Венок усадьбам

Точно забытые могилы, о которых некому позаботиться, стоят еще старые усадьбы, привлекая лишь взоры любопытствующих искателей старины и былого увядшего искусства.

Михалково

Несколько раз в своих редакционных примечаниях к историческим материалам упоминает Петр Бартенев [81] , просвещенный создатель “Русского архива”, о том, что усадьба Михалково была отстроена графом Паниным в подражание взятой им крепости Бендеры [82] . Сейчас это указание кажется и странным, и неожиданным. Почти в черту города вошла усадьба; около готических башен ворот — трамвайная остановка; рядом с причудливой старинной архитектурой — жалкие и грязные, окруженные слякотью и нечистотами лачуги рабочих (1926 год); перед липовым парком пруд, куда теперь стекают вонючие отходы с фабрики бывшей Иокиш [83] . Но среди этих отвратительных всходов современной цивилизации, которые далеко не выкорчеваны социальной революцией, ради них произошедшей, высятся горделивые даже в своем разрушении остатки былой, великолепной жизни одного из сановников екатерининского времени.

81

Бартенев Петр Иванович (1829—1912), русский историк, археограф.

82

В годы русско-турецкой воины 1768—1774 годов генерал-аншеф Панин Петр Иванович (1721—1789) командовал 2-й армией, овладевшей в сентябре 1770 года крепостью Бендеры.

83

До 1767 года Михалково принадлежало Дашковым, затем Паниным; с начала XIX века усадьбой владели Иокиш.

Внимательно приглядевшись к отдельным фрагментам, сопоставив их в один общий композиционный комплекс, нетрудно убедиться в том, что усадьба представляет из себя на редкость хорошо уцелевший ансамбль. Нет только главного дома, зато налицо вся циркумференция закругленного перед ним двора и планировка идеально сохранившегося парка, не потерявшего даже две свои исключительно интересные каменные беседки.

Михалково, где фрондирующий гр. П.И. Панин, которого Екатерина II называла “первым вралем и персональным оскорбителем”. задавал на удивление избалованным москвичам богатейшие пиры и празднества, выстроено, несомненно, Баженовым в том стиле псевдоготики, который процветал в России в 60-х, 70-х и начале 80-х годов XVIII века. В недавние годы напечатанная работа о Чесменском дворце доказывает, что этот расцвет псевдоготики, предшествующий, по-видимому, распространению классицизма в русской архитектуре, был продиктован желанием русской аристократии и даже представителей династии создать некое подобие фамильных замков, освященных преданиями старины, хранящих галереи портретных изображений. Точно проникнувший в дворянство купец, покупающий загородный замок и портреты “предков”, старались случайные вельможи и временщики, а за ними и представители боярства, утратившие свои деревянные хоромы, укрепить, пусть лишь наружно, символически, корни своего воображаемого генеалогического древа. Именно этим было подсказано применение в строительстве готического стиля, вернее, как было доказано, готической одежды барочной архитектуры в развившемся дворцовом и усадебном строительстве. Верно, со временем удастся установить здесь английские, немецкие, даже французские течения как источники заимствований. Готику изучали в Англии архитекторы братья Нееловы, построившие Баболовский дворец в Царском Селе, немецкую готику привез с собой Фельтен, строитель Чесмы, готику в своеобразной амальгаме с московской архитектурой XVII века изучал по увражам и кремлевским башням Баженов, да вслед за ним Казаков, Бакарев и Менелас. Помимо уже упомянутых построек этого стиля, принадлежащих Баженову, нельзя не вспомнить здесь о Петровском дворце Казакова, о Вишенках, усадьбе Румянцевых, Отраде и Нерасстанном Орловых, Красном Ермоловых, Марьинке Бутурлиных; и недаром все эти усадьбы были отстроены теми, кто не по праву рождения, а по прихоти случая были вознесены на первые места в государстве. Вслед за ними и некоторые представители родовитого барства стали тоже строиться в модном стиле — наблюдавший за возведением царицынских сооружений Измайлов возводит в Быкове псевдоготическую церковь, феодально-барочный характер приобретает Тишково Собакиных, с его октогональным домом, церковью и фигурными, точно крепостными башнями. Даже монастыри, церкви и гражданские постройки применяют этот модный стиль. Именно в эти годы пристраивается к Успенскому собору во Владимире его псевдоготическая колокольня, строятся новый, псевдоготический собор в Можайске и очень близкая к нему по стилю церковь в имении Демидовых около Болшева работы Бакарева, сооружается феодальная ограда Голутвина монастыря, возникают в Калуге в псевдоготическом вкусе задуманные торговые ряды. И тем понятнее это увлечение псевдоготикой, что именно этот стиль в глазах людей XVIII века отождествлялся с древнерусской архитектурой. Готической обозначает в своей знаменитой речи Баженов архитектуру Кремля [84] , готическими называет старые хоромы в Петровском графиня Головина, урожденная Голицына, в своих известных записках [85] . Вот почему круги, настроенные преимущественно националистически, то есть духовенство и купечество, не чуждались этого стиля.

