Венера (Богини, или Три романа герцогини Асси - 3)

– Ты позовешь меня обратно, - икая, сказал паша и, пошатываясь, двинулся дальше.
– Ты получишь ее за полмиллиона. В чем я мог бы отказать тебе? Можешь делать с нею, что хочешь. Но только это!

* * *

Рущуку и паше завидовали: они удовлетворяли свои желания, громко выражали их, требовали больших сумм, бранились. Каждому хотелось подражать им. Было сброшено еще несколько цепей. Парочки разгорячились еще больше. Там и сям обменивались колкостями.

Винон Кукуру за лавровым кустом позволила прекрасному маркизу Тронтола поцеловать себя в затылок. Ее сестра Лилиан, проходя мимо, раздвинула ветви и сказала:

– Не стесняйтесь, Феличе, не стоит. То, что вы делаете с этой дамой, не идет в счет.

– Почему?
– невинно спросила Винон.

– Потому, что это делают с ней слишком многие.

– Право, маркиз, я думаю, что она ревнует. Кстати, ведь мы еще не поздоровались. Дай мне руку.

Лилиан выпустила ветви.

– Вы видите, Тронтола. Разве не печально, что сестры даже не здороваются друг с другом? Можно ненавидеть друг друга - я ничего не имею против этого, но здороваться все-таки следовало бы. Впрочем, я не питаю к Лилиан ненависти, ведь она нисколько не выше меня...

Лилиан вдруг очутилась за кустом, возле них.

– Я не выше тебя? Я настолько же выше тебя, насколько чистая совесть выше нечистой...

– Это красиво сказано.

Сестры мерили друг друга взглядами. Лилиан стояла, выпрямившись, в своем металлически сверкающем платье, точно в потоке кинжалов. Винон мягко лежала в своем красном шелку, выставляя покрытую кружевами грудь; лицо ее отливало молочным блеском, точно опал.

– Это настолько же красивее, - заявила Лилиан, - насколько свободная артистическая жизнь красивее тайных пороков.

– О, какие громкие слова!
– мягко сказала Винон.
– И прежде всего не тот стоит выше, кто впадает в гнев... Вы знаете книгу моей сестры, маркиз?

Тронтола попробовал перевести разговор на другую тему.

– Великолепная книга, княжна. Она написана для знатоков. У вас талант делать вещи литературно возможными...

– О, тут дело не в таланте, - вставила Винон.

– Нет, потому что у тебя его нет, - пояснила Лилиан.

– От меня его и не требуют. Талант хорош для того, кто не умеет пробиться, как личность... Ты после своего бегства из Рима написала памфлет на римское общество. В нем есть все, что знают и о чем не говорят: живущие на содержании мужчины, проданные женщины, высокопоставленные шулера, побочные доходы сановников, полиция на службе у частных страстей, прикрытые преступления и противоествественные любовные истории, - вся гамма.

Тронтола заметил тоном знатока:

– Ваша сестра красивым жестам швырнула все это в лицо обществу.

– Возможно. Но согласитесь, что женщина, которая печатает такие вещи, не играет роли сильнейшей. Она мстит. Общество ранило ее, она же не может сделать обществу ничего: ей можно и не верить, так как она ведь мстит... Чего только она не рассказала о Тамбурини; это не помешает ему в один прекрасный день стать епископом Неаполя. Она бессильна; ей не остается ничего другого, как презирать нас. Вы находите это таким достойным удивления?

Тронтола воскликнул в растущем смущении:

– Ваша сестра живет в прекрасном одиночестве!

– В прекрасном одиночестве!
– подтвердила Лилиан. И она опять повторила то, в чем тысячу раз ее уверяла ее гордость:

– Стоя на сцене нагая и залитая светом, я поднимаю ослепительный, победоносный протест против всего лицемерия моей касты, против всей грязи и ненависти к телу.

– И подумать, что другие при этом просто забавляются, - заметила Винон.

– Почему ты отняла у меня Жана Гиньоль?

– Вот он, главный вопрос во всей этой сцене.

– Я отвечу тебе. Потому, что ты хотела отомстить за то, что я жила, что я осмелилась жить, а ты не осмеливалась. И потому, что ты унаследовала ненависть нашей матери, которая ненавидела меня за все богатые постели, в которые я не позволила положить себя. И ненависть всего общества, которое завидует мне за мужество моей жизни. И потому, что ты сама принуждена подолгу страдать от желаний, которые я быстро утоляю, и принуждена лицемерить! О! Весь тайный стыд женщины с добрым именем! Вы видели, Тронтола...

Тронтола сделал безнадежный жест.

– ...как коварно она обошлась с маленьким русским, который чуть не плакал. Она так рада, что не хочет его. Ее желания для нее пытка... Но потом над бедной Винон наклоняетесь вы, маркиз, и в это мгновение она не спокойна, бедная Винон, - совсем не спокойна!

Тронтола польщенным жестом отклонил от себя эту честь.

– И все-таки она должна держать себя спокойно, именно теперь, накануне ее представления ко двору! Она будет представлена вместе со своим мужем. Наконец-то, ей прощают мое существование: какое торжество! А интриги, понадобившиеся, чтобы добиться этого, а поцелуи и укусы в темноте, а отречение от последней гордости, а скука, а грязь в душе... Грязь - о, если бы мне дали миллионы и царские почести - я говорю это от всего сердца, - я не хотела бы ни минуты дышать тем воздухом, которым дышишь ты!

– Ты кончила декламировать?
– презрительно осведомилась Винон.
– Я охотно верю, что ты отказываешься следовать моему примеру. Прежде всего потому, что ты не можешь. Ты хотела бы знать, почему я отняла у тебя Жана Гиньоль? Потому что я любила его.

– Ты обманываешь его.

– Я его не обманывала.

– Что же это доказывает?

– Потому что ты не любишь ни его, ни кого-либо другого. Твое прекрасное одиночество, - позволь это сказать тебе, - порождение холодности и себялюбия.

– Потому что я не хотела позволить maman и всему обществу злоупотреблять собой?

– О, вечно все общество. Если бы ты в самом деле хотела бороться с ним! Я делаю это.

– Ты!

– Я! Кто сказал тебе, что я менее одинока, чем ты? Я прокладываю в обществе дорогу себе и своим желаниям. Оно спускает мне многое, потому что чувствует, что я показала бы когти. О, я не написала бы книги и не доставила бы свету безвредного зрелища!

Винон уже не лежала спокойно, как прежде, она сильно разгорячилась. Тронтола вертелся между ними, чувствуя себя неловко, но в то же время возбужденный этим взрывом женских темпераментов.

– Я писала бы анонимные письма и наносила бы раны своим беззащитным врагам, нисколько не компрометируя себя.

– Фуй!
– сказала Лилиан.

Винон пожала своими белыми плечами.

– И ты не задыхаешься от всего этого притворства?
– с отвращением и интересом спросила ее сестра.

– Нисколько. Ведь я высказываюсь теперь, и притом совершенно непринужденно. Я скажу вам еще больше: в ближайшем времени я буду представлена их величествам, а между тем, не говоря о любовниках, которые не идут в счет, у меня имеются две настоящие связи - одна из них с сыном дамы, которая представит меня.