Вернуть истинную

Вечер, ночь и утро пролетают совершенно незаметно. Но я не устаю и даже высыпаюсь. Омежка выказывает беспокойство только в тех случаях, когда отлучаюсь дольше, чем на пять минут. В остальное время довольна и спокойна.

Даже спим мы с ней на кровати в обнимку. Прижавшись к моей груди курносым носом, крошка сладко сопит шесть часов кряду, лишь около трех утра требует бутылочку со смесью. А, поев, вновь засыпает.

Утреннее появление Ленара я ожидаю с нетерпением.

— У девочек всё в порядке? — уточняю, как только он переступает порог.

И ответ меня интересует больше, чем завтрак, который я вижу на новом подносе в его руках. А всё потому, что с рассвета ощущаю какое-то легкое неясное волнение, неизвестно чем обусловленное. Но не прекращающееся ни на минуту.

— Конечно, — слышу уверенный ответ, а затем неожиданное дополнение. — Кстати, из камеры их перевели.

— Кто? Когда? Куда? — выпаливаю кучу вопросов.

И переживаю, а вдруг мужчина возьмет и отмахнется от меня. Слишком уж насупленное выражение появляется у него на лице. Будто лимон съел. Но нет, недолго подумав, оборотень решает просветить:

— Хозяин вчера вечером вернулся. И не один, а с тем, кому эти девчонки нужны. Профессор, етить-колотить. Важная птица. А щепетильный какой, прямо весь из себя. Велел омеж… этих оборотниц накормить, намыть и поселить в своем крыле.

Профессор.

Выцепляю главное. И почему-то узнанное мне сильно не нравится. Золотинке, кстати, тоже.

Да и заминку во фразе слышим мы обе.

Значит, ошибки нет.

Воровали преступники не первых попавшихся девочек, а определенных.

Особенных. Но зачем?

ЗАЧЕМ?

Информация, конечно, важная. И скорее всего опасная. Не зря говорят, много знающие долго не живут. Только тут все равно уже без вариантов. Даже если меня отпустят, в чем уже сильно сомневаюсь, детей я не оставлю.

Но и как спасать их стану — мыслей никаких. А еще маленькое чудо, которое меня от себя ни на шаг не отпускает, сразу начинает волноваться…

Ох, матушка-Луна, подкинула же ты задачку! Но я верю, ты защитишь нас и подскажешь выход.

— Ленар, а девочкам ничего угрожает? — решаю выспросить важное, пока тот настроен на беседу.

— Хм, нет, кажись, — отмахивается, особо не раздумывая.

Естественно. Он же бандит, ему на все наплевать. Главное, своя нажива. Нашла кого пытать.

Ругаю себя мысленно.

Нет, всё правильно, Ани. Любая информация важна.

Не соглашается Золотинка.

Значит, надо пользоваться моментом…

Киваю, настраиваясь на дальнейшие расспросы, но проснувшаяся и закряхтевшая малышка отвлекает. Пока подхожу к ней, чтобы успокоить, слышу хлопок двери. Это Ленар покидает нашу комнату, посчитав разговор завершенным.

В третий раз он появляется около шести вечера.

— Как девочки? — вместо приветствия озвучиваю уже привычный, но еще более волнующий вопрос.

Весь день переживания не дают мне покоя, и я чувствую себя словно зверь в клетке, у которого отняли малышей.

Бросаю в сторону малютки внимательный взгляд, убеждаюсь, что она лежит в центре кровати и никаким образом не сможет свалиться, если вдруг решит перевернуться, и подхожу ближе к великану.

Заглядываю в глаза, надеясь пробудить совесть.

— Нормально. Заходил к ним, ужин заносил, — рапортует тот, уже не кривясь, будто привык к моей напористости. — Спят.

— Спят? — удивляюсь услышанному. — Днём? Все?

— Ну да, все, — пожимает плечами, сводя брови к переносице.

Ага. Понятно. Вопросы не понравились, потому что заставили задуматься и начать анализировать.

А, судя по виду, Ленар — тупой исполнитель. Говорят: сидеть, он сидит. Скажут: плясать, будет плясать. Без вопросов. Без раздумий. Главное, чтобы извилины не напрягались.

— Лежат в кроватях. Чистые, накормленные. И спят, — повышает он голос, объясняя мне, как неразумной, всё, что видел. — Плохо что ли? В тепле да сытости?

Ой, не знаю — не знаю.

Отвечаю мысленно, качая головой.

Я с детьми уже долго работаю, чтобы прекрасно осознавать, как все они дневной сон не жалуют и считают пустой тратой времени, а не полезной мерой.

Поэтому… да… услышанное меня беспокоит!

И кажется очень неправильным.

А вдруг их за сутки, что мы не виделись, обижали? Мучили? Или приказывали делать то, что им не нравится. Я по нашей связи только общее их состояние ощущаю, и то слабо. И если вдруг что…

Матушка-Луна, защити девчонок.

Молюсь Луне-заступнице в очередной раз, в слух же произношу то, что должно успокоить двуликого:

— Конечно, хорошо, что оборотницы в тепле и сытости. И здоровы все, — добавляю по наитию.

— Здоровы, кажись, — подхватывает Ленар, мгновенно добрея, и даже решает продолжить. — Днем их профессор осматривал, анализы брал и остался доволен. Значит, все хорошо. И это главное. Поняла?

— Да.

— То-то же! И вообще. Прекращай лезть не в своё дело. Сиди тут тихо, за этой вот, — кивок в сторону малышки, — присматривай. Бета Хорн обещал отпустить, значит, отпустит, если проблем не создашь.

— Поняла, — киваю послушно.

Ответить, что проблем не создам — не могу. Врать оборотням чревато.

Да и недовольный писк крохи с мыслей сбивает. Опять она к себе зовет так, как умеет.

Всего сутки вместе, а уже подметила особенность: если я с ней рядом, разговариваю, держу на руках или просто касаюсь, она спокойная и довольная, отойду хоть на пару метров, пропаду из видимости — громко возмущается.

Не знаю: обычно ли это. С грудничками дел раньше не имела, тем более, с двуликими. Потому и делаю всё по наитию, так, как подсказывает сердце.

Одно понимаю чётко: вся моя сущность тянется к этой девочке, считает ее своей. И моя, и Золотинки. И тяга эта несравнима с той призрачной нитью, что связывает меня с тремя омежками, которые сейчас где-то спят. Она как безбрежный океан, неиссякаема.

— Эй-эй, сладкая, тут я, тут. Иди ко мне на ручки, — прижимаю девочку к груди.

В душе мгновенно растекается тепло и нежность, а Золотинка, забыв обо всех проблемах, урчит и ластится, будто чувствует внутреннего зверя омежки, и принимает его, как собственное потомство.