Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Почему? – поинтересовался Панда.

– Потому, – объяснил Нижайший, –что теперь начинается наша собственная борьба. Мы не имеем дела с обыкновенными нацистскими сопляками, и не надо сорить словами, которые могут повредить нашему делу. В конце концов, не собираемся же мы воевать с соотечественниками из автономныхили антифашистскихгрупп, мы будем бить чужих.

Панда высказал пожелание подобрать новый клич, чтобы не отказывать себе и в ресторанных посиделках. Профессор предложил в качестве тоста «Ра-Хо-Ва» – так он сократил «Racial holy war». [29]Это – боевой клич одной группы из Флориды. Файльбёку идея понравилась. Другие отнеслись к ней без восторга. Потом мы сменили тему, так и не придя к общему мнению.

Наши наскоки с каждым разом становились все круче. Я наблюдал за бьющими на эффект проделками товарищей и приходил к выводу, что это по сути детская игра. Если толково нанесен первый удар, работа почти закончена. Я был пятым, кому пришел черед показать себя в деле. И как раз у

меня не получилось без осложнений. На Гаульлахергассе я приставил нож к животу одного турка, который только что вышел на улицу, и велел ему грызть поребрик. Он заартачился, отступил на шаг и схватил меня за руку. Я ударил его в лицо левой, а нож вывернул вверх и саданул им турка в предплечье. Он выпустил мою руку и повалился на тротуар. Из-под разорванной рубашки текла кровь.

– К поребрику! – крикнул я, подгоняя его ударом по почкам. Он пополз к припаркованной машине. Тут за моей спиной распахнулась дверь дома, и вышли друзья турка. Они кинулись на меня. Я начал размахивать ножом. Они расступились и решили меня окружить. Кому-то я полоснул по рукам, одному попал в плечо. Потом один из них сгреб меня сзади и бросил на тротуар. Я отбивался изо всех сил, какие только может мобилизовать в себе человек в такие мгновения. Положение было аховое. Меня молотили ногами со всех сторон. Но ударов я почти не чувствовал, я целиком сконцентрировался на защите ножом. И тут у меня загудел череп – ударили по голове какой-то доской. Единственное, что удержала память в эти секунды, – это надвигающиеся на меня фигуры и глухой удар, который, казалось, вытряхнул меня из собственной оболочки. Боли не было, только ощущение жуткой встряски. Я видел свое неподвижное тело на тротуаре. В замедленном, как в кино, темпе на меня надвигались кожаные и рифленые резиновые подошвы, они топтали мое лицо, я видел подбитые гвоздями носки ботинок, впивавшиеся мне в живот, я видел каблук, плющивший мошонку. Единственное, что я тогда чувствовал, было отчаянное желание: пусть уж добьют эту кувыркающуюся у них под ногами жабу.

Очнулся я на какой-то скамье. Нижайшийлил мне на голову минеральную воду. Слюна имела вкус крови. Друзья спрашивали о чем-то. Я приподнялся, сел и сплюнул. Мне стало плохо, и я опять лег.

– Они за это поплатятся, – сказал Бригадир. От него я узнал, что турки убежали, как только подоспели наши. Потом Бригадир и Профессор доставили меня домой. Два дня я пролежал дома, на работу не мог идти из-за страшной головной боли. Профессор кормил меня овсяным отваром и следил за тем, чтобы я не вставал. Каждые два часа он менял холодные компрессы, наложенные на пах. Все тело было покрыто синими, фиолетовыми и желтыми пятнами. Вечером Файльбёк принес большой флакон иналгона. Теперь я хоть боли не чувствовал. Он сказал:

– Мы с Сачком выяснили, где живут эти твари. Скоро поквитаемся.

Понадобилось две недели, чтобы все наши прошли испытание. Я хотел попробовать себя еще раз. Но Файльбёк возразил:

– Ты и так дрался храбрее всех. Не тебе нужно испытание, а всем нам надо теперь испытать себя местью.

