Верхний ярус
Шрифт:
— Мне не хватило трех кредит-часов для диплома по актуарной науке. Знаешь, что такое актуарная наука?
— Я… это вопрос с подвохом?
— Наука по замене всей человеческой жизни на ее денежную стоимость.
Адам выдыхает.
— А ты, не знаю, не могла бы присесть?
— Ветра же нет! Но ладно уж. Если можно задать один вопрос.
— Ладно. Только, пожалуйста…
— Что ты можешь узнать о нас через анкету, чего не узнаешь, глядя нам в глаза и задавая вопросы?
— Я хочу знать… — Это испортит опросник. Он будет подавать намеки, которые обесценят любые их ответы. Но почему-то здесь, на вершине этого тысячелетнего
Адиантум и Хранитель обмениваются усмешками, будто услышали, что наука доказала: атмосфера в основном состоит из воздуха.
— Люди создают реальность. Гидроэлектрические дамбы. Подводные морские туннели. Сверхзвуковой транспорт. Попробуй против этого возрази.
Хранитель улыбается, устало.
— Нет, мы не творим реальность. Мы ее только избегаем. Пока. Разграбляя природный капитал и скрывая затраты. Но счет уже идет, и расплатиться мы не сможем.
Адам не может решить, улыбнуться или кивнуть. Только знает, что у этих людей — крошечного меньшинства, не подверженного общественной реальности, — есть тайна, и он должен ее понять.
Адиантум разглядывает Адама, словно через одностороннее стекло в лаборатории.
— Можно задать еще вопрос?
— Сколько угодно.
— Он простой. Как думаешь, сколько у нас времени?
Он не понимает. Смотрит на Хранителя, но мужчина тоже ждет его ответа.
— Не знаю.
— В глубине души. Когда мы раздолбаем все вокруг?
Ему стыдно за ее слова. Какой-то вопрос для студенческих общаг. Для баров в субботу вечером. Он упустил ситуацию из-под контроля, и все это — незаконное проникновение на частную собственность, подъем, расплывчатая беседа — не стоит двух дополнительных пункта данных. Он отворачивается, глядя на разоренные леса.
— Ну серьезно. Не знаю.
— Ты веришь, что люди расходуют ресурсы быстрее, чем мир их восполняет?
Вопрос настолько далек от реальных расчетов, что теряет смысл. Тут в нем сходит с места какой-то затор, и это как разослепление.
— Да.
— Спасибо! — Она довольна своим учеником-переростком. Он широко улыбается в ответ. Адиантум придвигается, топорщит брови.
— И как по-твоему, темпы нарастают или снижаются?
Он видел графики. Все видели. Топку только-только раскочегарили.
— Все так просто, — говорит она. — Так очевидно. Экспоненциальный рост в конечной системе ведет к коллапсу. Но люди не видят. А значит, авторитет людей несостоятелен. — Адиантум пронзает его взглядом, в котором сплелись интерес и жалость. Адаму просто хочется, чтобы его колыбель прекратила мотаться. — Дом горит?
Он пожимает плечами. Косо поднимает уголок губ.
— Да.
— И ты хочешь наблюдать за горсткой людей, которые кричат: «Тушите!», пока все остальные с удовольствием смотрят, как все полыхает.
Минуту назад она была субъектом наблюдательного исследования Адама. Теперь же ему хочется ей довериться.
— У этого есть название. Мы это называем эффектом свидетеля. Я однажды допустил смерть профессора, потому что больше никто в аудитории не встал. Чем больше группа…
— …тем труднее кричать «Пожар»?
— Потому что если бы проблема действительно была, кто-нибудь…
— …а многие уже…
— …пока остальные шесть
миллиардов…— Шесть? А семь не хочешь? Через пару лет — пятнадцать. Мы скоро будем жрать две трети чистой продуктивности планеты. Только за твою жизнь спрос на дерево вырос втрое.
— Нельзя ударить по тормозам, когда ты уже готов врезаться в стену.
— Проще выколоть глаза.
Далекий рев обрывается, снова слышимый в тишине. Все исследование начинает казаться Адаму баловством. Изучать надо болезнь невообразимого масштаба — болезнь, которую ни один свидетель даже не видит, не то что не признает.
Адиантум нарушает молчание.
— Мы не одни. С нами пытаются связаться другие. Я их слышу.
От затылка до копчика у Адама встают дыбом волосы. У него много волос на теле. Но сигнал невидим, потерян в эволюции.
— Кого слышишь?
— Не знаю. Деревья. Жизнь.
— В смысле, они говорят? Вслух?
Она гладит ветку как кота.
— Не вслух. Скорее как греческий хор в голове. — Адиантум смотрит на Адама — лицо простое, будто она только что предложила ему остаться на ужин. — Я умерла. Меня ударило током в кровати. Сердце остановилось. Я вернулась — и уже их слышала.
Адам поворачивается к Хранителю, чтобы убедиться в реальности. Но бородатый пророк только выгибает брови.
Адиантум стучит пальцем по анкете.
— Вот тебе и твой ответ. О психологии спасателей мира?
Хранитель трогает ее за плечо.
— Что безумней — когда растения говорят или когда люди слушают?
Адам не слышит. Он только что настроился на то, что все это время скрывалось на виду. Говорит в пустоту:
— Я иногда разговариваю вслух. С сестрой. Она пропала, когда я был маленький.
— Ну хорошо. Можно исследовать тебя?
Рядом изгибается истина — та, которую его дисциплина не найдет никогда. Само сознание — это оттенок безумия на фоне мыслей о зеленом мире. Адам протягивает руку, чтобы зафиксироваться, но находит только качающуюся ветку. Он поднят над невероятно далекой поверхностью существом, которому бы, по-хорошему, желать ему смерти. Мозг кружится. Дерево его одурманило. Он снова вращается на тросе толщиной с лозу. Вперяется глазами в лицо женщины, словно его еще может защитить последняя отчаянная попытка прочитать тип личности.
— Что?.. Что они говорят? Деревья?
Она пытается рассказать.
ПОКА ОНИ ГОВОРЯТ, война перемещается к ближайшему стоку. Отдача каждого нового падения сокрушает Адама, она пробивает целые валы среди оставшихся вели-каков. Он и не воображал такой свирепости — это больше походит на снос небоскреба. Воздух туманится от иголок и измельченной древесины. «Области падения — убийцы, — поясняет Адиантум. — Они ровняют бульдозерами каждую полосу, чтобы деревья не раскалывались. Это убивает почву».
Ниже по склону срывается и разбивается исполин толщиной с рост Адама. Земля на месте удара разжижается.
ПОД ВЕЧЕР ОНИ ЗАМЕЧАЮТ вдалеке Локи — тот идет через выпотрошенный лес, чтобы забрать психолога через кордон «Гумбольдта». Но что-то в его целеустремленности говорит, что миссия изменилась. У основания дерева он кричит, чтобы ему скинули веревку и ремни.
— Что случилось? — спрашивает Хранитель.
— Поднимете — расскажу.
Они расступаются в тесном гнезде. Он побледнел и не может отдышаться, но не от подъема.