Вербалайзер (сборник)
Шрифт:
Неужели вам не совестно полагать, что дело здесь – в куличах?
Позор. Омлет, рафинад
Трудно по жизни стеснительному человеку, нелегко. Вечно он что-то мнется, там жмется, здесь сомневается, не может себе позволить, переживает. Наглому намного проще, но и риск больше – раз плюнуть нарваться на неприятность, даже и физическую. В смысле, в морду или по ней. Это ни к чему, лучше избегать. Но это все, если занимать в соответствии с моральным кодексом строителя коммунизма активную жизненную позицию. Кто не знает, – этот кодекс был приступочкой у крылечка кодекса уголовно-процессуального. Ну и … с ними обоими, как говаривал старик Хоттабыч, поминая Сулеймана ибн Дауда. А бывает и по-другому, когда ничего от тебя не зависит, не нарывался ты, совершал себе непредумышленные действия и – попал. Липкая и густая тьма общественного презрения обволакивает тебя от кепки до ботиночных подметок, как, скажем, темный горьковатый шоколад обнимает белое по сути эскимо.
Я лично попал в такую яично-углеводную смесь трижды и все три раза виноват был не я, а Всесоюзная пионерская организация им. В. И. Ленина, то же самое с ними, что и с древнебиблейскими персонажами. Пионерами были все, все мучались с завязыванием галстука обязательно правильным узлом, всех вызывали прорабатывать на совет дружины, макулатуру и металлолом, в конце концов, тоже собирали все. Некоторые отряды «детей рабочих» не могут успокоиться до сих пор – вот и пропадают километры медного провода, а на даче что-нибудь алюминиевое оставят ночью без пригляда только Билл Гейтс да Роман Абрамович. Не всем, однако же, пионерское членство доставляло такие морально-психологические травмы, как мне. Официально обращаюсь в Генеральную прокуратуру с просьбой о полной реабилитации и установлении бронзового бюста на родине трижды пионера-героя – в сквере перед кинотеатром «Эстафета», улица Новое шоссе, близ станции метро «Тимирязевская». Правда, позорные подвиги случились со мной, когда мы жили уже в центре Москвы.
Наш дом был построен к 50-летию В. О. С. Р. (см. Словарь аббревиатур) на задворках церкви Николы-в-Кузнецах. Архитектор выиграл конкурс, посвященный полувековому юбилею начала съемок самого крутого гангстерского боевика за всю историю кинематографа (все актеры исполняли роли без дублеров и страховки). В серию дом не пошел, потому что сумасшедший зодчий ухитрился в 14 этажей поместить всего 50 трехкомнатных и 15 однокомнатных квартир, причем небольших. Хороши только 14-метровые в длину лоджии. Из этого дома в мае 1969 года я вышел навстречу первому позору. Второму и третьему – тоже из него.
Очень жарким был тот май. Учащиеся томились от перегрева в душных классах, а школьная форма была рассчитана на всепогодное употребление. В серых штанах и пиджаках потели мальчики, в темно-коричневых платьях с черными фартуками потели девочки, потел даже сухой и длинный председатель родительского комитета Константин Сергеич, проверявший на входе в школу наличие мешков со сменной обувью. Потели – шутка сказать! – завуч и директор, хотя олимпийское должностное положение, казалось, должно было их гарантировать от проявления общечеловеческих слабостей. Перед последним уроком было объявлено, что ввиду жаркой погоды завтра разрешается придти в пионерской форме. После уроков обсуждать всякую ерунду принято не было, сказали – в пионерской, ну и ладно. В комплект пионерского обличья входили – шорты (юбка) синие, рубашка белая, галстук красный.
