Вернадский

Подспудно, даже незаметно для самого себя, он, вероятно, уж готовится к возвращению в чужую теперь страну. Придется уживаться с большевиками.

Думает, что, возможно, большевики силой восстановят Россию в прежних границах, вплоть до отпавших сейчас Прибалтики, Бессарабии, Кавказа. Будет создана как бы новая империя.

* * *

В университете на кафедре нужно начинать опять с нуля, в который уже раз. Конечно, все еще хуже, чем раньше. Нет книг, учебников. Свою «Минералогию» восстанавливает по памяти. Сведения об иностранных ученых достижениях ограничиваются 1914 годом. «Вчера был в очень тяжелом настроении. Передо мной ярко стала картина огрубления и культурного падения русской жизни. Чрезвычайно тяжела научная работа. Множество самых талантливых людей от нее оторваны. В ученой среде, особенно среди мужской молодежи, на всяком шагу в этом смысле идут трагедии. Знание литературы среди ученых ограничивается 1914 годом; дальше здесь на юге попадает случайная книга и случайный журнал. После 1918 года почти нет ничего. Удар, нанесенный большевизмом печатанию и научной работе, непоправим. Сейчас книга становится роскошью. Живем на счет старого и задыхаемся в невозможности передать иным путем, как словом, свою мысль. Читается старое, работают над отдельными фактами, не имея возможности употреблять настоящие методы работы, связывать с мировой работой. Также не знают того, что делается в Америке и на Западе. И положение в этом смысле все ухудшается. Невольно иногда приходишь в отчаяние…»³

Но отчаяние ему совсем не свойственно. Необходимо основывать минералогический кабинет — уже четвертый в его жизни. В основу положено частное дарение — коллекция геолога, знатока Крыма, горного инженера Петра Абрамовича Двойченко. Вернадский осмотрел и одобрил. Решили хлопотать и о лаборатории при кабинете. Доставать газ из бешуйского угля. Думает, при энергии всего можно добиться, но сколько лишений, сколько ненужной траты сил! Удивительная его способность на любом, даже как бы случайном, месте устраиваться навсегда и основательно. Специалист не должен опускать уровень. Как шахматный гроссмейстер, он обязан играть каждую партию с полной отдачей.

Всю весну и лето работает над обустройством кабинета и лаборатории. На втором этаже бывшего госпиталя под них отведены две комнаты. Здесь расположили коллекцию Двойченко и стали ее пополнять. Судя по записям и по воспоминаниям Щербакова, за каменным материалом ездили в поле всей кафедрой. То же и в дневнике Вернадского:

«2 мая 1920 г. Сегодня сделал экскурсию в Эски-Орду с Двойченко, Обручевым, Поповым, Вебер, Высоцким, Дм. Ив. Щербаковым. Хороших образцов не нашли. Были на университетской лошади, на дрогах. <…> Удивительно, как на небольшом пространстве мы видели разнообразие геологическое, совершенно необычное в России. Эоцен, верхний мел, триас, конгломерат, карбон, нашли фауну — моллюсков, изверженные породы»⁴. И все же кабинет вскоре начал приобретать вполне учебный вид (он существовал до последней мировой войны).

Точно так же, как в Питере и Киеве, он и здесь пытается создать Комиссию по изучению естественных производительных сил (КЕПС), думая использовать и занять делом скопившиеся здесь крупные научные силы и преобразовать народное хозяйство Крыма. Первое время комиссия рассчитывала на небольшие ассигнования правительства Юга России и на многочисленные образовавшиеся здесь кооперативы, а потом — перейти на самообеспечение, давать отдачу, поскольку подсказывала места приложения капитала.

Как и в иных местах, наука — единственное, что росло и развивалось в Крыму. Остальное — разваливалось. КЕПС смогла объединить многочисленные научные силы полуострова: Севастопольскую, Салгирскую, Карадагскую биологические станции с их библиотеками и лабораториями, Никитский ботанический сад, Симеизское отделение Пулковской обсерватории, исторические, археологические, художественные музеи, библиотеки. В Керчи в 1919 году при поддержке города и кооперативов возник даже университет, названный Боспорским. В нем существовало три факультета. Работали музеи: естественно-исторический Таврического губернского земства, Ялтинский естественно-исторический. Собирались научные общества: очень почтенное старое естествоиспытателей; новые: математическое, историко-философское (во главе с Георгием Вернадским), любителей музыки и истории, Таврическая архивная комиссия.

Как и две первые, крымская комиссия двинулась сразу стремительно. За какие-нибудь полгода, к концу 1920-го — началу 1921 года работа пошла полным ходом и уже вышел первый сборник трудов, в который вошли исследования о хлебных злаках полуострова, о киле — белой глине, о морских ресурсах.

КЕПС быстро наметила пути разведки полезных ископаемых, энергетических ресурсов, воды. Даже нашелся способ делать неплохую бумагу из местного тростника.

Если бы действительно осуществилось невозможное и в Крыму образовалось независимое русское государство, оно ни в чем не испытывало бы недостатка. По образованию и культуре оно вполне отвечало бы европейскому уровню. Ведь главные из всех ресурсов — ум людей и их знания.

