Верните ведьму, или Шахматы со Смертью

Куда?

Зачем вообще что-то делать без Грегори?

Алисия дошла до спальни и замерла, всматриваясь в бледное лицо Грегори.

Почему он не приходит в себя, Элис ведь не ошиблась и действительно была встреча со Смертью. Так почему Грегори не приходит себя?

Платье сменить, волосы убрать. И выйти в коридор. До кабинета.

Нелепый разговор с Филипом, который всё не прекращался, а боль всё нарастала, прямо волнами собиралась внутри и в самый неудобный момент эта самая боль просто вырвалась наружу. Потекла по ногам, пачкая влагой ноги, и крик Элис слышало всё поместье. И боль всё струилась, струилась, и голос Филипа:

— Как ты могла…

— Пошёл вон, предатель, — этот крик тоже слышало поместье. И вторили словам Алисии и растения, и животные, и старинный особняк.

Филип попытался схватить, сжать, тряхнуть, но голодная свора так долго терпела, так сильно ждала, что сорвалась с цепи мгновенно. Элис сквозь облако боли видела, как Филип ставит щиты, как его теснит некромантский тлен к дверям.

Сознание ускользало.

Элис с трудом смогла угомонить дар и заставила его вернуться к хозяйке. Острые огненные пики боли внутри старались захватить все тело. В голове звенело, во рту тоже поселился привкус крови. Алисия скулила, сползая с кресла и обнимая себя, покачивалась.

Филип сбежал. Все сбежали, потому что они предатели.

Крики вырывались из горла больше клокочущими звуками. Алисия не понимала, что происходит. Почему суетится Ганс? Сколько времени вообще прошло с того момента, как ушёл Филип? Где Элис находиться? Почему так холодно?

Это что, карета?

Куда?

Почему так холодно и раскачивает в такт. А подол платья весь раскрашен красными кляксами. Почему Элис сидит на полу кареты? Кто все эти люди? Где Грегори?

Новая волна боли поймала как раз в тот момент, когда Алисия наконец-то решилась встать и постучать в окно. Изнутри, между ног всё жгло так сильно, словно расплавленный свинец на кожу выливали, и Алисия, закусив запястье, мычала в полумраке маленького помещения.

Укачивало. Противно. И рвота встала где-то в горле. Тогда Алисия старалась дышать ртом, чтобы отогнать навязчивое чувство тошноты.

Нельзя. Не сейчас. Слишком нехорошо. Холодно. Сыро. Волгло. Неприятно. И на ладонях проступали бисеринки влаги.

А потом её крики затерялись среди возгласов, шума, гама и стука копыт по мостовой, которую успели очистить от снега.

Алисия в голос хотела кричать, потому что ничего не понимала. Почему на запястьях тонкие браслеты? Откуда? За что?

И серебро проклятого металла мешало заглушить боль. Наоборот, словно только сильнее выворачивало наружу не только физическое страдание, но и моральное.

Остановка. И дверь открывается рывком. Много народу, почему они кричат, что они хотят? Зачем Элис пытаются вытащить из кареты? Почему, когда она упирается, её грубо выволакивают за руку и тянут.

Нет. Элис не хочет.

Больно.

В толпе есть знакомые лица.

Льюис. Он дёргается вперёд, рвётся к Алисии, но его за плечи оттаскивает мужчина в костюме полицейского. И вот Френк. Он пытается подойти, но вереница мужчин в форме отгораживает.

Где Ганс? Почему он не поехал?

Слёзы по лицу. Они жгли кожу. Холодный гранит и ковровые дорожки. Снова люди, которые сидят за закрытыми дверьми. Они о чём-то говорят. И Элис ставят за кафедру возле небольшого пьедестала. Вокруг запах чернил и бумажной пыли. От этого в носу свербит, и Элис чихает, чем вызывает новую волну боли, которая опять прорывается всплесками внизу живота. Неприятно. И хочется в ванную, но её держат здесь, рассматривают, оценивают, наблюдают.

Для чего? Что происходит?

— Алисия Гордон, вы обвиняетесь в убийстве пятерых человек.

Глава 47

Пепел некогда сожжённого некрополя оседал на сухих губах и горчил на языке.

Странно.

Слишком всё странно. И куда тянет непонятно.

Почему-то впервые внутренний компас сошёл с ума и не мог определиться, куда загонять своего хозяина.

А время шло слишком медленно. Будто бы кто-то специально растягивал его как сгущённое молоко в конфетах из кондитерской госпожи Бланш.

Неправильно.

После смерти душа спешит уйти, но почему этот мёртвый город под землёй стал пристанищем души, которую не отпускали люди?

Или это наказание?

Нельзя всю жизнь повелеваться смертью, быть её наместником на земле и спокойно уйти за грань. Наверно в этом дело.

Воздух тут пропах пылью от старых костей и просто пылью. Которая разлеталась по воздуху, хотя ветер не поднимался ни разу. Странно.

Шаги шуршали и тогда хотелось обернуться назад, но в играх со Смертью нельзя, никогда нельзя оборачиваться назад, потому что тогда дорога впереди начнёт петлять. Или вот когда выводишь душу тоже не стоит смотреть за спину, потому что рискуешь увидеть свору смерти, которая, скалясь, тут же погонится следом. И будь ты трижды могущественный некромант это не будет иметь значения, потому что твой дар всегда остаётся по другую сторону черты.

Грегори наклонился, присел на корточки и растёр в пальцах пыль дороги.

Почему он сюда попал?

Нет. Он всё прекрасно понял. В него выстрелили, вот он и ушёл, но что его держит? Тело? Элис всё же совершила глупость и использовала подарок князя?

Запястье обожгло, окольцевало болью, и Грегори задал руку между коленей, чтобы не закричать в голос. Мерзко.

Впереди переливами дождя зазвучал смех. Грегори это очень не понравилось. В таких местах не принято гулять. Тем более, смеяться. Но как бы Грегори ни относился с пиететом к посмертию любопытство всё же победило. Три шага до поворота после обрушенной стены. Ещё.

Блондинка сидела на покосившемся камне и болтала ногами в воздухе.

— Эмили? — оторопело выдохнул Грегори и привалился спиной к стене.

— А ты ждал кого-то другого? — голос — звон колокольчиков, и от них голова начинает болеть, и Грегори сжимает ладонями виски. — Я мертва, ты мёртв… Мы встретились…

— Я виноват… — тихо сказал Грегори, присаживаясь на пыльную дорогу.

— Нет, виновата я. А ты всего лишь сильно любил, поэтому умирал вместе со мной.

— Но теперь уже точно умер… — с печальной усмешкой признался Грегори и взъерошил пропитанные пылью волосы. От этого они стали жёсткими как проволока.

— Точно? — у Эмили была слишком живая мимика. Она сузила глаза и приподняла одну бровь, словно, сомневаясь в действительности, но Грегори только пожал плечами, не желая аргументировать очевидное. — И ты теперь будешь со мной?

— Наверно буду, — просто Грегори сам не понимал, где именно он будет, но явно уж не в мире живых.

— А разве тебя никто не ждёт? — что-то неуловимо изменилось в облике Эмили, и Грегори весь подобрался. Паршиво это даже в посмертии ощущать себя беспомощным.