Вернейские грачи

— Ну, у нас они немногим поживились, — сказала Франсуаза. — Забрали только несколько «Тетрадей Мира», которые мы не успели передать в комитет.

— А что слышно о Точильщике? — с новой тревогой спросил Рамо. — Ведь Жан ушел отсюда к вам в город.

— С ним все в порядке, — поспешила ответить жена Армана. — Его почему-то пока не тронули.

— Я ведь уже шла к вам — предупредить тебя и Марселину, когда они вдруг нагрянули! — сказала Франсуаза. — Ну конечно, они не дали мне и носа высунуть за дверь. Почти весь вечер рылись, проклятые ищейки! — прибавила она с той же энергией.

— Ты хотела предупредить Марселину? О чем? — вопросительно глянул на нее Рамо.

— Да о том, что за нею явится полиция. Что уже подписаны ордера на аресты. Мы знали об этом, только не думали, что они нагрянут так скоро. Жером сказал: «Ты сейчас же должна пойти или поехать в Гнездо». Сам он так торопился в Сонор, что поручил это мне. И вдруг, только он успел уехать, они вваливаются. Поля ведь у нас забрали, — прибавила Франсуаза.

Рамо все еще не понимал.

— Вы знали, что явится полиция? — повторил он. — Но каким образом? Откуда?

Франсуаза вдруг широко улыбнулась.

— Понимаешь, оказывается, и среди эми есть хорошие люди, — сказала она простодушно. — Я ведь раньше не верила, хоть и Жером и другие товарищи меня уверяли. Когда приехал к нам этот длинноногий американский офицер, я ему сначала хотела показать от ворот поворот. И вдруг этот Билл, не знаю, как его фамилия, знаю только, что зовут его Биллом, потому что он велел так называть себя Жерому, так вот говорю, этот длинный является к нам в Заречье, разыскивает нас с Жеромом и говорит, чтоб мы все остерегались, потому что всех нас собираются, как он выразился, запрятать под замок. Он, мол, знает, что мы собираемся устроить слет всех, кто хочет мира. А так как он тоже стоит за мир и любит французский народ, то он и приехал нас предупредить. Только он и сам не знал, когда именно за нами должны прийти.

— Молодчина эми! — вырвалось у Рамо. — Хотел бы с ним познакомиться.

Франсуаза оглядела окруживших ее грачей.

— Вернулся уже Этьенн?

— Нет еще, тетя Франсуаза, — отозвалось сразу несколько голосов.

— Этьенн вернется с нашими утром, — сказал Рамо. — А что это за крошка с вами? — Он указал на спящую девочку.

— Это младшая сестренка Поля Перье, — сказала Франсуаза. — Ты же знаешь, мать у них больна, с ней остался кое-кто из наших. А малютку мы решили принести сюда, к вам. Пускай она переждет у вас в Гнезде, покуда все утрясется.

— О, так надо же ее поскорей уложить! — воскликнула Витамин. Девочка только и ждала минуты, когда понадобится ее помощь. — Идемте со мной, — обратилась она к женщине, у которой спал ребенок. — Мы ей устроим кроватку у малышей. Идем, Сюзон, ты тоже мне поможешь, — потянула она за собой подругу.

Рамо увидел усталость на лицах женщин. Франсуаза тоже, видимо, едва держалась на ногах.

— Я думаю, ты и остальные товарищи останетесь у нас, — сказал он. — Все устали. А утром мы пойдем в Турью долину.

Франсуаза кивнула.

— Да, я хочу подождать Этьенна.

— Ты могла бы устроиться в комнате Марселины, — предложил Рамо.

Франсуаза испуганно замахала руками:

— Что ты! Что ты! Среди этого разгрома?! Нет, мне это все время напоминало бы дом. Я пойду в спальню маленьких. Хочется посмотреть на Полину. Ведь все равно мне не заснуть.

