Вернадский

По его ходатайству правительство Юга России предусмотрело в бюджете 1921 года тысячу фунтов стерлингов для подписки на журналы.

Двадцать третьего октября в Севастополе состоялась его встреча с Врангелем и председателем Совета министров Кривошеиным. Последнего хорошо знал как министра земледелия в царском правительстве во время войны. После встречи переночевал на биологической станции, воспользовавшись гостеприимством супругов Никитиных — заведующего Василия Никитича и служившей библиотекарем Веры Ростиславовны. С пятью служителями эти энтузиасты все еще поддерживали работу станции. Вечером записал первое свежее впечатление: «Врангель производит замечательно обаятельное впечатление.

24. X. Утро. Встретил чрезвычайно приветливо. И он, и Кривошеин выражали свое удовольствие моему избранию и заявляли о том, что они окажут всякое содействие. Оба подчеркивали мое положение как человека с “именем”. С Врангелем общий разговор о значении университета как единственного свободного центра русской культуры, территориально связанного с русской государственностью. Придает огромное значение нашим выступлениям в мировом культурном мире (воззвание в связи с помощью библиотеке университета). <…> И он, и Кривошеин дали мне право непосредственного обращения»¹⁵.

Как выяснилось позже из мемуаров Врангеля, встреча эта была незапланированной. Они с Кривошеиным вызывали молодого Вернадского, служившего у них в Осваге, но тут в Севастополе оказался старый Вернадский; он и предстал. Потому и общий разговор. Тем не менее мы видим, как умело Владимир Иванович воспользовался случаем: заручился обещанием, что ректор напрямую будет иметь дело с главой правительства, а не с отделом народного образования — четкая черта автономии. Правда, в эти дни они могли обещать все, что угодно.

Тридцать первого октября Вернадский сделал еще один нестандартный шаг в традициях свободных университетов Запада. Он собрал студентов во дворе университета и произнес перед ними речь. Сохранился ее конспект, в котором только начальные фразы написаны полностью, в форме прямой речи, остальное — план. Первые фразы, вероятно, и зачитал:

«Я созвал вас здесь, восстанавливая старинный тысячелетний университетский обычай. При начале учебного года свободно избранный ректор свободного автономного университета обращается непосредственно к студенчеству со свободным словом, точно так же, как он высказывает свою программу избравшему его Совету университета.

Поэтому сегодняшнее собрание не есть беседа со студентами, как это сказано в газетах, и никакого совещания и обсуждения не будет (газетчики по привычке революционных лет, видимо, приняли собрание за митинг. — Г. А.). Здесь могу и буду говорить только я, ректор Таврического университета.

Я хочу высказать громко студенчеству, мне близкому и дорогому, то, что я считаю нужным, — но в другой обстановке и другими путями может быть осуществлено.

Трудность задачи вновь вступающего и вновь вступившего ректора.

Связано и с особенностями Таврического университета. Общие задачи ун-та и специально Таврического, как единственного свободного, обладающего автономией русского университета»¹⁶.

Далее он освятил историю университетов и объяснил суть автономии. С самого начала существовала свобода науки от других форм культуры, свобода преподавания и свобода посещения лекций. В аудиториях должен воспитываться свободный человек, который проникается не ограниченным никакими внешними путами научным поиском вместе с наставником, а с другой стороны, обретает дисциплину научного мышления. Автономия — не анархия, она предполагает полную свободу извне и четкую организацию внутри.

Он говорил о роли науки, значение которой в отличие от других форм знания стремительно возрастает. Сейчас в России ее положение не отвечает запросам и истинному значению науки для человечества, но время ее придет, стремительно приближается. Надо ценить Таврический университет как форпост свободы. Что бы ни случилось, он должен сохранять русскую культуру. Как бы ни повернулись события, восстанавливать жизнь придется им, людям науки. Чтобы быть готовыми к великому призванию, нужно не только учиться, но развивать самодеятельность и свободную научную мысль.

Итак, университет получил новый заряд энергии, поднявший его на подлинно профессиональный уровень организации. Только крайне непродолжительной оказалась его автономия.

В тот же день, 31 октября, Владимир Иванович выступает еще с одной речью, на этот раз перед слушателями каких-то кооперативных курсов, в изобилии расплодившихся в Крыму, переполненном образованными людьми. Как вспоминал Георгий Вернадский, научная, философская и религиозная жизнь в Крыму била ключом. Лекция проводилась в рамках Комиссии по естественным производительным силам, но содержание ее значительно шире, чем производительные силы или ресурсы края. Здесь сформулирована идея о человечестве как геологической силе и науке как максимальном ее воплощении. В сущности, в первый раз он высказал идею ноосферы, еще не зная самого этого слова, но уже давно описывая ее основные черты. В немногих емких словах, несомненно, спрессовался собственный опыт научно-государственной работы в России, на Украине и здесь, в Крыму. Вернадский охватывает все мировое научное движение и осознает его как своего рода переворот в истории человечества.

«Переживаемый нами сейчас разгром всей сложившейся веками государственности, огромные опасности, угрожающие росту и развитию нашей умственной жизни, нередко в последнее время вызывают сомнения и в ценности научного знания вообще и в прочности тесно связанной с наукой технической оболочки культуры XX столетия. Кажется, точно все рушится, и этот наблюдаемый нами и нами тяжело переживаемый социальный процесс идет так глубоко, что может привести к повторению в истории человечества того падения культуры, какое мы переживали для Средиземноморской культуры в первые века средневековья или дальневосточной культуры — в более поздние времена того же периода западноевропейского человечества.

Мне представляются эти опасения противоречащими тому значению и тому положению, которое занимает наука нашего времени.

Никогда еще в истории человечества не было периода, когда наука так глубоко охватывала бы жизнь, как сейчас. Вся наша культура, охватившая всю поверхность земной коры, является созданием научной мысли и научного творчества. Такого положения еще не было в истории человечества, и из него еще не сделаны выводы социального характера»¹⁷.

Наступает новая, еще незнакомая людям действительность. Она формируется человеческим разумом, охватывает собой земной шар. Процесс имеет характер далеко не случайный, но стихийный, независимый от нашей воли, то есть напоминает любой естественный процесс на земной поверхности. Последствия его огромны. Явления, которые всегда относили к «искусственным», неприродным, с геохимической точки зрения ничем не отличаются от других явлений природы. Человечество организует среду обитания по-своему, но результаты такой организации естественны. По своему воздействию на земные процессы человечество сравнялось с микроорганизмами — самым могущественным отрядом жизни. Но действует на среду не своей физиологией, а своим разумом.

Таким образом, никакого падения культуры, никакой деградации человечества не наблюдается. Никаким силам хаоса и варваризации не под силу преодолеть культуру, поскольку она целенаправленна. Культура — неуничтожима. И задача каждого человека — присоединиться к творчеству жизни, действовать в направлении, совпадающем с природным, напрягать духовные силы к преодолению сил анархии и беспорядка. Тогда мы можем быть уверены в успехе наших начинаний и обретем смысл существования.

За неделю до падения Крыма Вернадский прочел вторую лекцию на тех же кооперативных курсах. Она посвящена народному образованию в новой России. Вопрос, который в обстановке Гражданской войны кажется отступившим на второй план, неважным и несвоевременным. Но не для интеллигенции, считает он. Люди культуры должны мыслить стратегически, готовить почву для следующих поколений. Вечное всегда своевременно.