84

Речь В.И. Баженова при Торжественной закладке Кремлевского дворца 9 августа 1773 года была опубликована в изданных Н.И. Новиковым сочинениях А.П. Сумарокова, затем перепечатывалась в периодических изданиях. (См.: Баженов В.И. Слово на заложение Кремлевского дворца / Сумароков А.П. Соч. М., 1787. Ч.2. С. 267-275; То же // Московский телеграф. 1831. Ч. 41. № 17. С. 115-127; То же // Московские губернские ведомости. 1844. (Прибавления к № 47 при биографии Баженова).

85

См.: Головина В.Н. Записки. СПб. 1900. 285 с.

Беседка конца XVIII века в усадьбе гр. П. И. Панина Михалково Московского уезда. Фото 1940-х гг.

Взятие Бендер графом Паниным в турецкую войну 1770—1774 годов, впечатление от старых стен турецкой крепости, желание сохранить потомству память о своем подвиге и вместе с тем стремление “облагородить” свою фамилию — вот те причины, которые создали известное требование у заказчика. Исполнитель же замысла — Баженов — логически развивал в пределах господствовавшей смены барочных и классических вкусов “вторые пути” русской архитектуры, пытаясь своеобразно продолжить в XVIII веке исконно русскую, старомосковскую архитектуру. Перед нами точно усилием воображения сделанная попытка начертать развитие явления в воображаемой, нереально существующей среде. И на перекрестии этих встречных фантастных стремлений зодчего и художника возникают Царицыно, Михалково, Марьинка — все эти блистательные вехи “вторых путей” русской архитектуры XVIII века.

На cour d’honneur ведет трое ворот, вернее, три проезда между краснокирпичными башнями, украшенными белокаменными деталями. Средняя их пара, наиболее нарядная, широко применяет в своей декорировке лопатки, стрелы, оконца-бойницы. Но как эти башни, так и другие, боковые; при всем желании своем казаться грозными и хмурыми, на самом деле являются все же чисто декоративными, в особенности на фоне голубого весеннего неба с тающими на нем облаками, с ложащимися по красному полю стен лиловатыми узорчатыми тенями, отбрасываемыми оголенными еще деревьями. Анализ форм михалковских башен, а также круглящихся стен-корпусов между ними, со стрельчатыми окнами и нишами, с треугольными карнизами и зубцами поверху, показывает очевидную родственность михалковской псевдоготики к постройкам Царицына.

Дом занимал место против центральных въездных башен — от него давно не осталось следа, и думается, не был ли он деревянным, временным; непосредственно со двора открываются теперь перспективы липовых аллей — выровненные лиловато-черные стволы и косые тени на дорожках, покрытых прелым прошлогодним листом. Вдали, по краям сада, белеют две беседки. Круглые в плане, частью забранные стенами, частью колоннами с какими-то фантастическими капителями, их венчающими, перекрытые куполом, несущим какое-то пирамидальное, в виде шпиля [окончание], эти беседки являются несомненным прототипом того храмика-ротонды то ионического, то тосканского, то коринфского ордера, которые так часто попадаются в русских усадьбах, а подчас и в церковной архитектуре, образуя один из ярусов звона. Следующий этап после михалковских беседок — “Храм Цереры” в Царицыне; уже совершенно серьезно-классический, если бы не декоративный сноп на куполе, своеобразное видоизменение шпилей, венчающих беседки панинской усадьбы. А вслед за этой ротондой или одновременно с ней возникают “Храм розы без шипов” в Павловске, беседки в Райке, Царском Селе, Ляличах, Званке Державина, ротонды в Братцеве, Петровском, Марфине, Петровском Михалковых против Рыбинска, позднее в найденовском саду [86] , Константинове, Грузине, Ильинском.