Чуть скользит по спальне темная фигура женщины. Белые кроватки с перекладинами, сонное дыхание. Вот кто-то всхлипнул во сне, пробормотал какое-то невнятное слово на своем детском языке. Женщина направляется к крайней кроватке у окна, склоняется, вглядывается. Узкий лучик ночника падает на растрепанные белые волосики. На одеяле лежат два кулачка, выразительные, энергичные: крепко спит маленькое подобие румяной Франсуазы.

Пока мать с любовью смотрит на сонную дочку, в коридоре у дверей «резиденции» шепчутся два подростка.

— Слыхал? — шепчет один. — Билл Длинный. Наверняка тот, что был тогда в гостинице…

— Возможно, — неохотно отзывается второй. — Но ты-то чего радуешься?

— Как не радоваться? Такая история получается — красота! — с восторгом шепчет первый и ныряет в «резиденцию».

За ним нехотя следует второй.

ОНИ ВЕРНУЛИСЬ

До чего же они веселились, эти четверо! «Последняя надежда» с трудом преодолевала горные перевалы. У «Последней надежды» было четыре прокола, все даже запасные, камеры были залатаны и заклеены и держались только «не святым духом а бодрым духом самих грачей», как сострил Жюжю. «Последняя надежда» почти весь обратный путь ехала на трех цилиндрах. И все это было нипочем четырем веселым пассажирам.

Они чувствовали себя героями. Еще бы! Такая ответственная «командировка», и так все удалось. Все приглашения были доставлены по адресам, все люди, с которыми они виделись, встречали их приветливо, все обещали приехать в назначенный день в Турью долину. В Комитетах Мира, в союзах французских женщин и девушек, в Союзе молодых в Объединении бывших франтиреров и партизан — всюду их ожидал самый горячий прием.

Видимо, многие люди давно мечтали встретиться, поговорить сообща о том, что наболело, о самом важном для жизни, для народа, для страны.

Много писем везли грачи для передачи Жерому Кюньо и Марселине Берто.

«Тут я все написал, что думаю, — обыкновенно говорил тот, кто передавал письмо. — И про войну и про то, как нам всем жить дальше. Пускай уж они там перешлют мое писанье, куда знают…»

И еще несколько «Тетрадей Мира», заполненных подписями простых людей Франции, везла «Последняя надежда».

Вот почему так веселы были и Клэр, и Жюжю, и сменявшие друг друга за рулем Корасон и Этьенн. К тому же было лето, солнце сопровождало их с утра до вечера, мягкий, душистый ветер бил в лицо — тут можно было просто опьянеть! Вот они и вели себя так, словно все вдруг опьянели: ехали и орали во всю силу легких глупейшую песню коллективного сочинения:

Милые грачи, Все вы ловкачи, Носите с собою Разные ключи. Один ключ — от машины, Второй ключ — от крыльца, Третий открывает Девичьи сердца!

Песня эта сочинилась как-то сама собой на одной из стоянок в деревне, когда Корасон вдруг хватился ключа от машины. Стали искать по карманам, и тогда вдруг у каждого в карманах оказалось пропасть разных ключей и ключиков. Жюжю тогда же, хохоча, придумал первые две строчки песни. А там и пошло и пошло… Каждый добавлял словечко, а иногда даже целую строку, пока не получилась песенка, к которой Клэр тут же придумала мотив. Как они торжествовали! Теперь у них есть коронный номер для ближайшего вечера!

— Я подберу мотив на гитаре, и у нас будет отличный аккомпанемент, — обещал Корасон.

И грачи уже предвкушали успех, ожидающий их, когда они исполнят свою песню у Толстого Луи.

— Мать будет смеяться, когда мы расскажем, что навело нас на такую песню, — сказала Клэр, тоже смеясь.

И тут все они вдруг почувствовали, как соскучились по своему Гнезду.

— Сколько еще осталось километров?

А «Последняя надежда», как назло, тащилась вяло-вяло. Чего только не пробовали делать с ней Корасон и Этьенн! И свечи прожигали, и протирали контакты, и продували жиклеры в карбюраторе — ничто не помогало. Почихивая, покашливая, постукивая, старая машина тащилась по горной дороге, испытывая терпение четверых друзей.