Вендари. Книга первая
Шрифт:
– Господи! – Габриэла зажмурилась.
Тело била мелкая дрожь. Эмилиан прижался губами к пропитавшейся кровью ткани. Габриэла не двигалась, слушая, как жадно чавкает младенец, пытаясь насытиться, сопит, сосет окровавленную ткань, хнычет.
– Подожди, – сдалась она, неловко расстегнула кофту, обнажила прокушенную грудь. – Вот. Так тебе будет удобнее, – она снова зажмурилась.
Зубы-иглы неловко впились в мягкую плоть. Затем еще раз и еще. Ребенок адаптировался, приспосабливался. С каждым новым укусом его зубы-иглы проникали все глубже и глубже. Габриэла стиснула зубы, чтобы не закричать. Отвращение и боль смешались. Еще несколько неглубоких укусов. Зубы-иглы замерли, погруженные в плоть, затем челюсти Эмилиана начали сжиматься, вонзая зубы все глубже
Он наелся и заснул. Его клыки исчезли. Немота ушла. Габриэла дрожала, пытаясь собраться. Правая грудь болела. Желудок сжимался от отвращения. Но ребенок был жив: лежал на заднем сиденье и спал. Габриэла подошла и посмотрела на него через стекло. Самый обыкновенный ребенок, мальчик с голубыми доверчивыми глазами. Мальчик, которому она обещала, что позаботится о нем. Обещала спасти его от Гэврила и его слуг. От теней. От смерти. Мальчик, которому она дала жизнь. Который никогда бы не появился на свет без нее. Так разве она не обязана заботиться о нем, разве она не несет теперь ответственность за его жизнь? Габриэла заставила себя не думать о его метаморфозах, зубах-иглах, голоде. «Ребенок. Это просто ребенок». Она села в машину и попыталась заснуть.
Утром Эмилиан проснулся раньше и разбудил ее. На его розовощеком детском лице сияла улыбка. За ночь он подрос. Теперь ему было пять-шесть лет. Прокушенная грудь болела, но Габриэла упорно заставляла себя не замечать этого, как заставляла себя не спрашивать Эмилиана, как часто ему нужно питаться. Они просто ехали куда-то. Просто жили. Вдвоем. Он и она. Странный ребенок и не менее странная мать. Все остальное можно было игнорировать. Нужно было игнорировать.
– Мне не нравятся пустыни, – сказал Эмилиан, когда к дороге подступили пески и сухие выжженные солнцем земли. – В пустынях нет жизни.
– В пустынях нет пастбищ, – сказала Габриэла.
Эмилиан долго молчал, затем осторожно согласился, признавая, что сейчас не готов к встрече с сородичами.
Они миновали несколько крохотных городов, двигаясь вечерами. Солнце утомляло Эмилиана, лишало сил. Об этом Габриэла тоже старалась не думать. Пока они передвигаются, они в безопасности – вот во что хотела верить она. Но пустыня не могла тянуться вечно. Когда-нибудь она закончится. И что тогда?
Габриэла выбрала неприметный заброшенный дом на окраине очередного крохотного города. За домом находился амбар с сорванной ветром крышей, но в этом амбаре можно было спрятать машину. Комнату для жилья Габриэла выбрала так, чтобы окна выходили на пустыню, и ночью с дороги невозможно было увидеть свет десятков свечей, купленных Габриэлой в местном магазине. Так же ей пришлось купить старый примус. Торговец-индеец долго хмурился, не понимая, зачем белой женщине примус, но затем решил, что это не его дело. Старик-продавец в пыльном магазине на главной улице города оказался более любопытным. В какой-то момент он решил, что где-то уже видел Габриэлу. Она насторожилась, подумала, что сейчас старик вспомнит телепередачи и газетные статьи о генетиках, но он лишь попытался вспомнить, кому из жителей города Габриэла приходится родственницей. Габриэла свела все в шутку, не давая четкого ответа. Кроме примуса и свечей она купила одеяла и еду, которую можно хранить без холодильника. Эмилиан ждал в машине, прячась от солнца, изучая мир через ветровые стекла.
– Ваш сын? – спросил Габриэлу старик-продавец. Она вздрогнула, но тут же заставила себя собраться, спешно закивать головой. – Симпатичный мальчик, – старик улыбнулся, демонстрируя вставные зубы, и предложил стопку старых комиксов и несколько пыльных книг.
