринулся к берегу. Ногуста и Кебра, повалив его, тщетно пытались затушить штаны. Но Суфия протянула руку, и огонь с одежды Зубра ушел в ее пальцы. Зубр сорвал с себя тлеющие штаны – левое его бедро было сильно обожжено. Суфия, подойдя к нему, приложила ручонку к ожогу. Ногу Зубра овеяло прохладным ветерком, и боль прошла. Девочка отняла руку – ожог исчез без следа.

– Такие маленькие чудеса мне еще по силам, – произнес голос Калижкана. Девочка припала головой к Зубру, и Калижкан сказал: – Пусть поспит. – Зубр отнес Суфию в повозку, уложил и укрыл одеялом.

– Ты храбро поступил, напав на конного воина, – сказала ему Ульменета. – Должна признаться, ты удивил меня.

Зубр наградил ее своей щербатой улыбкой:

– Если хочешь отблагодарить меня как следует, нам лучше пойти в кусты.

– Ну, такой ответ меня как раз не удивляет. – Ульменета бросила негодующий взгляд на его голые ноги и добавила: – Прикройся-ка. Здесь дамы.

– Раз они здесь, стоит ли штаны надевать? – не переставая ухмыляться, ответствовал он.

Ульменета повернулась и ушла от него к Аксиане и Фарис.

– Кто их поймет, этих баб? – сказал Зубр, перехватив веселый взгляд Коналина.

Парень кивнул.

– Я точно не понимаю, но она тебя невзлюбила, это сразу видно.

– Ты думаешь? – искренне удивился Зубр. – Это почему же?

– Я, конечно, могу ошибаться, – засмеялся Коналин.

– Так и есть, – уверенно молвил Зубр.

Мост полыхал, окруженный клубами черного дыма. Ногуста смотрел через реку на восьмерых оставшихся креакинов.

– Есть и другие мосты, – сказал ему Дагориан, – но немного времени мы выиграли.

Креакины разделились. Четверо отправились вниз по реке, на запад, еще четверо – на восток.

– Нам повезло больше, чем мы заслуживаем, – тихо произнес Ногуста.

– Что произошло у вас там, в лесу?

– Один убит, но только потому, что вожак сам захотел его смерти. Это страшные враги, Дагориан. С такими я еще не сталкивался.

– Однако двое из них мертвы, а у нас потерь нет.

– Пока нет, – шепотом ответил Ногуста, и Дагориан вздрогнул.

– Что ты видел своим третьим глазом? – спросил он.

– Не спрашивай лучше.

Дух Ульменеты поднялся в ночное небо над лагерем. Луна светила ярко. Сверху Ульменета видела Ногусту, одиноко сидящего на холме. Кебра и Коналин разговаривали, Аксиана, Фарис и Суфия спали в повозке.

Зубр у костра приканчивал сготовленное Кеброй жаркое.

Ульменета наслаждалась свободой, которую дарил ей этот астральный полет. Здесь, над лесом, не было демонов, не было энтукку с хищными когтями. Она поднялась так высоко, что лунный лес внизу сделался маленьким, перелетела через реку с сожженным мостом и отправилась на поиски креакинов.

В воздухе рядом с ней возникла светящаяся фигура. На этот раз Ульменета разглядела ее хорошо: это был красивый юноша с золотыми волосами.

– Неразумно улетать так далеко, – сказал он. – Креакины увидят твой дух и натравят на тебя энтукку.

– Мне нужно знать, насколько они близко от нас, – ответила она.

– Те, что поехали на восток, потеряют в пути два дня. Те, что двинулись на запад, перейдут реку у Лерсиса, в сорока милях отсюда, и догонят вас только завтра.

– Почему с нами происходит все это, Калижкан? Что ты сделал?

– Здесь небезопасно, госпожа. Вернись в свое тело и усни. Мы поговорим в более надежном месте.

Фигура исчезла, а Ульменета полетела к лагерю, не спеша проститься с желанной свободой.

Снова очутившись в своем теле, она укрылась одеялом, и усталость помогла ей заснуть без труда.

Запахло жимолостью, и Ульменета, открыв глаза, увидела себя в маленьком садике. По ажурной решетке вилась жимолость, красная и белая, на клумбах, освещенных солнцем, благоухали другие летние цветы. В саду стоял домик под соломенной крышей, и Ульменета узнала дом своей бабушки.

Из дома вышел Калижкан – высокий, седоголовый, с серебряной бородой, в одеждах из серебристого шелка.

– Теперь мы можем поговорить, – с поклоном произнес он.

– В образе златокудрого юноши ты меня больше устраивал.

– Должен признаться, госпожа, что это обман, – усмехнулся чародей. – Я никогда не был златокудрым, да и красавцем тоже, разве что как дух. А ты? Была ты когда-нибудь такой стройной и миловидной, как теперь?

– Была, только давно, очень давно.

– В этом месте прошлое становится сегодняшним днем.

– Да, – с грустью подтвердила она.

– Итак, что ты хочешь от меня услышать?

– Все, – сказала Ульменета.

Они сели на скамью под цветущей жимолостью, и чародей начал свой рассказ:

– Я умирал – рак пожирал меня заживо. Более десяти лет я сдерживал его рост с помощью магии, но к старости силы мои стали убывать. И я испугался, попросту испугался. Я искал в древних трудах чары, способные продлить мою жизнь, но чурался обрядов, связанных с кровью. Опустившись наконец и до этого, я принес в жертву старика. Он все равно умирает, твердил я себе (так оно и было), и лишится разве что нескольких дней. Он пришел ко мне охотно, потому что я пообещал выплачивать содержание его вдове. – Калижкан помолчал и заговорил снова: – Это был дурной поступок, хотя я и пытался убедить себя в обратном. Я напоминал себе о добрых делах, которые смогу совершить, если буду жив, и полагал, что они искупят одно-единственное злое дело. Так вступил я на путь погибели. Я вызвал повелителя демонов, чтобы он исцелил меня, но вместо этого он вселился в мое тело. Последним усилием мой дух вырвался на волю и с тех пор обречен смотреть, как зло, совершаемое царем тьмы от моего имени, сводит на нет все доброе, что я сделал в жизни. Сирот, которых я опекал, принесли в жертву, а теперь погибли уже тысячи людей, и город Юса терпит бедствие.