86

Имеется в виду усадьба "Высокие горы" Найденовых в Москве на Садовом кольце близ Яузы (примеч. ред.).

Круглые беседки михалковского сада интересны еще и тем, что они образуют то недостающее связующее звено, которое позволяет с несомненностью вывести происхождение беседки-ротонды от знаменитого памятника Лисикрата, то есть непосредственно от античности, совершенно так же, как церковь в Никольском Львовых восходит к эллинистичным ротондальным храмам в типе того, что сохранился в Тиволи и что так часто встречается в архитектурных фантазиях Тома де Томона. Еще одна деталь должна быть отмечена в связи с михалковскими беседками — их симметричное расположение. Храм-ротонда крайне типичен для английского ландшафтного парка: исключительно редко встречается этот тип сооружения в более старых регулярных французских садах, где, подчиняясь закону симметрии, он повторяется в одинаковых архитектурно-плановых точках. Один только раз еще в истории русского усадебного зодчества встречается этот любопытный стилистический анахронизм — в двух беседках сада Голицынской больницы в Москве, где ротонды эти, украшая каменную набережную над рекой, как бы отмечают архитектурные границы парка.

Город, с его шумами, сутолокой и пылью, надвигается на Михалково. И кто знает, не предназначены ли на слом башни и беседки и не лягут ли завтра под топором двухсотлетние липы, уступив место стандартным рабочим жилищам в духе современной нивелирующей и безличной архитектуры.

Средниково*

(* В настоящее время употребительней название “Середниково” (примеч. ред.))

Есть поэты, чьи имена тесно связываются с русской усадьбой, со старыми, насиженными дворянскими гнездами. Среди них Пушкин занимает по праву самое выдающееся место. Даже те усадьбы, где поэт побывал всего один только день, включаются в “пушкинские места”. Месяцы и годы жизни поэта протекли в Михайловском и Тригорском, позднее в Болдине. Вульфовское Берново, Каменка Раевских на Украине, Остафьево, Ярополец, Полотняные Заводы — все эти места не только случайные остановки на пути жизни поэта, но органически связанные с его творчеством этапы или мимолетные вехи творчества. Пушкин созвучен русской усадьбе, русской природе, как созвучны ей позднее Фет и Блок. Совсем иное дело Лермонтов — его воображаемый образ рисуется непременно на фоне Кавказских гор, на фоне скалистых утесов, снеговых вершин и бурлящих в ущельях потоков. Всецело принадлежащий, романтике Лермонтов тяготеет к той стране, которая притягивала к себе все буйное, все искавшее острых переживаний, все красочное и необузданное. Кавказ для русского искусства 30—40-х годов — все равно, будь то живопись, стихи, музыка, — все равно что Левант в творчестве Делакруа, Байрона, Теофиля Готье.

Вот почему Лермонтов и русская усадьба с ее меланхоличной лирикой кажутся несовместимыми. И тем не менее существуют как "пушкинские", так и "лермонтовские места". Одно из них — Средниково, усадьба Арсеньевых [87] .

В центре небольшого прямоугольного двора двухэтажный дом, соединенный колоннадами с двумя парами флигелей, повернутых к нему под прямым углом. Несколько засушенной кажется эта архитектура, гладкие плоскости стен, расчлененные лопатками с выступающими над окнами карнизами. Только колонные галереи вносят сюда знакомый и привычный уют. Полукруглый выступ отмечает фасад, обращенный к пруду; пруд лежит низко под пригорком, и к нему ведет лестница-дорожка, устланная плоскими каменными плитами. Вид на этот [извилистый] пруд с чистой, хрустально-прозрачной водой, куда с высоких берегов смотрятся высокие ели, березы и липы, — лучшее украшение Средникова. По краю воды пробегают капризно и причудливо дорожки, проходя по мостам, великолепным монументальным сооружениям из тесаного камня. То здесь, то там опрокидывается в воду арка моста чудесных выисканных пропорций, какие попадаются разве еще в Гатчине и Царском Селе. Обилие хвои, всегда придающей некоторую сумрачность ландшафту, контрасты лиственных деревьев в их осенних расцветках — все это создает, пожалуй, и в Средникове налет своеобразной романтики. Но только здесь, в парке, ибо усадьба с другой стороны, со стороны хозяйственного двора — типичная, хорошо оборудованная подмосковная, с напоминающей палаццо конюшней, с многочисленными службами и хозяйственными сооружениями. С течением лет усадьба перешла в буржуазные руки; память о Лермонтове отметил скромный обелиск серого камня около дома, и в зале появился плафон на лермонтовские мотивы, правда, ужасный по живописи. А позднее, после 1917 года, поселился здесь санаторий для нервнобольных — во всех комнатах дома и флигелей встали белые койки, а на подъезде вывеска “Санаторий Мцыри”. Этим отметила новая эпоха свое внимание к поэту.