Подозревать я начал еще по пути в школу на следующий день, будучи в шортах. Встречные и попутные школяры были все в обычных штанах и белых рубашках. На меня оборачивались. Сознательно плетясь и придя впритык, я удостоился от Константина Сергеича замечания за поздний приход и появления некоей эмоции во взгляде, обычно бесстрастном, как гриф в зоопарке. В подозрительном перешептывании и намекающем переглядывании прошел первый урок. Перемена взорвалась гоготом и улюлюканьем, меня гоняли по коридорам и этажам, не давая забегать в туалеты. К концу перемены ляжки мои горели от щипков и шлепков. Мокро-багровый и несчастный, я просидел второй урок, а остальные перемены провел в классе. После уроков десятиклассники вытащили меня из школы и водрузили на пьедестал рядом с бюстом Островского перед школой. Омлет, рафинад. Через двадцать лет после окончания школы на встрече с одноклассниками меня приветствовали вопросом «почему не в шортах?».
Второй позор случился зимой. Перед уходом в школу мне полагалось гулять с двумя нашими собаками. Одну звали Малыш, вторую – Чик, вот же взбрендило родителям. Собаки были маленькие, Малыш слушался, а Чик – только деда. Суббота, 7.30 утра. Стоя под длинными балконами нашего дома, я уже призвал Малыша, чтобы идти домой, поскольку очень торопился в школу. Чик призывы игнорировал. Надо было успеть многое списать.
– Чик, Чик, Чик, Чик, Чик, Чик – монотонно орал я.
Из лоджии пятого этажа высунулся взлохмаченный мужик, явно с бодуна.
– Парень, кричи хотя бы «чик-чирик», на воробья похоже будет! – мучаясь, прокричал похмельный страдалец.
Пришлось испариться.
В школу можно идти пешком, но было холодно. Я решил проехать остановку на трамвае. В руках у меня была книжка про Братца Кролика, – английский оставался невыученным. Последним, за мной, в трамвай вошел хорошо поддатый дядька.
– Слушай, а ты не шпион? – шуткуя, спросил он.
– ???
– Книжку читаешь не нашу. Где твой пропуск?
– Куда?
– Везде. Документы, документы давай. Ну, шпион, где твой пропуск?
– Вот мой пропуск, – ответил я и вытащил из-под шарфа один из языков пионерского галстука. Расчет мой был на ухмылку дядьки, но я недооценил патриотизм окружающих, –
они довольно загудели.В середине третьего урока дверь класса неожиданно открылась, и вошла взрыдывающая Раиса Афанасьевна, завуч по английскому нашей спецшколы. Когда она начала говорить, я понял, что мне кранты, раньше или позже.
– Дети, сегодня утром я ехала на работу в трамвае и стала свидетелем прекрасного мужественного поступка советского пионера, с риском для жизни давшего отпор пьяному хулигану. Хулиган издевался над мальчиком, глумился над его желанием учиться, учиться и учиться по завещанию Ильича, а пионер… – дальше было еще минут десять совершенно тошнотной патетики. Я целиком спрятался за спиной впереди сидящего. Уходит! Заскрипела, закрываясь, дверь, и я выпрямился. Раиса Афанасьевна оглянулась.
– Вот этот мальчик! – заверещала она.
К концу шестого урока уснащаемый все новыми вариациями рассказ о пионере-герое потряс почти все классы, и до завершения третьей четверти, стоило мне в школе куда-нибудь войти, «вот этот мальчик!» – был общий вопль.
Третий и последний раз пионерское проклятие настигло меня за месяц до выхода из организации по причине вступления в ВЛКСМ. В седьмом классе я очень вырос. 1 метр и 83 сантиметра. 14 лет. Классная руководительница и старая коммунистка Антонина Михайловна запрещала ходить без пионерских галстуков тем, кто еще не стал комсомольцем. Кого ловила – жаловалась родителям на недостойное поведение, и иди оправдайся. Трамваи «А», в одном из которых я стал пионером-героем, довозили меня до Садового кольца, а дальше – две остановки на троллейбусе «Б». Апрель. Опять утро. Опять мужики, трезвые на этот раз, но очень уж невысокие. Толкотня. Лезу к дверям, выходить-то надо, и неаккуратно сдвигаю в сторону мужчину в шляпе и при галстуке, не пионерском. Схватив меня за мой галстук, пионерский, этот, вероятно, не очень чадолюбивый субъект возопил:
– Ах, негодяй, третьегодник, зараза! Все б вам у родителей на шее сидеть, паразитам! Иди, давай, толкайся, хоть тройку получи, небось в другой класс переведут!
