Венец терновый

На Черном море господствовал турецкий флот, который мог в любое время высадить многочисленные десанты по всему побережью, от Феодосийского залива до Керченского пролива. Прикрыть стоверстное побережье невозможно, противостоять высадке, что будет прикрыта огнем корабельных орудий, крайне затруднительно.

Так что надвигающаяся война ввела свои коррективы, и ждал он ее с нарастающим страхом и волнением…

Глава 2

– Это очень много, княже. Такое количество оружия, мы, конечно изготовить сможем, но к лету следующего года не получится никак!

Юрий отвечал очень осторожно, приходилось подбирать слова – любая сказанная невпопад, или неосторожная фраза, могла быть использована против него. Надрывно заныли плечи – воспоминание о московской дыбе, на которой ему пришлось повисеть, да отведать на собственной спине знаменитого палаческого кнута.

Только страха в душе не ощущал совершенно – тогда он был жалкий, никем не признанный изгой, вымаливающий милость. Но за два с половиной года ситуация кардинально изменилась, особенно теперь, после потери московитами гетманской столицы Чигирина и полученной летом от турецкого визиря громкой оплеухи.

Посол от московского царя Федора Алексеевича, о прибытии которого известили заранее, прибыл в Галич по первому снегу, что лег белым покрывалом на степные просторы Донбасса. И был он знатен, родовитый боярин с княжеским титулом. Образован и любезен, почтительный, с умными и усталыми глазами – облик и манера разговора вызывала непроизвольную симпатию к собеседнику.

Вот только Юрий был уже изрядно побит жизнью, и в прямом и переносном смысле, чтобы доверять Голицыну, наоборот, сделался крайне осторожным. Ведь угодить в разговоре в поставленный капкан легче простого, зато освободиться будет сложно, и с немалыми затратами.

Прибыл Голицын с помпой – его сопровождала огромная свита, заполонившая Княжий Двор, посольского здания на всех не хватило. Да и подкреплена она силой изрядной – на той стороне Северского Донца расположились на биваке не меньше трех тысяч солдат из полков «иноземного строя», наиболее хорошо подготовленных в русской армии. И по слухам, именно эти два полка наиболее храбро сражались под Чигирином.

Подарки от имени царя поражали богатством, и Юрий моментально понял, что это банальный откуп, заглаживание той жестокой обиды, что была нанесена в Москве. Хватало и связок шкурок, в том числе соболиных, и пресловутая шуба с царского плеча, уйма драгоценных безделушек со всяческой посудой, и церковная утварь с иконами, а также оружие в подарочном варианте – в золоте и серебре, с камнями.

Но самым главным подношением являлась царская грамота, в которой скрупулезно и тщательно были выписаны все его титулы, включая приобретенные в последнее время, и с нахальством, вернее с невероятной наглостью, объявленные во всеуслышание.

Юрия от строк ошпарило словно кипятком. Он никак не ожидал, что царь с Боярской Думой, а без согласия оной – «великий государь повелел, а бояре приговорили» – послать такую грамоту невозможно, признали его как «государя и самодержца, царя боспорского, короля готского и Червонной Руси, и прочая, защитника веры православной».

Посол оказался хватким, пока Юрий пребывал в столбняке от оказанной ему чести, его принялись «доить», и от этого занимательного процесса он сразу отрезвел.

«Заявка не хилая – десять тысяч ружей и полсотни «единорогов», что нужны для вооружения солдат. Причем в полной комплектации, а пушки с зарядными ящиками, передками и упряжью. И это в тот момент, когда я сам вооружаюсь до зубов. И от трофейного оружия категорически отказался – но то ладно, найдем куда приспособить.

Как бы «отшить» его с такими запросами, но никак нельзя, надо идти на уступки. Выпуск «гладкостволов» можно довести до трех десятков в день, но нарезных винтовок и штуцеров никак – станки нужны, и так дюжину еле осилили. Придется поторопиться с открытием еще одной мануфактуры – сроки капитально поджимать начали».