Фриц Амон, полицейский

Пленка 3

В шесть вечера мы заканчивали службу. После обеда все как-то устаканилось. Нам оставалось попить кофейку, почитать газеты, не торопясь нарисовать протокольчик и, может, разок прошвырнуться по патрульному маршруту. Вот и все дела. Первый раз бал в Опере – без моего участия. Думаю, пойду домой, посмотрю телевизор. Те, которые заступали вечером, разошлись по домам досматривать соревнования. Им разрешалось отдохнуть перед началом дежурства. И вдруг – бац! Приходит факс: «Всем оставаться на местах! Полная готовность!»

Мой старший напарник аж крякнул:

– Во дают! Я бы и сам мог им подсказать, что людей маловато. Стоит только в газеты заглянуть. В общем, надо пересчитать на всякий случай кости, пока тебе другие не пересчитали.

– Нас наверняка шесть тысяч не наберется, – сказал я. – Но откуда ты знаешь, что нас мало?

Он только и ждал момента, чтобы растолковать мне все обстоятельно:

– Если бы все сводилось к тому, что Общество помощи иностранцампоклялось отомстить за смерть Абдула Хамана, хватило бы и тысячи полицейских. Но когда газеты которую неделю трубят про призыв к демонстрации, который исходит из этого самого Общества,вместо того чтобы просто не обращать внимания, будь уверен: соберутся бузотеры и проходимцы со всей Вены. Тут и трех тысяч не хватит. А больше нам взять негде. Сегодня будет встреча Бэренталя, внучки Муссолини и Брюно. Стало быть, весь вечер нас будет поливать всякое антифашистское дерьмо. Чтобы справиться с ситуацией на Карлсплац, потребуется не меньше шести тысяч.

Месяца за два до бала прошла демонстрация исламских фундаменталистов. Повод дала не наша страна, сыр-бор был из-за ближневосточной политики американцев. Началась перепалка – демонстрантов не пускали к американскому посольству. Сам я тогда был свободен от службы, о событии узнал из телепередач, из газеты и от товарищей, участвовавших в деле. С ними я учился в полицейской школе. Иногда мы вместе закусывали в шницельной. Они полностью перекрыли Больцманнгассе, где находилось посольство. Они просто хотели воспрепятствовать попыткам демонстрантов помешать нормальной работе дипломатов. Но эти братья-мусульмане – или как их там? (потом выяснилось, что они в основном из Египта) – повели себя агрессивно. Без драки не обошлось, человек двадцать арестовали. Вообще-то не ахти какая крупная акция. Их и трех сотен не набралось. Большинство арестованных были вскоре отправлены восвояси, главным образом, как я говорил, в Египет. Некоторых пришлось отпустить, так как они уже имели наше

гражданство. Им только сделали предупреждение. Несколько демонстрантов получили ранения, а один из них умер. Такое случается. Ему не повезло, была перебита сонная артерия. Кто тут постарался: наш или ихний, до сих пор не установлено. Через несколько дней после несчастного случая с утра весь город был обклеен плакатами. Слыхали об этом? «Отомстим за смерть Абдула Хамана!» Буквально на каждом углу. Это было призывом для сброда перед балом в Опере. Под призывом подписалось Общество помощи иностранцам.Его тем временем распустили, всю документацию конфисковали.

Общество помощи иностранцам.Звучит куда как безобидно, прямо благотворительная организация. А на самом деле – дьявольское логово. Уж мы-то знаем. У этого Обществаесть любимый ресторан около Брунненмаркта. Мне товарищ в закусочной рассказывал, что там за клиентура. Сплошь – радикальные мусульмане. Подготовку прошли в Египте.

И ведь обращались в первую очередь к тем, кто собирался на демонстрацию у здания Оперы, как будто смерть Абдула Хамана имеет какое-то отношение к балу. Абдул Хаман был у них вроде вождя. Как нарочно, случай подкосил именно его. А то, что он у них главный муфтий, никто из полицейских понятия не имел. Может, они сами его и порешили. Бывает же у них межплеменная вражда. Или же им потребовался повод, чтобы и у нас поднять волну террора. Лично я вполне это допускаю. Если верить их плакатам и призывам, венские полицейские заранее спланировали расправу над мусульманским лидером. А пресса еще и подхватила эту чушь. Но как среагировали наш министр и его наушный советник? Вместо заблаговременного запрещения демонстрации в день бала – все-таки шествий мстителей у нас и в заводе не было – мы получаем строгое предписание не бить дубинками по шеям. И это еще до того, как доказана чья-либо вина.