Через год, выступая в Петрограде перед коллегами с изумительным по полноте отчетом о научной работе в Крыму, Вернадский сделал такой вывод из своего опыта: «Этот прилив умственных сил в Крым, в том числе многих замечательных русских ученых, создал для Крыма в эти годы благоприятные условия для научного творчества и исследования, несмотря на ужасающие внешние обстоятельства Крыма»⁵. Удивительно звучит и его окончательный вывод: «И как бы далее ни сложилась жизнь, ясно, что научная работа пойдет и дальше по этому же пути, ибо мы видим, что научная работа все время идет без всякой связи с меняющимися и непрочными темпами политической жизни. Она является здоровым жизненным проявлением, имеющим корни в глубине духовной жизни страны, которые переживут всякие внешние обстоятельства»⁶.

В апреле — мае он прочитал курс геохимии в университете. Студентов, надо сказать, записалось мало, поскольку он вклинился в учебный план внезапно. Вместе со студентами все лекции прослушал Обручев — геохимия новая дисциплина и для него. Друг Щербакова Б. А. Федорович вспоминал: «На лекциях Вернадского по минералогии алюмосиликатов и по геохимии они постигали тайны строения атома, материи и мироздания»⁷.

* * *

А вокруг, за пределами самоорганизующегося мира науки, на территории ВСЮР, творилось невообразимое. Дневник: «Жизнь становится все труднее. Безумная дороговизна, принимающая катастрофический характер. Люди получают ежемесячно в денежных знаках то, что они получали раньше годами. Кругом все устали. Ужасно жить без угла. Вот уже три года, как у нас нет Ноте’а. Почти без вещей. Все у чужих людей или сдвинутые в “уплотненных квартирах”. Это уплотнение всюду, реквизиции всюду и люди, наконец, начинают изнывать от такой жизни. Революция — и особенно большевизм ужасны именно таким влезанием в душу, в самое интимное, грабежи касаются всего, причем едва ли есть дом или квартира, которые остались бы за это время нетронутыми»⁸.

Деньги дешевеют: сало стоит три тысячи рублей за фунт при профессорском окладе 70—100 тысяч. В низах угрюмо ждут большевиков. Обыватели с тоской вспоминают порядок, который поддерживался при немцах. Никто ничего толком не знает. Особенно угнетают оторванность от Запада и отсутствие информации. Газеты болтливы и недостоверны. Когда случается западная газета хотя бы месячной давности, из нее узнают больше, чем из местной печати.

«Сейчас положение в Крыму неустойчивое. Нет крупных организаторов и администраторов. Все разваливается. Выдвигаются две опасности: рост “зеленых” (леса около Алушты), казаки, грабители, дезертиры, может быть, мстители за злоупотребления. Другим явлением [становится] растущая ненависть к добровольцам: реквизиты в деревнях. Берут лучших лошадей, например, и перепродают»⁹.

Со всех точек зрения нет иного выхода, как уезжать. Созывается семейный совет, и решение отъезда получает одобрение. Ну что же, видение должно осуществляться. Именно Англия или Америка, хотя его разговорный английский оставляет желать лучшего в отличие от французского и немецкого. Читает свободно, но говорит много хуже.

Девятого июня, в день оживленных настроений и надежд, связанных с крупным наступлением ВСЮР на Харьков, с захватом большой военной добычи, Вернадский подает в факультетский совет заявление о заграничной командировке и начинает готовиться. 16 июня переписал письма президентам Королевского общества и Британской ассоциации как ее иностранный член. Через родственников жены, связанных с английской миссией Красного Креста, письма уходят в Англию.

Ответ пришел довольно быстро для военного времени. 18 июля записывает: «Невольно думаешь о поездке в Англию. От 2/VII получил из Лондона от секретаря Британской ассоциации письмо (О. Т. R. Howarth), что “Assotiation has alredy such action as appears to the lie within our power to assist you”. Но что предприняла — в письме, которого не получил! Думаю, что придется ехать»¹⁰. Ассоциация могла только помочь переместиться в Англию, но не трудоустроиться. Вернадский думает, что он едет не в эмиграцию, а только для ознакомления и установления контактов. С этой целью он весной связывался с бывшим профессором Московского, а теперь — Оксфордского университета П. Г. Виноградовым и тот хлопотал за него.

Между тем от июньского военного успеха Врангеля почти ничего не осталось. Войска отступают. Тем не менее все верят, что Крым устоит, что Кубань тоже будет сопротивляться, что большевики не справятся с восстаниями. Ходит масса слухов, в том числе о восстании Брусилова. Дневник 30 августа: «Придется пережить тяжелый год — и голод, и холод. Надо налаживать жизнь в небольшом осколке [России] среди неустановившихся, развратившихся, изнервничавшихся людей, отвыкших работать. <…>

Я не могу себе представить и не могу примириться с падением России, с превращением русской культуры в турецкую или мексиканскую. Мне кажется это невозможным, так как я вижу огромные возможности и тот рост, какой шел в XX столетии. Но с другой стороны, отвратительные черты ленивого, невежественного животного, каким является русский народ — русская интеллигенция, не менее его рабья, хищническая, продажная, то историческое “воровство”, которое так ярко сейчас сказывается кругом, заставляют иногда отчаиваться в будущем России и русского народа.