87

Ныне Середниково. В 1825—1869 годах усадьба принадлежала не Арсеньевым, а Столыпиным. Бабушка М.Ю Лермонтова, Е.А. Арсеньева, (урожд. Столыпина), жила здесь во время учебы внука. В 1869 году А.Д. Столыпин продал имение купцам Фирсановым.

Парадные ворота усадьбы Всеволожских (позднее Столыпиных) Середниково Московского уезда. Фото 1930-х гг.

Вид на главный дом усадьбы Середниково со стороны пруда. Современное фото

Почти вся старина ушла из Средникова — тем не менее в одной из верхних комнат дома остался своеобразный лермонтовский уголок: верно, чья-то культурно-заботливая рука развесила по стенам несколько старинных масляных портретов кисти доморощенного художника, портретов, изображающих представителей семьи Арсеньевых. Сюда же перенесены остатки библиотеки в невысоких шкафах с готическими переплетами дверец, кое-что из мебели красного дерева.

Кое-где в доме еще можно было найти своеобразные уникальные вещи — деревянный, резной, светлыми красками раскрашенный канделябр, резные столики, какую-то статую, возможно, стоявшую ранее в саду. Все эти вещи — лишь отдельные фрагменты былой обстановки, судя по ним, довольно любопытной наличием в ней местных, должно быть своих собственных, резных изделий. Но установить по ним общий утраченный ансамбль так же трудно, как трудно узнать книгу по нескольким прочитанным разрозненным листкам.

Каменный мост XVIII века в середниковском парке. Современное фото

VIII

Кусково. Останкино

Всю смену художественных вкусов, всю эволюцию бытовой и эстетической культуры русского дворянства можно изучить по тому богатейшему материалу памятников старины и искусства, которые собраны были за два столетия Шереметевыми. Из поколения в поколение каждый представитель наиболее знатной, графской, линии этого рода устраивал себе усадьбу согласно своим вкусам и склонностям, вкусам, в конечном счете отражавшим стилистические устремления эпохи. Начало положил фельдмаршал гр. Б.П. Шереметев [88] , в короткие промежутки замирений, в недолгие остановки походной жизни устраивавший тщательно и любовно свою усадьбу в селе Мещеринове [89] в стиле голландского европеизма петровского времени. Его сын и преемник, праздный и избалованный аристократ XVIII века граф Петр Борисович, отстраивает Кусково и два дома в обеих столицах — дворец на Фонтанке и “Китайский дом” на Никольской в Москве, не сохранившийся до наших дней. Стиль елисаветинского рококо и его переход к классицизму нашли здесь свое полное и исключительное отражение. Граф Николай Петрович в облюбованном им Останкине, старинной вотчине князей Черкасских [90] , в московском наугольном Воздвиженском доме, в даче [Шанпетр] под Петербургом, к сожалению не уцелевшей, воспринимает всецело классицизм в его лучших, почти европейских достижениях. Позднее граф Дмитрий Николаевич отделывает в тяжеловатом и пышном вкусе Второй империи дачу “Ульянку” по Петергофской дороге и перестраивает почти всецело дворец на Фонтанке; а во второй половине XIX столетия гр. С.Д. Шереметев устраивает свое Михайловское, отразив в нем все безвременье эстетических вкусов на рубеже XIX и XX веков.

88

Шереметев Борис Петрович (1652—1717), генерал-фельдмаршал, граф, сподвижник Петра I, участник Крымских и Азовских походов, главнокомандующий армией в Полтавском сражении и Прутском походе.

89

Имеется ввиду усадьба в Коломенском уезде. Не сохранилась (примеч. ред.).

90

Останкино в 1617—1743 годах принадлежало кн. Черкасским; после женитьбы в 1743 году гр. Петра Борисовича Шереметева (1715—1768) на Варваре Алексеевне Черкасской (1714—1767) перешло к Шереметевым.