Вера для Сокола
Шрифт:
Ох, Вера… мы точно поговорим. Но не сейчас.
И точно не в этом доме.
Оставшееся время я постоянно нахожусь с так называемыми коллегами. Мы обсуждаем систему безопасности, треплемся о всяком. Парни пытаются выудить, чем я раньше занимался, но посвящать из в детали моего прошлого, не собираюсь. Давно уже дал себе зарок — ни с кем не сближаться больше, чем нужно. Во-первых, это элементарная осторожность. А во-вторых, так сложнее смиряться с потерями, когда они случаются.
Не знаю, пыталась ли Вера меня найти, но на телефон приходит несколько панических сообщений от неё.
«Вера,
«У нас всё хорошо?» — приходит моментальный ответ.
Не знаю… пока ничего не знаю, мне хочется её и успокоить, но и написать как обычно «всё хорошо, малыш» я не могу.
Потому что не черта не хорошо… нормально, но не хорошо.
Только вскоре раздаётся звонок и всё становится ещё хуже.
Второй раз за сегодняшний день разговариваю с врачом, а после… после подрываюсь с места.
Матери плохо… Надо ехать. Срочно.
— Сокол, подбросить? — предлагают парни.
— Машину лучше дайте. Пригоню потом на стоянку «Империи».
Хватаю летящие в меня ключи и бегу к выходу.
***
В больнице сообщают, что мать в реанимации, и мне к ней нельзя.
— Как нельзя? — пру, как таран.
Опытная хотя и молоденькая медсестра стоит намертво.
— Нельзя. Не положено.
— На кой чёрт я мчался? Мне надо её увидеть.
— Как переведут в общую, так и увидите.
Кажется, она готова лечь поперёк коридора, чтобы меня не пустить, только я ведь перешагну.
Доктор, вышедший к нам вместе с главным врачом реабилитационного центра, твёрдо отодвигает меня к стене.
— Спокойно, Алексей. После острого предынфарктного состояния ей лучше побыть в реанимации. Там она под постоянным наблюдением. Круглосуточно подключена к оборудованию, которое следит за давлением и снимает кардиограмму. Если что пойдёт не так, неотложная помощь придёт вовремя.
— Что вообще произошло? — поворачиваюсь к врачу, на руки которого я сдавал мать не так давно.
Она должна быть в глубоком рехабе, а не валяться на больничной койке в реанимации.
— Давайте выйдем и поговорим.
Он трогает меня за рукав и просит следовать за ним. Где-то в конце больничного коридора за поворотом мы заходим в небольшой кабинет, где мужчина пытается и оправдаться, и извиниться.
Слушаю его с каменным выражением лица.
По всему выходит, что в центр каким-то образом под видом персонала попал абсолютно левый человек из той группы мошенников, что отжимают родительскую квартиру. Никто не знает, что наговорили матери, а может, не только наговорили, но той резко стало плохо с сердцем. Вот её и увезли сюда по скорой, поскольку локально врачи центра оценили ситуацию, как критическую.
Мало кто заинтересован, чтобы клиент двинул кони на их территории.
— Как такое возможно? — прищурившись, уточняю.
— Мы проверяем…
— Адрес, — требую я.
Пока они будут проверять, я быстрее разберусь.
— Не могу сказать.
— Что значит не могу?
Впервые за долгое время красная пелена ярости падает на глаза. Давно я не бывал в таком состоянии. Но видимо, всё к одному сложилось. Сначала эта ерунда с Верой, в которой ещё предстоит разобраться, теперь мать. Если дело касается родного человека,
тут уж не до сантиментов и расшаркиваний. Я могу проглотить обиду, нанесённую себе, чтобы выбрать время и место для ответного удара. Но в делах, когда они касаются моих близких, бью сразу и резко.Мы ещё какое-то время препираемся с представителем рехаба, но, видимо, мои аргументы в виде затянутого галстука на его шее, который я накрутил на запястье, его убеждают.
Раз к матери нельзя, буду разбираться сам.
Еду по адресу, куда отвезли проникшего на территорию центра человека.
В квартире два охранника и наглый юнец в костюме медбрата. Его, кажется, вообще не колышет, задержание. О чём это говорит? О том, что крыша хорошая…
— Ты что ей наговорил?
Парень даже не встаёт с дивана, сидит, раскинув руки по спинке и пялится в потолок.
— Что ты ей сказал?
— Ты кто такой вообще? — выплёвывает, когда в очередной раз задаю тот же вопрос.
— А так ты даже не знаешь…
— А мне знать не обязательно, сказали сделать, и я сделал, чтобы баба быстрее сдохла.
Успеваю размазать его рожу по подлокотнику дивана несколько раз, пока меня не оттаскивает охрана.
В итоге оказываюсь за дверью, уже туго соображаю, что делать дальше.
Прыгаю за руль и лечу по выученному адресу, где находится контора, проворачивающая нелегальные сделки с недвижимостью. Там только заикающаяся секретарша, которую я изрядно пугаю своим видом. Где руководство не знает, когда будет не в курсе.
До позднего вечера мечусь по Москве, пытаясь подтянуть знакомых и связи, чтобы как-то ускорить процесс, консультируюсь с юристом, объясняю, что произошло, но выходит, что к делу их проступки не пришьёшь, только если отдельным заявлением пустить.
Когда приезжаю домой и валюсь на диван без сил, на часах далеко за полночь.
Вырубаю телефон, попутно замечая несколько пропущенных от Веры и сообщения, полные паники. Но мне сейчас откровенно не до неё.
Вырубаюсь резко.
А когда также резко открываю глаза, за окном уже светло.
Как ночь прошла, даже не понимаю. Такое ощущение, что прикрыл глаза на секунду.
Вливаю в себя кружку растворимого кофе и включаю сотовый, моментально славливая звонок от адвоката.
С каменным лицом слушаю его сообщение, чтобы бросить в сердцах:
— Вот суки!
Оказывается, тот молодой урод успел снять побои и накатать на меня заявление. Самое удивительное, его приняли.
— У вас проблемы, Алексей. Да и в глазах судьи махание кулаками будет выглядеть, как…
— Да плевать мне, как это будет выглядеть, — перебиваю с долгим раздражённым выдохом. — Перезвоню.
Отбрасываю телефон, откидываюсь на спинку стула, тарабаню пальцами по столу, размышляя, что делать, как лучше поступить. Я, вроде, вспыльчивостью никогда не отличался, но это ведь особый случай.
Гады… со всех сторон обложили.
Закрываю глаза. В уши влетают звуки улицы и безумное чирикание воробьёв, облюбовавших раскидистый куст сирени под окном. Мирное солнечное осеннее утро, полное проблем. Невольно завидую тем, у кого их нет. Такие люди вообще существуют?
Хватаю телефон и листаю адресную книгу, потом жму на вызов.