Великолепная Ориноко; Россказни Жана-Мари Кабидулена

Друзья болтали, сидя друг против друга. Один курил сигару; он захватил их в дорогу с избытком, так как табаком можно расплачиваться за услуги с прибрежными жителями. Другой выпускал огромные клубы дыма из своей вересковой трубки, с которой он никогда не расставался, так же как и сержант Марсьяль со своей.

Тумана не было, на совершенно чистом небе сверкали звезды. Лишь изредка легкие порывы ветра нарушали неподвижность ночного воздуха. Совсем низко над горизонтом сиял Южный Крест[92]. В такой абсолютной тишине уже издали был бы слышен звук разрезающей воду лодки и плеск весел, а потому нашим часовым нужно было лишь приглядываться к берегу – вдруг да мелькнет какая-нибудь подозрительная фигура…

Жан де Кермор внушал Жаку Эллоку живейшую симпатию. Он восхищался благородным порывом семнадцатилетнего юноши, заставившим его предпринять это путешествие. Но он не мог без страха думать о том, какие опасности подстерегали Жана на этом непредсказуемом пути.

Он не раз заводил с другом разговор о семье полковника де Кермора, и Жермен Патерн пытался вспомнить, что он о ней слышал лет пятнадцать назад.

– Понимаешь, Жермен, – говорил ему в этот вечер Жак, – я не могу смириться с мыслью, что этот ребенок – а ведь он еще ребенок – отправляется в эти дикие места в верховьях Ориноко! И с кем? Сержант Марсьяль, конечно же, славный старик, добрейшая душа, но сможет ли он защитить своего племянника, если возникнет действительно серьезная опасность?

– Да и дядя ли он ему? – прервал Жака Жермен Патерн. – Мне это кажется весьма сомнительным.

– Это не имело бы никакого значения, имей он хоть какой-нибудь опыт подобных опасных экспедиций!.. А потому мне совершенно непонятно, как он мог согласиться, уже в столь почтенном возрасте…

– Вот именно, согласиться… ты совершенно прав, Жак, – сказал Жермен Патерн, стряхивая пепел своей сигары. – Да, согласиться, так как я уверен, что идея путешествия принадлежит юноше… он уговорил своего дядю! Хотя, нет, этот старый служака ему не дядя… Мне кажется, я припоминаю, что у полковника де Кермора больше не было родных, когда он уехал из Нанта…

– Уехал куда?

– А вот это так и осталось неизвестным.

– Но ведь его сын сказал, что узнал кое-что из письма, посланного из Сан-Фернандо. Неужели он отправился в путешествие, не имея ничего, кроме этих туманных сведений?

– Он надеется получить более подробную информацию в Сан-Фернандо, где полковник де Кермор находился некоторое время тому назад…

– Вот это меня и беспокоит, Жермен! Получив кое-какие новые сведения в Сан-Фернандо, он может решить отправиться дальше… очень далеко… либо в Колумбию, где текут Атабапо и Гуавьяре, либо к истокам Ориноко. А ведь это почти верная гибель…

Тут Жермен Патерн прервал своего друга.

– Ты ничего не слышишь, Жак? – вполголоса спросил он.

Жак встал, перебрался на нос пироги, прислушался, окинул взглядом поверхность реки от противоположного берега до устья Меты.

– Я ничего не вижу, – сказал он последовавшему за ним Жермену, – и все-таки… Да, на воде раздается какой-то шум, – добавил он, прислушавшись более внимательно.

– Может быть, стоит разбудить матросов?

– Подожди… Это не похоже на звук приближающейся лодки… Возможно, это просто плеск сливающихся вод Ориноко и Меты…

– Смотри… смотри… там! – сказал Жермен Патерн, указывая на черные точки в сотне футов от лодки.

Жак Эллок взял карабин и нагнулся над бортом.

– Это не лодка, но мне кажется, враг близок, – сказал он, прицеливаясь.

Жермен Патерн жестом остановил его:

– Не стреляй… не стреляй… Это совсем не кива! Никто не собирается нас грабить. Просто вполне добропорядочные амфибии выбрались подышать на поверхность.

– Амфибии?

– Да, ламантины…[93] они часто встречаются в Ориноко.

Жермен Патерн не ошибся. Это действительно были ламантины или, как их еще называют, морские коровы или морские свиньи – обычные обитатели венесуэльских рек.

Безобидные амфибии медленно приближались к пирогам, а потом, вероятно чего-то испугавшись, внезапно исчезли.

Молодые люди вернулись на корму, и Жак Эллок, снова раскурив свою трубку, возобновил прерванный разговор.

– Ты говорил, – сказал он Жермену, – что, по твоим сведениям, у полковника де Кермора больше не было семьи.

– Я в этом почти уверен, Жак! Кстати, мне вспомнилась одна деталь… Родственник жены подал на полковника в суд. Полковник проиграл процесс в первой инстанции в Нанте, но выиграл его в Ренне. Да… да… я теперь все припоминаю. Несколько лет спустя жена полковника – она была креолка[94], – возвращаясь с Мартиники[95] во Францию, погибла во время кораблекрушения вместе со своей единственной дочерью. Это был страшный удар для полковника – потерять все, что у него было самого дорогого в жизни! Оправившись от продолжительной болезни, он подал в отставку. А некоторое время спустя распространился слух, что де Кермор покинул Францию. Никто не знал, куда он уехал, пока не было обнаружено письмо, присланное им из Сан-Фернандо одному из своих друзей. Да, все именно так и было. Странно, что я мог забыть. Если бы мы расспросили сержанта Марсьяля и Жана, я думаю, они подтвердили бы мои слова.

– Не надо ни о чем их спрашивать, – ответил Жак. – Было бы очень нескромно с нашей стороны вмешиваться в их личные дела.

– Хорошо, Жак, но ведь я был прав, говоря, что сержант Марсьяль – не дядя Жана де Кермора, потому что после гибели жены и дочери у полковника не оставалось больше близких родственников.

Скрестив руки и опустив голову, Жак Эллок размышлял над словами друга. Может быть, Жермен ошибался? Нет! Во время процесса он был в Ренне, и все вышеизложенные факты упоминались на суде…

– Я ничего не вижу

И тогда Жаку, как и любому другому на его месте, пришла в голову мысль: если сержант не родственник Жану, то Жан тем более не может быть сыном полковника, поскольку у того была одна дочь, погибшая в младенческом возрасте во время кораблекрушения вместе с матерью.

– Совершенно верно, – сказал Жермен Патерн, – этот юноша не может быть сыном полковника…

– И тем не менее он это утверждает, – произнес Жак Эллок. Во всем этом было что-то неясное и даже таинственное. Неужели юноша стал жертвой заблуждения, заставившего его предпринять столь опасное путешествие? Конечно же нет. Наверняка сержант Марсьяль и его мнимый племянник располагали о полковнике де Керморе сведениями, противоречащими версии Жермена Патерна. Короче, вся эта загадочность и таинственность лишь подстегивали любопытство Жака Эллока и увеличивали его интерес к Жану де Кермору.

За беседой время шло незаметно, и в одиннадцать часов, оставив в объятиях Морфея[96] свирепого поборника Гуавьяре, господин Мигель и господин Фелипе пришли сменить молодых людей на посту.

– Вы не заметили ничего подозрительного? – спросил господин Мигель, стоя на корме «Марипаре».

– Абсолютно ничего, господин Мигель, – ответил Жак Эллок. – Все тихо и на реке, и на берегах.

– Будем надеяться, – добавил Жермен Патерн, – что ваша вахта будет такой же благополучной.

– Тогда спокойной ночи, господа, – ответил господин Фелипе, протянув через борт руку молодым людям.