Веридикт

— Не глупите, Меральда. Тобиэл в состоянии позаботиться о себе.

— А если нет? Гарнизону требовался архивариус. Может, у них проблемы с документацией, а показания подчинённых просто не годятся в качестве доказательства?

— Идеограф. Комиссар каждый вечер изымает свои воспоминания. У него точно есть контрзапись к обвинению, — Бравиати нервно потёр щёку и устало вздохнул. Девушка сидела, задрав голову, и с недоверием разглядывала его скорбное лицо. — Милорд не слишком разговорчив, однако всегда следует регламенту. Присутствие лекаря на чтении обязательно.

— Хотите сказать, герцог ежедневно стирает свою личность? — она не верила даже в то, что действительно спрашивает об этом. С другой стороны, такая версия с лихвой объясняла пугающую пустоту, что зачастую смотрела на мир глазами Тобиэла Хари.

— Я не знаю, — Азесин скривился, отводя взгляд. — Возможно, он хочет что-то вспомнить или наоборот, о чём-то забыть. Камни идеографа до странного избирательны, а инструкция к ним не прилагается.

— Но ваша жена потеряла почти всё…

— Я не намерен это обсуждать, — мягко прервал её лекарь, но Меральда заметила, как сбилось его дыхание.

— Извините, — смутилась девушка. — Как бы там ни было, мне не нравится, когда мной манипулируют. Если комиссар желает избавиться от браслета, пусть найдёт другой способ.

— Согласен, он поступил бесчестно. Но не путайте понятие манипуляции с тем, чтобы просто воспользоваться ситуацией. Судя по всему, у заклятых братьев в кои-то веки совпали цели, а мы с вами имеем исключительную возможность сравнить их методики, — Бравиати тепло улыбнулся и на душе стало немного легче. — Думаю, вы нравитесь Алесу.

— Ничего подобного! — вскинулась ученица. — Разве вы не слушали? Он подставил меня, практически отдал на растерзание фармации.

— Алес не знает о вечерних сеансах герцога. Более того, изначально план всё-таки принадлежал вам. Безусловно, профессор скорректировал его с учётом собственной выгоды, но вместе с тем залатал дыры. Он минимизировал ваши риски. Столь серьёзный удар по репутации гарнизона ставит под сомнение любую попытку защититься. Трибунал не поверил бы какой-то описи или даже моим показаниям. Разделив трансляции между двумя свидетелями, он ещё больше расшатал доказательную базу комиссариата. Как по-вашему, смог бы кто-то достоверно определить первоисточник записи, представленной той девушкой?

Меральда задумалась. Иона Флетчберг однажды объясняла ей, как можно отличить корневой файл от переданного с другого устройства. Поскольку студентка самолично поместила трансляцию на картридж, прямиком из своего разума, то он стал безоговорочным первоисточником. Разве кому-то придёт в голову, что одну и ту же запись реально сделать дважды? К счастью, никто, кроме архангелов, не сумеет подключиться к её браслету без разрешения. Девушка нашла эпизод в памяти синка и на всякий случай удалила. Так будет надёжнее. Похоже, лекарю Бравиати удалось её разубедить. Хотису больше ничего не угрожало, а Тобиэл Хари может распоряжаться своими конечностями как пожелает.

— Я не выгораживаю его, — внезапно добавил Азесин, видимо, неправильно расценив затянувшееся молчание. — И вы вправе разбить ему сердце.

— Хорошо. Я не стану мешать комиссару избавляться от должности, какой бы отчаянной и дикой ни выглядела эта попытка, — буркнула студентка, с интересом рассматривая свои руки.

— Очень рад. А если вдруг передумаете, просто вспомните, что на протяжении двух лет делали со мной в лаборатории, — тихим, уветливым голосом произнёс мужчина, усаживаясь рядом. Он начал стягивать перчатку, но Меральда остановила демонстрацию, в панике коснувшись мерзкой скрипучей ткани самыми кончиками пальцев.

— У меня… хорошая память, — запнувшись, намекнула девушка. Лекарь невесело усмехнулся и поправил манжету.

— Есть ещё кое-что, чем я хотел бы поделиться с независимым историком, — Азесин смотрел пристально, будто решал, способна ли она вынести его честность. Но пока что ученица не могла вытерпеть даже этот пронизывающий взор. — Династия Хари, а может, и вся эпоха королей, подходит к концу. Если каким-то образом к власти придёт фармация, ваша профессия и удивительная особенность станут существенным заделом на успех в информационной войне с генетиками. Уже сейчас его величество Галиард Первый позволяет им слишком многое. Боюсь представить, какое будущее ждёт мистолийцев, когда последний монарх прекратит быть препятствием в их исследовательской деятельности. Меральда, пожалуйста, посмотрите на меня, — попросил он, занеся кроваво-красную ладонь в миллиметре над её рукой. — Я молюсь, чтобы это воспоминание никогда вам не пригодилось.

