Венера с пистолетом

Калитка в сад открылась после толчка – и толчка солидного. Я прошел через сам сад размером примерно с биллиардный стол, затем под аркой и вышел в открытый центральный двор. Внезапно мне показалось, что вокруг слишком тихо.

Что касается самого дворца, то он был не слишком велик, и даже по сравнению с другими венецианскими дворцами бросалось в глаза, что его лучшие времена давно позади. Выкрашенные в оранжевый цвет стены покосились, были все в трещинах и штукатурка на них отваливалась большими кусками, обнажая крошащуюся кирпичную кладку. Узкие окна были закрыты ставнями, краска на них осыпалась и расплылась и стала такой же серой, как само дерево. Внутри небольшого шлюза была брошена старая гондола, доски ее растрескались, а бронзовые морские коньки покрылись зеленым налетом. И все четыре стены обрамляла дорожка из зеленого ила.

Складывалось впечатление, что вы находитесь внутри черепа, который вытащили со дна канала. И запах был соответствующим. Я вздрогнул.

Затем за шлюзом закашлял катерок и я был благодарен ему за то, что донесся хоть какой-то звук. Подойдя к центральной двери, я нажал звонок.

После долгого ожидания ставень над дверью со скрипом открылся, старая карга высунула голову и по-итальянски предложила мне убраться прочь. Я, конечно, могу только предполагать, что она сказала; но во всяком случае имела в виду она именно это.

Я поклонился ей – слегка, конечно, – и сказал:

– Я приехал из Лондона, чтобы посмотреть картины, – так как именно это я и хотел сделать. Черт возьми, если эта старая жаба работала на англичанку, то должна понимать по-английски.

Она действительно поняла.

– Леди умерла. Убирайтесь.

– Я знаю, что она умерла. Именно потому меня и послали посмотреть картины.

Она уставилась на меня. Потом кто-то появился у нее за спиной, она отодвинулась в сторону и Гарри Барроуз выглянул наружу со словами:

– Ну, привет, Берт. Я не знал, что ты стал посредником по торговле живописью. Поднимайся наверх.

Он подождал меня на верхней площадке широкой мраморной лестницы, ни одна из ступенек которой не осталась горизонтальной. То же самое можно было сказать и насчет пола, да и стены не были вертикальными и вообще в этом доме невозможно было найти ни одного по настоящему правильного прямого угла.

Мы пожали руки и я сказал:

– Вы должны чувствовать себя как дома в таком кривом месте [26] .

26

Игра слов: crook – мошенник (о человеке) и кривой, изогнутый, сгорбленный – прим. пер.

Он захихикал. А потом спросил:

– Что вы ищете, Берт?

– Охочусь за выгодной сделкой. Может быть, какое-нибудь оружие или доспехи?

– Видите ли, здесь ничего не продается. Наследство будет утверждено официально не раньше чем через несколько месяцев.

Я только кивнул и осмотрелся вокруг.

В помещении было темно – всего лишь несколько плотно занавешенных ламп по стенам – и тяжелый сырой воздух пах старухами и каналом. Комната походила на лавку старьевщика. На каждом шагу стоял либо простой стол, либо стильный столик, либо конторка, и на каждом дюйме поверхности столов поместились вазы, часы и прочие безделушки в том же духе. Картин на стенах было больше чем обоев.

Я вздохнул.

– Боже мой!

Гарри махнул рукой.

– Пойдемте дальше и посмотрим. Я составил что-то вроде небольшого каталога. – Он подошел к большой, пыльной и грязной картине. – Должен сказать, что это работа Тьеполо – или была ею.

Я понял, что он хотел сказать. Полотно обвисло складками. Я коснулся его и обнаружил, что оно влажное. Черт возьми, оно было просто мокрым! Штукатурка под ним превратилась в рыхлую пасту.

Гарри двинулся дальше.

– А это Гейнсборо – по крайней мере, когда-то был им.

Мы обошли комнату. Он назвал еще несколько имен, но больше половины картин были из тех, которые вешают в провинциальных отелях. Вы понимаете, что я хочу сказать – замок в горах, или мертвый кролик, омар и кисть влажного винограда. Старуха, видимо, приобретала их для того, чтобы закрыть стены, и не видела разницы между Тьеполо и мазней своих племянников.

Гарри остановился у двери и оглянулся. Лицо его стало одновременно решительным и мрачным.

– Миллион долларов. Здесь сгнили картины на миллион долларов. – Он покачал головой. – Какого черта они это делали? Почему покупали картины, если не могли следить за ними? Мне стыдно за ее детей.

Я снова кивнул, пытаясь сообразить, что нужно Гарри на этом кладбище произведений искусства. И решил, что кажется понял: он собрался стать Возрождением и Светом. Скупить все по бросовой цене, учитывая состояние, а затем нанять команду реставраторов, чтобы привести их снова в товарный вид. Одну – две из наиболее поврежденных (и самых дешевых) после просушки придется просто выбросить – но только после того, как их тщательно скопируют, а копии подвергнуты искусственному старению. У него на руках останутся документы для продажи, в которых будет подтверждено, что он купил оригинальную авторскую работу.

Неплохое дельце, если есть деньги его финансировать.

– Здесь нет еще и половины, – сказал он и пошел дальше по длинному мрачному коридору, стены которого были увешаны главным образом гравюрами, офортами, картами – все в черно-белых тонах. Некоторые из них были разложены на столах или прислонены к стенам; бумага деформировалась и обвисла, но все они были под стеклом и потому сохранились лучше, чем картины.

Он остановился.

– Вот это единственное, что можно продать немедленно.

Это была гравюра. Небольшая, примерно девять дюймов на одиннадцать, аккуратно вставленная в рамку, так что сырость до нее еще не добралась. Мне она показалась смутно знакомой; рыцарь в латах на коне, со склоненным копьем, на конце которого развевалось что-то пушистое, а рядом старик с лицом, напоминающим череп, и шлемом, полным змей, а за ним еще кто-то с мордой дикого кабана и торчащими рогами. Одним словом, вы понимаете, символика смерти.

– Дюрер, – сказал Гарри.

Даже я мог предположить это, особенно после того, как заметил монограмму «АД» на верстовом столбе в левом нижнем углу гравюры.

Я просто кивнул и мы пошли дальше.

Мы прошли еще через две комнаты меньших размеров, но также загроможденных гниющими вещами, как и первая. С меня было достаточно. Я присел на зеленый плюшевый диванчик, но тотчас вскочил, так как сидеть на нем было все равно, что на куче водорослей.

– Я вас покину, дружище. Здесь для меня ничего нет.

– А вы не хотите приобрести вот эти доспехи?

Я уже заметил их – но заделать дыры, проеденные ржавчиной, было невозможно: стоило их коснуться, краска сразу отвалилась бы. Я покачал головой.