– Великий государь решил твоему царскому величеству отправить три тысячи лучших солдат в помощь, удержать владения твои боспорские. Но снаряжение воинское ты им, государь, свое положишь, а жалование от казны из Москвы пойдет. Полки сии за Донцом стоят, и припасами всяческими на полгода служивые обеспечены.

– Новые ружья будут изготовлены до мая – их изготовим до шести тысяч, больше никак не сможем, люди и так работать станут днями и ночами. Железа ведь отлить много нужно. Еще четыре тысячи будут переделаны из османских ружей, что в Крыму захвачены были, по нашим правилам. Поверь, княже, точно такие же мы передаем запорожцам и донцам с пулелейками – они ничем не хуже будут!

После «выпада» Голицина Юрий жадничать не стал. За зиму три тысячи солдат будут должным образом выучены, а вооружить их можно без проблем прямо сейчас, забрав часть ружей из стрелецких полков. И следовало немедленно поторопиться:

– Князь Василий Васильевич, солдат царя Федора Алексеевича поспешить перевезти нужно, как морозы ударят, море замерзать начнет. Я по слободам приказы отправлю, чтоб повозки готовили, не мешкая. В лимане Донском калиуты на якоре стоят – на берег их не вытащили еще. И по дороге воинство православное кормить будем, и привечать всячески. Только нужно, чтобы они немедленно выдвигались – каждый день до полутысячи человек, так легче их будет в Крым переправить.

– Я гонца немедленно отправлю, прикажу генералу Гордону с авангардом «выборных полков» идти без промедления.

«Ноябрь на дворе, торопиться надо, а то шторма нагрянут – хана будет. Каждая калиута до ста человек примет на борт с грузами, тридцать рейсов нужно – по два на каждую. Если три мавны с галерами вместе отправить, то вообще за один рейс всех на южный берег перевезем. Так что перевозку осуществить можно быстро. Если непогоды не будет, а день ясным и тихим, с ветром попутным. В любом случае, должны успеть!»

– Буду вам признателен, князь.

– Великий государь Федор Алесеевич желает отношения между нашими державами учинить добрые. А потому товары приказано собирать, дабы по зимникам на санях, а в мае на стругах по Донцу и Дону отправить. По списку в точности все велено исполнить, а кроме того отправить и сверх того, в сто семьдесят тысяч рублей. Тут перечень всего, о чем ты, государь, в грамоте своей жалился.

Юрий впился в глазами в бумагу, и второй раз впал в состояние столбняка – немыслимое богатство, которого отчаянно не хватало в его владениях. Порох и селитра, причем три тысячи пудов, сукно доброе и ткань льняная – если дорожкой от Галича рулоны размотать, то до Владимира дотянется. Бумаги три десятка возов, да книг всяких отпечатанных на Москве воз полный. И целый перечень еще всего, с указанием точной цены – в рублях и алтынах с копейками и деньгами.

«Так, ружья наши по семь рублей, орудия в восемьсот. Итого на сто десять тысяч. Торг неуместен – цены с нашей стороны заранее определены, а тут все с надбавками, причем серьезными. Так понятно – война идет, напряг у них полный. Нужно соглашаться, и благодарить».

– Великий государь приказал дьякам ружья и пушки ваши принять за сто тысяч рублей, и еще семь тысяч. На три тысячи взять у вас товара всяческого – киновари и красок, они у вас добрые, да посуды, что хрустальная, мастерами вашими сотворенная. А остальное деньгами забрать, золотыми и серебряными – монеты добрые, чекан уж больно хороший. Приказано гривны взамен ефимков использовать при торге во всех городах наших, да червонцы готские принимать безбоязненно. Но то только четверть суммы, в доле равной полновесных гривен и кун, а также червонцев. А все другие чеканить по персоне великого государя Федора Алексеевича, оттиски царственные у дьяков моих находятся, что на Монетном Дворе присмотр чинить будут, как по уговору с послом твоим было.