Верноподданный (Империя - 1)

– Ах, это вы!
– Бук крепко пожал руку Дидериху.
– Очень рад!

– И я также, - ответил Дидерих, досадуя на Густу, и познакомил своего будущего зятя со старым школьным товарищем.

Бук принес свои поздравления и, присоединившись к Дидериху, пошел за четой обрученных.

– Вы, вероятно, направляетесь к невесте?
– спросил Дидерих.
– Она дома. Мы только что проводили ее.

– Да?
– протянул Бук и пожал плечами.
– К ней я всегда успею, прибавил он флегматично.
– А сейчас я рад, что мы с вами снова встретились. Наша беседа в Берлине - единственная беседа - была крайне интересной.

Дидериху и самому так казалось, хотя в свое время этот разговор вызвал у него только раздражение. Он необычайно оживился:

– Я очень виноват перед вами - так и не ответил на ваш визит. Но кому-кому, а вам-то хорошо известно, что в Берлине всегда что-нибудь да помешает. Здесь, конечно, времени сколько угодно! Тоска, верно? Неужели можно прожить здесь всю жизнь? Трудно себе представить, право!
– Дидерих показал рукой на серый ряд домов.

Вольфганг Бук поморщил с легкой горбинкой нос, втянул воздух и пошевелил губами, как бы пробуя его на вкус. Взгляду придал глубоко задумчивое выражение.

– Прожить жизнь в Нетциге...
– медленно проговорил он.
– Да, этого нам не миновать. Наш брат не в состоянии обеспечить себе жизнь, достаточно богатую сенсациями. Впрочем, они и здесь бывают.
– Его улыбка насторожила Дидериха.
– Сенсация с часовым достигла весьма высоких сфер.

– Ах, так...
– Дидерих выпятил живот.
– Вы опять брюзжите. Предупреждаю, что в этом деле я целиком на стороне его величества.

Бук махнул рукой.

– Оставьте. Знаю я.

– А я еще лучше вас, - настаивал Дидерих.
– Кому довелось во время февральских беспорядков оказаться с ним в Тиргартене один на один, кому довелось видеть эти глаза, испепеляющие своим взором, глаза великого Фридриха{197}, тот - я глубоко убежден в этом - верит в наше будущее.

– Верит в наше будущее, потому что... испепеляющий взор.
– Уголки губ и щеки у Вольфганга меланхолически опустились.

Дидерих громко сопел.

– Знаю, знаю, вы отрицаете выдающуюся роль личности в наше время. Иначе вы стали бы Лассалем или Бисмарком.

– А что же - мог бы! Не сомневаюсь. С таким же успехом, как и он... Хотя и не в столь благоприятной обстановке.
– Голос его окреп, в нем зазвучала убежденность.
– Для каждого из нас не так уж важно многое перестроить в этом мире, главное - выработать в себе жизнеощущение, будто ты это действительно делаешь. Для этого необходим талант, а талант у него есть.

Дидерих беспокойно озирался по сторонам.

– Мы, правда, здесь одни, эта пара занята обсуждением более важных дел, но все же...

– Напрасно вы думаете, что я имею что-либо против него. Да он, уверяю вас, антипатичен мне не более, чем я сам себе. Будь я на его месте, я точно так же, как он, принял бы всерьез ефрейтора Люка и нашего нетцигского часового. Власть не власть, если у нее нет врагов. Только и чувствуешь свою силу, когда против тебя бунтуют. Что стало бы с ним, если бы выяснилось, что социал-демократия вовсе не в него метит, что в самом крайнем случае она имеет в виду более разумное распределение доходов?

– Ого!
– воскликнул Дидерих.

– Верно ведь? Это вас возмутило бы. И его тоже. Стоять вне течения событий, не управлять ходом вещей, а быть лишь одним из звеньев общей цепи, - да можно ли такое стерпеть?.. Сознавать себя неограниченным самодержцем и в то же время не быть в состоянии даже ненависть возбудить чем-либо иным, кроме слов и жестов. Ибо что дает пищу зоилам?{198} Что особенного произошло? Ведь и дело Люка только жест. Рука опустилась, и опять все как было: но и актер, и публика получили сильное ощущение. Вот чего, собственно, все мы жаждем, дорогой мой Геслинг. Поверьте, тот, кого мы имеем в виду, сам был бы изумлен больше всех, если бы война, призрак которой он непрерывно призывает{198}, или революция, которую он столько раз мысленно пережил, стали бы действительностью.

– Этого не придется долго ждать!
– воскликнул Дидерих.
– И вы увидите, что все истинные немцы верой и правдой послужат своему кайзеру.

– Разумеется.
– Бук все чаще пожимал плечами.
– Вот стереотипная фраза, продиктованная им самим. Вы употребляете слова, которые он вам диктует, а образ мыслей никогда так превосходно не был отрегулирован сверху, как сейчас. Но деяния? Наше время, милейший мой современник, отличается неспособностью к деяниям. Для того чтобы много пережить, надо прежде всего жить, а всякое деяние сопряжено с риском для жизни.

Дидерих выпрямился.

– Вы собираетесь, быть может, свой упрек в трусости бросить по адресу?..

– Я не выносил никакого морального приговора. Я говорил лишь о факте из истории Германии нашего времени, касающемся всех нас. Впрочем, мы заслуживаем снисхождения. Тот, кто действует на сцене, в жизни уже не действует, ибо свою действенность он изжил там. Чего, в самом деле, требует от него действительность! А знаете ли вы, кого история назовет типичным героем нашего времени?

– Кайзера, - сказал Дидерих.

– Нет, - сказал Бук.
– Актера.

Дидерих ответил таким взрывом хохота, что шедшие впереди жених и невеста отскочили друг от друга и оглянулись. Но здесь, на середине Театральной площади, бушевал ледяной ветер, и все поспешили дальше.

– Ну конечно же, - выговорил наконец Дидерих.
– Удивительно, как это я сразу не сообразил, откуда у вас вся эта несусветная чушь! Ведь вы тесно связаны с театром.
– Он похлопал Бука по плечу.
– Сами-то вы еще не заделались актером?

В глазах у Бука вспыхнул неспокойный огонек: резким движением он сбросил с плеча руку Дидериха, и тот даже решил, что это не по-товарищески.

– Я? Нет, не стал, - ответил Бук.

В сердитом молчании дошли до Герихтсштрассе. И только тут он возобновил разговор:

– Да, вы, конечно, еще не знаете, что привело меня в Нетциг.

– Вероятно, желание повидать свою невесту.

– Разумеется, и это. Но, главное - я взял на себя защиту своего зятя Лауэра.

– Вы выступаете?.. В процессе Лауэра?
– У Дидериха перехватило дыхание, он остановился как вкопанный.

– Ну да, выступаю, - сказал Бук и пожал плечами.
– Вас это удивляет? Я недавно внесен нетцигским судом в списки адвокатов. Вам отец не говорил?

– Я теперь редко вижу вашего почтенного батюшку... Я почти нигде не бываю. Мои обязанности по фабрике... Эта помолвка...
– невнятно бормотал Дидерих.
– Тогда, значит, вы часто... Или вы уже совсем сюда переехали?

– Временно, надеюсь.

Дидерих овладел собой.

– Признаться, я не всегда понимал вас. А теперь и вовсе перестал понимать. Вы гуляете со мной по Нетцигу...