Вернись в дом свой

— С этой мечтой я становлюсь немного лучше. Во всем. Для всех. И для тебя тоже. Хотя сейчас ты и смеешься надо мной. И думаешь: сколько можно, седой дурень… Самообман… Пустые озарения… Нет, озарения не могут быть бесплодными. В них всегда есть смысл. Это не самообман.

Еще хотел добавить, что когда-то ей самой нравился этот «самообман», она зачарованно слушала его, жила в построенных им домах, бродила по его солнечным городам.

— Подобные проекты уже делают, — сказал уже совсем иным тоном. Он умел резко переводить разговор из одного регистра в другой, и это временами удивляло Ирину. Удивляли сплав фантазии с реальностью, точная нацеленность на мечту, скрупулезная отточенность выкладок и доказательств. — Отпущены немалые ассигнования. Не нужно быть провидцем, чтобы запрограммировать близкий энергетический кризис. Сегодня нефть и газ дают девяносто восемь процентов энергии. А достаточно пяти, чтобы со временем загрязнить всю планету. Не исключено, что использование солнечной энергии поможет человечеству избежать отравления среды, угрозы атомной войны. Выйти чистыми под чистое небо. Тут есть над чем поломать голову ученым. Что касается меня… Конечно, где-нибудь около экватора эту проблему решить будет проще, в наших же условиях необходимы иные варианты, на более благоприятном для нас уровне. Возможно, понадобится станция аккумуляции солнечной энергии… Но ты не слушаешь. Устала? Ну, иди спать. И пусть тебе приснится солнышко. Этакое кругленькое, теплое, с хитрой, доброй мордочкой. Как у ежа.

Она видела, он впадал в умиление, и поспешила выйти из комнаты.

От своих мыслей, от самой себя старалась уйти в работу. Но сегодня все в комнате как сговорились не работать — с утра составляли график летних отпусков, и лето, казалось, уже наступило. Сначала Клава фантазировала, как поедет на море в дом отдыха «Мисхор», а там, говорят, рядом дом полярников («Мужчины все как на подбор, высшего класса, да и кого они видели, кроме белых медведиц?»), потом вошел Вечирко, стал просить перенести время отпуска, и Клава прицепилась к нему:

— Так когда же ты женишься? Или передумал? Нашел невесту с изолированной квартирой и двуспальной кроватью?

Вечирко улыбался своей словно приклеенной к губам улыбкой.

— А может, она сама не хочет за меня выходить?

— Быстро ты ей опостылел!.. Как думаешь, Ирина, он правду говорит?

Ирина хотела сказать что-нибудь, но неожиданно почувствовала пустоту в груди, поняла, что не имеет права судить других, даже Вечирко. Клава внимательно посмотрела на нее, и Ирина побледнела, с трудом перевела дыхание. Ей теперь казалось, что все знают о ее измене и вот-вот кто-то скажет об этом вслух. Она не боялась, пусть говорят, пусть осуждают, — но только после того, как она сама признается во всем Василию. Тогда бы она всем, даже Клаве и Рубану, всему свету смело посмотрела в глаза: «Да, люблю Сергея, вы это хотели знать?» Она произносила мысленно эти слова тысячу раз, но только мысленно. А сейчас боялась всех. Чувство вины рождало в ней панический страх. Не за себя, за Василия Васильевича: это же какой позор, какой удар для него! Мучилась его муками, думала его мыслями, страдала и никуда не могла уйти от страданий. Ни в работу, ни в книгу… Все скользило мимо сознания, не затрагивало души, ноющей, как рана.

— Врет, — убежденно сказал Рубан. — Как волка ни корми, все в лес смотрит. Новую бабу завел. Ты, начальничек, врежь-ка ему по административной, чтобы неповадно было.

«Начальничек» не отозвался, а в обеденный перерыв Вечирко встретил его около двери.

— Пойдем в «Серую ворону», пообедаем вместе? На воздухе лучше аппетит.

В «Серой вороне» — так они прозвали «Росинку», павильончик, покрашенный грязно-серой краской, — были только шашлыки и салат. Стояли за узким столиком друг против друга, жевали жилистое, плохо прожаренное мясо, запивая пивом. В парке кто-то громко опробовал динамик: «Раз-два, раз-два, раз-два». По утрамбованной желтой глиной дорожке молодые матери и бабушки катали рядом с павильоном красные, розовые, голубые детские коляски.

— Купил уже коляску? И какого цвета? — лишь бы что-то сказать, спросил Ирша.

Вечирко, улыбнувшись жирными от мяса губами, пустился в откровения:

— По правде говоря, эта идиллия не для меня. Я не создан для семейного счастья… Возможно, когда-нибудь оценю по достоинству, а пока еще похолостякую. Хочу испытать все. Блин немного, это верно, Но ничего, выкрутимся. Не я первый, не я последний. Каждый норовит ухватить свое. Жизнь коротка… Только никто не кричит об этом, молчком, втихую. Я честнее. Конечно, возможности мои… Не миллионер же…

— Был бы миллионером, купил бы остров, населил его полинезийками и наслаждался?