Основали так называемое Обществоместные доброхоты, которые выступали за права иностранцев и поддерживали беженцев. Угадайте, какой юрист приложил к этому руку? Конечно же, Томас Прадер. Не кто иной, как он хлопотал о представлении гражданства Абдулу Хаману. А ведь тот приехал к нам по туристской визе. И я думаю, с адресом Обществав кармане. Уж если им что надо, они готовы зубами вырвать.

Этот Абдул якобы входил в какое-то мусульманское братство, которое в Египте преследовали. Уж наверное, египтяне знали за что. Прошение о гражданстве наши власти отклонили, апелляцию тоже. Ему было велено в двухнедельный срок покинуть страну. И тут появляется Томас Прадер, размахивает свидетельством о браке и начинает крутить свою шарманку про права человека, право на семью – в общем, городил всякую мутотень. Сотрудники ведомства по делам беженцев проверили факты. Жена и вправду была. Медсестра, которая в свободное время помогала медицинской бригаде по обслуживанию Общества.Хаман сначала подвизался на Машмаркте, где продавал баранину, работая на одного турка. Потом стал таксистом. Когда его фото поместили в газетах, объявилось несколько бывших его пассажиров. Они рассказали, что, когда машина останавливалась по красному сигналу светофора, он начинал читать арабские книги. Они, в том числе Коран, лежали на переднем сиденье и везде, где было свободное место. В одной газете сообщалось также, что он уезжал на несколько месяцев воевать в Боснию. И должно быть, не один. Общество помощи иностранцамвсе больше превращалось в исламский племенной Совет, По моему, они способны на любую гадость. Давно бы надо было запретить эту организацию. «Отомстим за смерть Абдула Хамана!» Дожили, нечего сказать! Где мы? У себя или в пустыне? От них у нас в стране одни неприятности. На кой нам чужие проблемы? Пускай воюют у себя дома. Гнать бы их в три шеи, всех, женаты они на наших свистушках или нет!

Это я к тому, чтобы вы знали, почему факс с приказом насчет готовности вполне можно было предвидеть.

– Боюсь, дорогая, – сказал я жене по телефону, – вечером нам не посидеть вдвоем у телевизора. – Потом доложил ей, что нас засняли телевизионщики. И попросил записать программу с трансляцией из Оперы. Конечно, я мог бы напомнить ей, что, прежде чем нажимать на клавишу «Запись», необходимо настроить видик на нужный канал. Но она, поди, в который раз спросила бы, как это делается. Дело в том, что однажды она умудрилась не только ничего не записать, но и стереть, что было записано раньше. Однако разговор надо было заканчивать, так как по рации передали срочное сообщение из центра Службы безопасности: «Внимание! Внимание! Всем венским комиссариатам. Кто знает что-либо о группе под названием Непримиримые?Кто располагает хоть какой-то информацией о ее деятельности? Кто располагает информацией о Карле Файльбёке? Предположительные приметы: черные волосы, короткая стрижка, рост сто восемьдесят пять см, приблизительно двадцать пять лет, стройного телосложения. Реагировать безотлагательно ввиду особой опасности. Ждите сообщения по факсу».

Так вот примерно звучала радиоориентировка. И тут же затарахтел факс. Я подошел к аппарату и начал читать распечатку. Читаю, вникаю, запоминаю, и вдруг меня как током ударило – особая примета: «Отсутствует мизинец правой руки».

– Не может быть! – кричу я напарнику. – Мы больше года носимся с этим пальцем, а господа знают, чей он, но держат нас за идиотов. Тебе говорит что-нибудь фамилия Файльбёк?

Напарник как раз украшал гирляндами свисавший с потолка кабель. Он тоже ничего не мог припомнить. Что же получается? Ищут группу, которая якобы называется Непримиримые,информация, видимо, исходит от Файльбёка, но его самого разыскивают. А это может означать только одно: наши друзья из Службы безопасности уже имели дело с беспалым, не поставив нас в известность об этом. Напарник сказал:

Поделиться с друзьями: