Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Я в этот момент тоже смотрела в потолок и еле-еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться и не обидеть:

– Какая ты все-таки молодая и дурная, - ласково говорила я, гладя ее жидкие белокурые волосики.
– Разве можно шутить такими вещами, как смерть? А мы? Что мы будем делать без тебя? Наш отец, твоя мать, друзья? Заберешь у себя свою жизнь - и навсегда изменишь нашу.

Что ж, жизнь дала мне прекрасную возможность побывать в шкуре обманутой женщины. И с историей Мышильды не сравнить: "изменник" Ермак и не подозревал о чувствах своей фанатки Дымовой Марии Михайловны, более того, думаю даже не помнил ее в лицо.

– В принципе, в мысли о самоубийстве что-то есть. Она вполне может быть продуктивной, - неожиданно оживляется старик.
– А давайте-ка рассмотрим и этот вариант.

– Вариант?
– смотрю на мгновенно преобразившегося старика с удивлением. Что его так вдохновило? Моя смерть? Странное профессиональное рвение.

– Предлагаю вам все тщательно продумать, Варвара Михайловна, - Михаил Аронович бодро продолжил:

– Для начала советую оставить текст собственного некролога. При вашем щепетильном отношении к слову, к тексту, думаю, вам небезразлично, что могут опубликовать после вашей смерти.

– Да... Хотелось бы что-то строгое, неэмоциональное, без подробностей моей личной жизни, - хрипло говорю я, от неожиданности потеряв голос. И только сейчас понимаю, что совсем не хочу выносить сор из избы, не хочу, чтобы о причине моей смерти узнали все. Это сломает ему жизнь. Вот странно: он мою сломал, а я его не хочу. Может, именно этим проверяется искренность чувств.

– Прекрасно!
– радостно восклицает старик.
– Просто замечательно! Вы напишете его сами! И после вашей смерти мы опубликуем именно его. Обещаю. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моем слове и моих возможностях? Георгий все устроит так, как надо.

Даже обидно, что от минорного сочувствия сосед так быстро переключился на мажорные варианты. Какие-то извращенно мажорные, честное слово!

– Так!
– Михаил Аронович потирает руки в предвкушении.
– Сначала бульон, волшебный, куриный, по рецепту вашей бабушки. Потом чай с малиной и пирогом. А затем и некролог. Попробуйте на тысячу знаков.

– Дядя Георгоша постарался?
– устало улыбаюсь я, покоряясь энергичному старику. Он не готовит сам. Рано утром приходит его приемный сын Георгий Михайлович и готовит отцу на пару дней. После смерти бабушки ее знаменитый на весь дом и всю родню куриный супчик смог повторить только он. Ни у Риты, ни у Галины Семеновны, ни даже у Сашки, обладающей мыслимыми и немыслимыми талантами, этот суп не получался. Выходило вкусно, сытно, но не так, как у бабы Лизы. А вот дядя Георгоша смог.

– Хорошо, - удерживаю очередную порцию слез. Пусть будет перерыв на обед. Наслаждаюсь большим куском яблочного пирога. А что? Потолстеть перед запланированной смертью все равно не успею. Неадекватно хихикаю, вспомнив Кэрролла: "От горчицы - огорчаются, от лука - лукавят, от вина - винятся, а от сдобы - добреют. Как жалко, что об этом никто не знает... Все было бы так просто. Ели бы сдобу - и добрели!" Я обожаю Кэрролла. Мне кажется, что его удивительные истории об Алисе - не просто кладезь мудрых мыслей, это сокровищница вселенского смысла.

Вспоминаю, как после отказа прописывать петельки и крючочки в прописях под вопли "Не получается, потому что я левша несчастная!" узнала от бабушки, что Кэрролл тоже был левшой. Она рассказала, что отец насильно переучивал его писать и вообще все делать правой рукой, от этого маленький Чарльз Лютвидж Доджсон стал заикаться. И пусть всемирная паутина кишит, как тараканами, самой неприятной о нем информацией, я его самая преданная поклонница. В девяностые договорились даже до того, что именно Кэрролл и был тем самым Джеком Потрошителем. Мы с бабушкой в это свято не верили. Тем более, ее муж, отец моего отца, которого тот не помнил, мой дедушка, которого я никогда не видела, увлекался фотографией, как и Кэрролл, один из лучших фотографов Викторианской эпохи.

Испытываю ностальгию по старым добрым временам, когда яблочные пироги были вкуснее, моей доброй феей была бабушка Лиза, мы с Максимом были влюблены друг в друга, а впереди было только счастье. Острое чувство потери уничтожает добрые ностальгические переживания. Последние куски пирога глотаю вперемешку со слезами.

– Готовы?
– с тревогой и участием спрашивает Михаил Аронович.
– Или меняем планы?

– Нет, - отрицательно качаю головой.
– Все по плану: бульон, пирог, некролог.

Глава 5. Настоящее. Воскресенье, день.

Напиток был очень приятен на вкус -

он чем-то напоминал вишневый пирог с кремом,

ананас, жареную индейку,

сливочную помадку и горячие гренки с маслом.

Льюис Кэрролл "Алиса в Стране Чудес"

Всё приятное в этом мире либо вредно,

либо аморально, либо ведет к ожирению.

Фаина Раневская

– Как дела, Варя? Готовы?
– Михаил Аронович заглядывает в собственный кабинет, который я оккупировала и занимаю третьи сутки.

– Готова жить!
– салютую заботливому старику, стоя перед столиком с тремя шахматными фигурками, завернувшись в плед, как в тунику, завязав его на плече узлом. Энергия наполняет меня какой-то вредной, но живительной силой.

– Какие мысли на этом этапе?

– Вот прямо сейчас перемещаюсь в свою квартиру и начинаю жить дальше. Жила же я до... Максима.

Правда, без него я жила всего двенадцать из двадцати девяти, меньше половины. Моим он стал не сразу, а только к семнадцати годам. Но все это вслух я не говорю.

– Умница моя!
– мужчина расцветает, довольно и облегченно улыбаясь.
– Не подвели отечественную и мировую психологию.

– Спасибо вам, дорогой мой Михаил Аронович!
– подхожу к старику и порывисто обнимаю его. Он крепко прижимает меня к себе, потом по-отечески целует в лоб.
– Я к себе. В родную квартиру. Там в каждом предмете бабушка живет. Она мне поможет.

– Один момент, Варвара Михайловна!
– принимая деловой вид, останавливает меня старик.
– А как же наша с вами игра во врача-психотерапевта и пациентку?

– Ролевые игры в вашем возрасте?
– наигранно кокетничаю я, чувствуя, как начинает пощипывать в носу от трогательной заботы человека, которого я знаю с трех лет.
– Да вы затейник!

– Так держать!
– вскидывает руку в пионерском салюте.
– Узнаю нашу кудрявую оптимистку. Вы в три года не плакали, даже когда падали. В восемь так обрадовались первой двойке по математике, что мы с Елизаветой Васильевной, грешным делом, решили что у вас ЗПР.

– ЗПР?
– деланно недоумеваю я.
– Заметно Прогрессирующий Разум?