— Да уж своего не упустил бы. Но и это далеко не все. Нужно испытать и страх… И ненависть. И месть. Я мстительный.

— Догадываюсь. — Сергей вытер пальцы бумажной салфеткой. — Три года обитали в одной комнате. Но это твое «все»… Помнится, была уже такая теорийка. Забыл, чья? Ницше, Фрейд?

— При чем тут Ницше? Ты и сам такой, и не хлопай невинно глазами. Не разыгрывай обиженного. Но ты сначала хочешь подняться на высокую гору и уж там рвать цветочки. А я боюсь, что тогда будет поздно.

— Ну, это ты хватил…

— О, я знаю, ты не признаешься и под пыткой! А по мне, ну их ко всем чертям, разные теории и идеи. Я практик. Мне мое подай сейчас, а там поглядим.

— И тебе не страшно?

— А тебе? — наклонившись через столик и глядя в упор, спросил Вечирко. И тут же улыбнулся своей многозначащей улыбкой. — А ты молодец. Поздравляю. Не ожидал.

Сергей крепко сжал в руке стакан. На лице не дрогнул ни один мускул. Только скулы заострились, и в глазах, в самой сокровенной их глубине, вспыхнули белые искорки. Смелые это были глаза и опасные до крайности. А может, до отчаяния.

— Есть люди, которые имели способности, а то и подлинный талант, но растратили себя. Ведь за все нужно платить.

— Нужно, — согласился Вечирко. — Хотя некоторым удается и улизнуть.

— Нет, никогда. Только труд, каторжная работа может… дать человеку то, о чем он мечтает.

— Ну и… конечная цель? Лауреатство, депутатство, радикулит, резекция желудка…

— Мне казалось… ты стоишь большего, — сказал Ирша. В его словах Вечирко уловил презрение и надменность.

После обеда Иршу вызвал к себе Тищенко. Около дверей кабинета главного инженера Сергей остановился, чувствуя, что ему не хватает воздуха. Но едва переступил порог, увидел, что волнения были напрасны: на лице Василия Васильевича теплилась улыбка… Сергей ответно улыбнулся и тут же посерьезнел.

— Садись, — широко повел рукой Василий Васильевич, — в кресло или на диван. Хочу с тобой немного поспорить.

Он любил дискутировать с молодыми сотрудниками, приучал их самостоятельно мыслить, вызывал на возражения, спор чаще всего затевал сам и, хотя не раз обжигался, любил живую беседу, сознавал, что она полезна и ему самому. Ребята молодые, напичканы информацией, мыслят остро, юмор воспринимают с полуслова, идеи подхватывают и развивают на лету. Один раз был в командировке вместе с Вечирко. В дороге у них сложились, как водится, почти приятельские отношения. Потом, вернувшись из командировки, даже в присутствии незнакомых Вечирко продолжал вести себя свойски, Тищенко видел, что тот переступает границу, ясно различал в голосе Вечирко панибратские ноты, но ни разу не поставил его на место, хотя и понимал, что Вечирко делал это умышленно. Сергей таким не был. В бездну дискуссий нырял безоглядно, но всегда чувствовал дистанцию, был вежлив, корректен, а в присутствии важных персон так и вовсе безгласен.

— Еще раз смотрел твой новый проект, — сказал Василий Васильевич.

— Он немного устарел для меня. И потом, эти шоры, рамки… Размахнешься, а тут… Наш век не терпит ограничений. Человеческий гений для того и воцарил над миром, чтобы…

Василий Васильевич нетерпеливым и властным жестом остановил его.

— Берегись этих мыслей, они зыбки и опасны — уведут тебя в дебри, из которых не выберешься.

— Странно слышать такое от вас, — удивленно поднял тонкие брови Ирша.

— Нельзя утверждать, что человек стоит над миром, следовательно, ему все позволено, нет ему преград, делай что хочешь, твори и добро и зло. Потому что встал над миром. Мир-де принадлежит нам, он у нас в кармане, как собственные часы или расческа. Природа накапливала свои богатства веками, а сейчас лес косят, как траву, потому что он «мой», потому что «я творец». А какой ты творец, когда берешь готовое! И сам ты не стоишь над миром, а живешь в этом мире, его частица, его прах, сам ты из его плоти. Будь творцом, но никогда не забывай, что ты сам сотворен природой. Иначе зайдешь так далеко, что заблудишься и пропадешь.

— Пугаете! Устанавливаете границы: от и до, — засмеялся Ирша. — А их установить невозможно.

Тищенко подосадовал на себя, что сорвался на нравоучение, внимательно посмотрел на Иршу. Он давно догадывался, что этот застенчивый парень в мыслях своих замахивается на многое. Но какие нравственные законы исповедует, какую цель ставит перед собой, так до конца и не понял.

— Почему невозможно? — спросил Тищенко.

— Души у людей разные. Есть широкие, с размахом, а есть с наперсток. Какая сколько вместит.