Великое заклятие

Женщина спряталась за крепкой дверью, но это ее не спасло. Чудище выломало дверь, не смогло в нее пролезть и разнесло стену. Женщина хотела выскочить в окно, но когти зверя впились ей в спину. Оба, к счастью, умерли почти мгновенно.

Ногуста вышел на солнце. Кровь на земле почти высохла, но нападение случилось совсем недавно. Увидев неподалеку сломанное деревце, Ногуста бросился к нему. Здесь земля была помягче, и на ней остался след ноги – втрое длиннее человеческого, сильно расширенный у пальцев. Когти глубоко вдавились в почву. Зверь на пути к добыче переломил ствол толщиной в человеческую руку и выворотил с корнем большой куст. Звездный у дома заржал, прижав уши, долбя землю копытом. Ногуста отвязал его. В это время ветер переменился, и конь стал на дыбы. Ногуста вскочил в седло и почувствовал, что талисман на груди стал теплым.

Высокие деревья к северу от хижины закачались, и раздался громкий треск. Следом послышался отвратительный визг. Земля под копытами коня задрожала. Ногуста повернул Звездного и дал ему волю. Конь, не нуждаясь в понукании, пустился вскачь. Позади из подлеска выскочило что-то громадное. Ногуста не смел оглянуться, пока конь по неровной земле мчался к лесу, но слышал, как зверь с устрашающей быстротой несется за ними. Пригнувшись под низкой веткой, он направил вороного к дороге. Звездный устал, но летел вперед, не сбавляя бега. Со склона он съехал, присев на задние ноги, и Ногуста только благодаря своему мастерству удержался в седле. Потом они выбрались на ровное место и поскакали в дороге. Там Ногуста снова повернул коня.

Погони не было, и талисман перестал светиться.

Что же это за зверь, способный разорвать пополам человека, гнаться по пятам за таким конем, как Звездный, и вызывать свечение талисмана?

Ответа у Ногусты не было. Он знал только, что зверь этот находится между ними и мостом и что другой дороги они не знают.

Аксиана спала в повозке, медленно ползущей по старой дороге. Ульменета приложила к ее лбу свою – тонкую теперь – руку. От молодой женщины веяло жизненной силой. Монахиня прислонилась к мешкам и стала смотреть на голубое небо. Она никак не могла прийти в себя после долгого времени, проведенного с Калижканом. Чародей сказал ей, что времени в том месте не существует, но она поняла это до конца, только когда очнулась. Она словно проспала несколько десятилетий. Побег из дворца, казалось ей, произошел в какой-то другой жизни, которую она припоминала с трудом. Ту перепуганную толстуху, какой она была тогда, Ульменета тоже помнила плохо.

Фарис держала на руках ребенка, маленькая Суфия спала рядом с ней.

– Правда, он красавчик? – сказала Фарис. – Такой крошечка, такой славненький.

– Да, он красивый. И ты тоже. – Девушка смутилась. Личико у нее было худенькое и замурзанное, грязные волосы висели крысиными хвостиками. Платье совсем изорвалось, на костлявых плечах виднелись болячки. – Я не смеюсь над тобой, Фарис. В тебе живет большая любовь, и она делает тебя прекрасной. Поддерживай мальчику головку, ведь шейка у него еще не окрепла.

– Обязательно, – весело откликнулась Фарис. – Ведь у меня на руках король!

– У тебя на руках ребенок. Титулы раздаются людьми, и ему до них пока дела нет. Все, что ему нужно, – это любовь и материнское молоко.

Ульменета посмотрела на Кебру и Коналина, едущих верхом за повозкой. Мальчик держался близко к лучнику и слушал, что тот говорит. Благодаря науке Калижкана она стала видеть намного больше, чем доступно обыкновенному глазу. Коналин изголодался по нежности и никогда не знал отцовской любви. А одинокий молчальник Кебра так и не решился до сих пор завести семью. Эти двое подходят друг другу как нельзя лучше. Дагориан ехал далеко позади них, ведя в поводу запасных лошадей. Ульменета видела, что он боится и очень старается не утратить мужества.

«С твоей нежной душой тебе надо было остаться священником», – подумала Ульменета.

Она перебралась вперед к Зубру, и он ухмыльнулся ей своим щербатым ртом.