От остановки до школы, я, в отличие от отца Федора, двигался не фривольным полугалопом, а полноценной рысью. Галстук выбросил в урну около школы, многие видели. Уборщица сволокла его директору, святотатца искали, но не нашли. Всем было ясно, что с меня хватит.
Симулянты
Ладно, ладно, нечего морщиться и поводить эдак плечом, демонстрируя недоуменное непонимание, а то и презрение снисходительное, – со всяким бывает, было и будет, без притворства не проживешь. Ну, разве где-либо в далях немыслимых или горах высоких и джунглях каких-нибудь непроходимых – может, там никто и не симулирует, но – вряд ли, сомневаюсь. Наверняка и там изображает себя хитрая тварь животная павшей в борьбе за выживание, а другая животина подойдет к ней поближе – так, нюхнуть дохлятинки, а та ее в момент – хвать, ам, ну и выживает, эволюционирует даже, мимикрию совершенствует и рефлексы хватательные. Или накроется пастух буркой, ляжет посреди отары, придет ночью волчок хватать овечку за бочок, предварительно разорвав ей горло, а притворявшийся бараном горец как засандалит в него из ружьишка пристрелянного, тут и сказочке конец. Опасное это дело – симуляция, особенно для того, кто на нее покупается ввиду доверчивости избыточной. Вот Станиславский – тот, молодец какой, то и дело «Не верю!» покрикивал, – вот и уцелел, в отличие от доверчивых Мейерхольда, Таирова, Михоэлса и прочего Бабеля. Или Мандельштам – он-то хотел, чтобы ему поверили и перестали прицеливаться, но не выдержал до счастливого финала, – сорвалось с языка мятежного про «кремлевского горца», – заглотнули не поперхнувшись – плыви, мол, красавец наш, «дельфином молодым», а что вода сильно холодная – так ведь не баня это турецкая в Тифлисе, а «седые мировые пучины», прохладные до полного замерзания. Ничем в смысле притворства люди от животных не отличаются; не всегда, конечно, поедают добычу самостоятельно, в прямом значении, и не всегда симуляцией от именно летального исхода защищаются, но это все – только из-за интеллектуальной оснащенности, словами выражаемой, а на деле-то – разницы никакой.
Дамское притворство – это вообще отдельный разговор, – так рыболов на незаметной ниточке протягивает блестящую железку против течения, а дурноглотная щука или жерех, хищник сторожкий, кидаются на блесну, как на настоящую плотвицу, а если и сорвутся с крючьев тройниковых, то с серьезным уроном для нервной системы. Сколько у рыболова красивых приманок в коробочках, сколько прикормок да мушек искусственных? Много, и все с крючками-крючочками, поди соскочи, коли попал, – то-то. Вот и в дамских сумочках с нутром перемешанным – те ни-кремы-помады, лаки-пудры-духи, чулки-колготки-трусики (запасной комплект) – того гляди не удержишься, цапнешь раскрашенную. Тут же тебе и «ой-ой», и «о-о-о», и «а-аа-аааа» даже, и «милый, я сейчас умру», а как продели тебе кукан шелковый под жабры, ущемили плавник кольцеванием для контроля миграции – чаще всего головная боль симулируется или крайняя степень усталости от невыносимых домашнеработных тягот, коими ты, доброхотствуя, тотчас себя обременяешь, дабы не омрачать возлюбленную. Что характерно, своим арсеналом маскировочным она пользоваться не перестает – охотничий азарт неистребим, мало ли придурковатой мужеской дичи вокруг околачивается, плотоядными взглядами будоражит?