– Не думаю, что у меня есть деньги, чтобы купить все это…
– Это бесплатно, – старик улыбнулся шире. – Все равно их уже никто не купит, и мне придется выкинуть все эти книги и журналы на свалку, а так… – еще одна улыбка. – Когда-то мои дети были такими же маленькими. Они зачитывали до дыр все эти забытые комиксы, так что…
Габриэла поблагодарила старика
и спешно вернулась в дом, надеясь, что никто не видел, как она свернула с пустынной дороги. Кондиционер в машине не работал, и в салоне было невыносимо душно, но Эмилиан настойчиво просил Габриэлу не открывать окна. Он вспотел и был бледен. Габриэла не знала, что было причиной этого: голод или палящее солнце. Не знала, да и не хотела знать.– Мы будем здесь жить? – спросил Эмилиан ближе к полуночи, когда они зажгли свечи и застелили кровати.
– Тебе не нравится? – Габриэла готовила себе скудный ужин.
– Нравится, – сказал Эмилиан. – Здесь тихо и спокойно, – он огляделся по сторонам. – Особенно ночью.
– А твой голод? – спросила Габриэла. Она не хотела задавать этот вопрос, но мальчик слабел на глазах. Габриэла попыталась вспомнить, когда он питался в последний раз, но так и не смогла.
– Я могу подождать с едой еще пару дней, – сказал Эмилиан.
– Пару дней? – Габриэла окинула его внимательным взглядом. – Ты плохо выглядишь.
– Но ведь я еще жив.
– Да… – Габриэла нахмурилась, качнула головой. – Нет. Так не пойдет, – она позвала его к себе, усадила на колени. – Вот, – Габриэла обнажила правую грудь. – Можешь укусить меня. Не хочу смотреть, как ты медленно угасаешь.
Она закрыла глаза, не желая видеть происходящие с ребенком метаморфозы. Боль полоснула сознание острым ножом. На этот раз укус был всего один, но Габриэла не смогла сдержать крик.
– Все нормально. Можешь продолжать, – сказала она Эмилиану, хотя он и не собирался прерываться.
Раны, оставленные им, затягивались быстро и почти никогда не гноились. Утром, закрывшись в ванной, Габриэла обследовала свою правую грудь перед старым, треснувшим посередине зеркалом и решила, что в следующий раз даст Эмилиану другую грудь. «В следующий…» – она насторожилась, словно ребенок мог читать ее мысли, мог видеть все желания, все страхи и тревоги. Приоткрыв дверь, Габриэла выглянула из ванной. Эмилиан сидел на кровати и листал комиксы.
– Хочешь, я научу тебя читать? – предложила Габриэла.
Мальчик встретился с ней взглядом и протянул комикс. Учился он также быстро, как и рос. В какой-то момент Габриэле показалось, что он умел читать, лишь притворялся, чтобы не обидеть ее, но она тут же отбросила эту мысль.
На вторую неделю жизни в заброшенном доме у них появилась компания. Белый котенок пробрался в гостиную и разбудил их своим жалобным мяуканьем. Эмилиан проснулся раньше Габриэлы.
– Можно я оставлю его себе? – спросил он, наблюдая, как котенок жадно пьет налитое ему молоко.
Габриэла кивнула, долго смотрела, как Эмилиан играет со своим питомцем, затем все-таки решилась и спросила, не может ли он вместо ее крови питаться кровью животных.
– Тебе не нравится кормить меня? – растерянно спросил мальчик.
Габриэла смутилась, попыталась подобрать нужные слова, чтобы объяснить ему свои сомнения и желание, чтобы он питался кровью животных, но так и не смогла.
– К тому же мне нужна только человеческая кровь, – сказал Эмилиан, словно прочитав ее мысли. В его глазах была обида. Стыд заставил Габриэлу покраснеть.
– Нет. Ты неправильно меня понял! – она сбивчиво начала извиняться. – Мне нравится тебя кормить. Правда. Вот… – Габриэла спешно обнажила грудь. – Можешь есть, сколько хочешь, – она улыбнулась.
Эмилиан не двигался: стоял, продолжая гладить белого котенка, и смотрел на ее обнаженную грудь, заставляя смущаться и краснеть еще сильнее.
– Я могу подождать с кормежкой, – сказал наконец Эмилиан.
Габриэла не знала, далось ему это решение с трудом или нет, но она могла поклясться, что видела, как в нем начинали зарождаться метаморфозы. Тело готово было измениться, поддаться инстинктам, но он смог побороть свою чудовищную природу. Котенок спрыгнул с рук Эмилиана и побежал в гостиную. Мальчик вскрикнул и побежал за ним. Габриэла спешно прикрылась, но еще долго думала о том, что случилось, и тешила себя надеждой, что Эмилиан когда-нибудь сможет стать обыкновенным ребенком. Почти обыкновенным…