Венера
Шрифт:
Мы с Гвинет вышли на террасу, чтобы застать последние лучи заката. Небо наливалось огненно-бордовым цветом, садящееся солнце светило сквозь перистые фиолетовые облака. Малиново блистало море, как мундир ушедшего Квентона. Отсюда плеск волн, доносившийся с затопленных террас, казался вздохами русалок, шепчущихся между собой на берегу.
Гвинет казалась такой обворожительной в своей изящной и прелестной сорочке… простите, я о ее вечернем платье - впрочем, оно было так прозрачно, что его можно назвать и так… в такой длиной сорочке, ночной рубашке, опускавшейся, обволакивая ее ноги, доходившей до самого пола.
– И я тоже завишу от твоих денег,- прошептала она.- Не забывай об этом.
Два года назад, когда мы впервые встретились, Гвинет работала балериной в Лондоне. В подтанцовке. Затем она вдруг решила, что лучше будет изучить историю искусств в Сорбонне. Ныне она штудировала архитектуру в Барселоне. Я позволил ей воспользоваться своими апартаментами. За эти два года я хорошо узнал ее: но мы никогда не произносили слова «люблю». Даже занимаясь любовью в постели.
– Это не имеет значения,- ответил я.
– Для меня тоже.
Я знать не хотел, что она имеет в виду. Я хорошо чувствовал себя в ее обществе. Я бы даже сказал, что она мне нужна. Мне были нужны ее здравомыслие, ее эмоциональная поддержка, ее тихая и спокойная сила.
Она убрала голову с моего плеча, едва солнце исчезло за горизонтом. Я показал на французские жалюзи, и мы прошли обратно в комнаты.
– Понимаешь,- продолжала Гвинет, когда мы опустились на диван,- они сами рады, что это произошло. Что им не придется лететь вместе с тобой.
Кивнув, я ответил:
– Да, я не заметил на их лицах страдания по этому поводу. Не считая Квентона.
– Этот волейболист умеет маскировать свои чувства,- улыбнулась она.
– Но он так запустил подносом… Получилось от души. Он-то рвался в поход…
– Сначала рвался,- возразила она.- Но за последние недели чувства его заметно поостыли. Разве ты не заметил?
– Нет. Что ты хочешь сказать?..
Гвинет пожала своими тонкими изящными плечами.
– У меня сложилось впечатление, что чем ближе час отправления, тем меньше Квентон - да и все остальные - рвались в путь. Многие начали испытывать страх и смутные предчувствия. Когда ты планируешь рискнуть через месяц - это совсем не то чувство, которое начинаешь испытывать, когда рискнуть предстоит завтра. Особенно когда речь идет о риске не только денежном… но и…
– Погоди… Ты считаешь - они боялись с самого начала?
– Конечно.
– И ты?
– Еще бы.
Я откинулся на диванные подушки и задумался.
– Но все же они согласились лететь со мной. И ты тоже.
– Сначала это заводило.
– Заводило?
– Ну да, звучало возбуждающе. И заманчиво. Полет на Венеру и все такое. Экзотика. Но ведь это же опасно. Разве не так?
Я обреченно кивнул. И прежде чем понял, что сказал, добавил:
– И я тоже боялся.
– О-о-о,- с удивлением протянула она.
– Я не хотел доводить дело до этого. Тем более после того, что случилось с Алексом, я бы сказал: «Мы пойдем другим путем».
– Так почему ты согласился?
– Гвинет, пойми… мне нужны деньги. Были нужны.
– Разве все в жизни зависит от денег?
– вздохнула Гвинет.
– Я попал
в дурацкое положение.– Но ты можешь из него выйти,- попыталась убедить меня она.- Когда ты вернешься, то будешь полностью независим от денег твоего отца, на всю оставшуюся жизнь. Разве игра не стоит свеч?
– Смотря куда потом эти свечи поставят. Она как-то странно посмотрела на меня.
– А ты что думал? Большая игра - высокие ставки. Некоторое время мы молчали. Вот сумерки сгустились
настолько, что мы перестали видеть друг друга. Наконец я сказал:
– Знаешь, это Алексу я обязан тем, что пошел в науку. Планетарную астрономию и все такое…
– В самом деле?
Я едва различал ее лицо в темноте.
– Да. Он был на десять лет старше. Сколько себя помню, я всегда говорил «хочу, как Алекс».
– Значит, ты здорово хочешь.- Мне показалось, что в темноте блеснули ее зубы - на лице играла озорная улыбка.
– Да, в том числе я хотел заниматься… освоением планет.
– Так ты хочешь освоить Венеру,- продолжала она расспрашивать голосом, в котором был и смех, и еще что-то такое, отчего замирает сердце.
– Мы вместе летали на Марс,- ответил я, чувствуя, как гулко бьется мое сердце.- Гуляли вместе по зыбучим пескам. Восхитительно!
– А теперь ты хочешь прогуляться по Венере?
– Гвинет придвинулась ко мне в темноте. Она оказалась так близко, что я ощущал ее дыхание.
Наконец я выдавил через силу:
– Да дело не в деньгах! Будь они неладны. Я не из-за денег лечу, а ради брата. Я лечу туда за Алексом.
– А вернешься за мной.- Она поцеловала меня в темноте в щеку и прошептала: - Конечно, Ван, все будет, как ты хочешь.
А вдруг это правда? Может быть. Говорил ли правду хоть один из нас? Или мы лгали друг другу и самим себе? И тут у меня в груди кольнуло от осознания того, что я хочу, чтобы это было правдой. Мне нужна эта правда.
– И насчет квартиры в Барселоне,- неожиданно продолжила она.
– Что насчет квартиры?
Она колебалась достаточно долго, не решаясь высказаться.
– Ну, понимаешь… если ты все-таки не вернешься… нет, я не хочу сказать… но ты понимаешь, что я… в общем, мне нужны легальные основания, чтобы остаться там. Твой отец ведь вышвырнет меня оттуда, разве не так? Или это сделают его адвокаты.
«Нет,- подумал я.- Тебя он не вышвырнет. Только глянет один раз в твои многообещающие глаза, полные надежды, на твой гибкий стан и мигом заберет тебя себе». Но я не сказал ей этого. Вместо этого я произнес: - Я все понял. Квартира отойдет тебе по завещанию. Ты довольна?
Она прильнула ко мне снова и снова поцеловала меня, на этот раз в губы.
Мы никогда не говорили о любви или о благодарности, но понимали друг друга с полуслова.
СТАРТ
Родригес умолял меня чуть не на коленях: - Послушайте же, мистер Хамфрис, вы должны принять решение. Должны же вы когда-нибудь принять его? Кто, черт побери, будет в конце концов командиром экспедиции?
Я слышал от него подобные требования, но они звучали куда более закамуфлировано. Так резко, в таких тонах он еще не позволял себе выражаться. Вид у Родригеса был отчаянный.