– Ну, как там мой мальчик?

– Спит. Где ты научился принимать роды?

– Дa так, поднабрался. Лагерные девки всегда меня звали в таких случаях, и только один ребенок у меня умер – пуповина задушила. С нашим маленьким принцем чуть не вышло того же. А так наши бабенки думали, что я приношу удачу.

Повозка выехала на открытое место, и впереди показался величественный каньон.

– С чего это ты так похудела? – спросил Зубр.

– Это длинная история. Скажи лучше, как ты сам стал таким страхолюдиной?

Она сказала это с улыбкой, и Зубр не обиделся.

– Я таким и родился – может, не больно смазливым, зато сильным. Я и теперь силен. Сильнее, чем многие мужики вполовину меня моложе.

– А лет тебе сколько?

– Пятьдесят, – соврал он.

– Тебе шестьдесят шесть, и я не вижу, зачем этого надо стыдиться. Ты совершенно прав – ты сильнее большинства мужчин наполовину тебя моложе. А как человек ты гораздо лучше, чем хочешь казаться, поэтому перестань дурить.

– Так ведь я правда дурак. Всегда таким был. Ногуста с Кеброй вечно толкуют о том, чего мне не понять. О чести и прочем. Философия там всякая. У меня в одно ухо вошло, из другого вылетело. Я солдат и больше ни в чем не смыслю, да и смыслить не хочу. Когда голоден – ем, когда надо – отливаю, когда деньги есть – беру себе бабу. Вот моя жизнь, и другой мне не надо.

– Неправда это. У тебя есть друзья, которым ты предан. Есть идеалы, по которым ты живешь. Кристально честным тебя нельзя назвать, но положиться на тебя можно вполне. – Глядя на него сбоку, Ульменета сосредоточилась, как учил ее Калижкан, и в уме ее замелькали яркие образы, сцены из жизни Зубра. Усилием воли она замедлила их ход. Большей частью она видела то, чего и ожидала: насилие, пьянство и распутство, но между всем этим встречалось и другое. – Шесть лет назад, – заговорила она, – ты наткнулся на четверых мужчин, насилующих женщину. Ты спас ее, получив два удара ножом, от которых чуть не умер.

– Откуда ты знаешь? Тебе Кебра сказал?

– Он ничего не говорил, да мне и не нужно. Я теперь многое знаю, Зубр, и вижу яснее, чем когда-либо прежде. Яснее, чем мне бы хотелось. О чем ты больше всего мечтаешь?

– Ни о чем. Не занимаюсь я этим.

– Ну а в детстве о чем мечтал?

– Летать. Как птица, – с широкой ухмылкой сознался он. – Парить в небе, чтобы ветер гулял кругом. Вольным быть.

Суфия перелезла к ним через спинку сиденья.

– А крылья у тебя были? – спросила она, забираясь к Зубру на колени.

– Как же, были. Большие такие, белые. Я летал на них над горами.

– Я тоже хочу такие, большие и белые. Ты возьмешь меня с собой полетать?

– Теперь я уже не летаю. – Он взъерошил ее светлые волосенки. – Когда ты делаешься старым и толстым, крылья у тебя пропадают, правда ведь? – Он взглянул на Ульменету.

– Так бывает, – согласилась она.

Суфия прижалась к Зубру, держась за его грубую куртку.

– Любят меня ребятишки, глупыши этакие.

– Они, конечно, могут ошибаться, но почти всегда знают, кто способен их защитить. – Ульменета смотрела на девочку с нежностью. Сердечко у нее слабое, и в обычных обстоятельствах она вряд ли дожила бы до взрослых лет.

Ульменета положила руку на голову Суфии и открыла путь силе, которую ей дал Калижкан. «Сила живет в каждом из нас, – говорил он. – Чиадзе называют ее «цзи». Она невидима, но мощь ее огромна. Она поддерживает в нас жизнь и здоровье, восстанавливает поврежденные ткани».

«Почему же тебе она не помогла?» – спросила его Ульменета.

«Человек не создан для бессмертия, Ульменета. Рак развивался во мне слишком быстро. И все же цзи может оказать целителю неоценимую помощь».

Теперь Ульменета направляла поток своей цзи, переливая ее в ребенка.