Собрав волю в кулак, ученица подняла глаза. За нарочитым спокойствием и мудрым взглядом она, наконец, увидела безысходность. Азесин ни во что не верил, считал, что мир давно обречён, и всё же барахтался в нём, как в грязной луже, пытаясь поступать правильно. Однажды лекарь показался ей ещё более ненормальным, чем герцог Хари: лицо комиссара выражало пустоту, абсолютную бессодержательность; Бравиати носил в себе страшную, необъятную тьму. Если в какой-то из дней он перестанет стремиться к свету, его вывернет этой зловещей чернотой наружу, и ядовитая желчь зальёт всё вокруг огромной, уродливой кляксой. Даже сама судьба пожалеет, что была к нему несправедлива.

— Я, лекарь Азесин Бравиати из Хэндская, получил помилование, пробыв два года в застенках фармации. Последующая реабилитация отняла уйму времени, мне пришлось заново учиться пользоваться руками. Очевидно, что о карьере лекаря можно было забыть, однако лорд Хари предложил мне штатную должность при Каструм-Маре. Работа непыльная. По необходимости оказывать помощь задержанным, коих не так уж много, учитывая число тяжких преступлений, входящих в компетенцию центрального комиссариата. И готовить преступников к отправлению в туман. По традиции изгнанникам вшивают эхокристаллы, такой финальный вклад в науку, или предсмертная дань королевству. Хотя уверен, камни нужны на тот случай, если казнённый сумеет вернуться. Первым в моей практике стал Альдо Сварра, копийский зверь. Наверное, слышали о таком? Нет, стойте. Не отвечайте. В трансляции не должен прозвучать ваш голос. Смотрите на меня.

Меральда выпрямилась, вдруг обратив внимание, что её плечо попадает в кадр. Она что, и вправду собирается противостоять фармации?

— В ходе операции я потерял сознание. Точнее, выключился и пришёл в себя, уже закончив накладывать швы. Мои увечья не дают сальватору заживлять раны пациентов, и это ещё одна причина, по которой путь в медицину оказался для меня закрыт. Два камня помещают под лопатки, так, чтобы их нельзя было извлечь самостоятельно. Однако разрезы выглядели непропорционально большими. Я испугался, что навредил человеку, пусть он и был жестоким убийцей. Кристаллы расположились правильно, но я частично рассёк восходящие части трапецевидных мышц и подостные фасции, хоть и скрепил повреждённые волокна специальными нитями. Впоследствии это ограничило бы движения плечевого пояса. По-хорошему, пациенту требовалась длительная реабилитация, но… Поскольку он был смертником, я никому не сказал о своей ошибке. Запаниковал. Можете считать меня слабодушным, — Азесин поджал губы, отчего складки вокруг рта сделались отчётливее и глубже. Студентке хотелось горячо заверить его, что ей ещё не встречались люди, способные сравниться с ним по силе духа. То, как он боролся с гневом, рвущимся из тёмных глубин его искорёженного естества, заслуживало уважения, особого пиетета. Но девушке не следовало портить воспоминание звуками своего голоса. Так или иначе, придёт время, когда она обнародует откровения лекаря, если не для победы в гипотетической войне, то в личном архиве, призванном передать потомкам историческую правду.

— Ситуация повторилась спустя год, с насильником Режелье из Примакубы. Я стал сомневаться в собственном рассудке. Что-то во мне отчаянно жаждало калечить и без того приговорённых к смерти. Казалось, ещё немного и я превращусь в неуправляемое чудовище, тайно делающее людей подобными себе. Начну подрезать сухожилия, дробить кости или вырывать куски живой плоти, причиняя боль, которую вынужден терпеть сам. Восстанавливая физические функции, я совсем забыл о ментальном здоровье, вероятно, подвинувшемся за период пребывания в лаборатории. Из-за боязни потерять работу, я не решился обратиться за помощью в здравницу. Снова струсил. Поймите, без возможности приносить пользу обществу, моя жизнь ничего не стоит. Быть лекарем — не значит кормиться чужой бедой. Это не профессия, а служба. Миссия, предназначение, природная склонность. Устройство моей души и последнее, что позволяет не сорваться в бездну.