Вернуть жену. Я тебя не отпускал

– Ася Владимировна, присядьте, – он указывает на стул и неловко поправляет галстук. Нервничает.

Я понимаю, что разговор будет не из приятных, но гашу в себе порыв трусливо сбежать и занимаю место напротив директора.

– Что-то случилось?

– Случилось? Нет, пока нет, слава богу. Но может случиться, если… – На лбу его выступает испарина, и он поспешно смахивает её платочком, который всегда носит в нагрудном кармане. – Если мы с вами не попрощаемся.

Что?

Я ослышалась?

Это шутка?

Хлопаю ресницами.

Наверное, он ждёт от меня реакции, так как тут же замолкает и смотрит пристально мне куда-то в переносицу. Я молчу.

Внутри меня много реакций сейчас на самом деле, но я гашу каждую из них, потому что все они неправильные и не очень-то дипломатичные.

– Ася Владимировна, – наконец продолжает Александр Иванович, сгребает со стола бумаги и подравнивает их, подбивая о стол. – Я не буду ходить вокруг да около. До меня дошла некоторая информация…

А, понятно!

Я усмехаюсь и на секунду закрываю глаза.

Не сложно догадаться, откуда вдруг выплыла эта «информация». Мне не столь важно, что именно Шахманов наплёл директору, ведь он мог придумать что угодно и даже предоставить убедительные доказательства мог – ресурсов хватит.

Но это подло! Подло даже для тебя, Дамир!

Ведь мне хотелось верить, что наше прошлое, то, в котором мы любили, строили планы, поддерживали и оберегали друг друга – не пустые слова. Но, судя по тому, как легко он смешивает меня с грязью, для него наше прошлое ничего не значит.

– Всё, что вам рассказали – ложь.

– Ася Владимировна, я ведь не детектив, не следователь. У меня совершенно иные полномочия и обязанности. До меня довели, и я вынужден принять меры. Вам ли не знать, как пристально сейчас администрация наблюдает за каждым нашим шагом. Школа в прошлом году получила имя основателя города, мы на особом счету у мэра, нам выделяется дополнительное финансирование из областного бюджета и…

– И поэтому учителям, порочащим славное имя школы, здесь не место, – заканчиваю я за него.

Он тяжело и как-то обречённо вздыхает, явно не обрадованный ролью, выпавшей на его долю.

– Родительский комитет из меня душу вынет, если это всплывет. Это ударит по имиджу школы, привлечет внимание соответствующих органов. А там проверки, штрафы. Пострадать можете не только вы и ваша репутация, но и вся школа.

Звучит резонно и очень правильно.

Сухие факты.

Имидж. Репутация. Финансирование.

И среди этих высоких формулировок нет места провинившимся и тянущим на дно. Нет места мне, хоть я ни в чём не виновата.

Я просто хотела устроить свою жизнь. Начать с чистого листа. Но грязь, от которой я бежала, нашла меня даже здесь.

Дамир обещал мне проблемы и сдержал своё слово. Удивительно, насколько избирателен он в выполнении собственных обещаний, ведь клятву верности, данную мне у алтаря, он нарушил не моргнув глазом. В самый тяжёлый и трагичный период нашего брака, когда я больше всего нуждалась в любви и поддержке.

Ощущение собственной несостоятельности и беспомощности давит на меня гранитной плитой.

Я песчинка, которую Дамир разрушительной мощью волны слизывает с берега и уносит в открытое море. На мои собственные маршруты ему глубоко наплевать, он чертит для меня ту траекторию, которая удобна ему самому.

Лёгкие будто залитые свинцом с трудом вбирают воздух, и голос мой сиплый и потухший звучит незнакомо даже для меня самой:

– Вы не на моей стороне, да?

– Я здесь не принимаю сторон. У меня есть обязанности, пренебречь которыми не могу: я должен школу защищать, педсостав наш, который и без того поредел. Скандал нам сейчас не нужен.

И снова факт, с которым мне сложно спорить.

Кто я такая, чтобы подставляться ради меня?

Я хороший педагог, да, но без высшей категории, без регалий. Я даже ни одного класса ещё здесь не выпустила.

На чашах весов сейчас слишком неравнозначный по весу груз. И я явно в проигрыше.

В носу колет и свербит, и я поспешно смахиваю из уголка глаза слезу. Не хватало ещё разрыдаться здесь…

– Значит, меня увольняете?

– Нет, что вы, Ася Владимировна. Я не хочу вас увольнять, но настоятельно рекомендую вам написать заявление по собственному, чтобы, когда все улеглось, а оно обязательно уляжется, я уверен, у вас не было проблем с трудоустройством.

– Александр Иванович, – предпринимаю я всё же робкую попытку восстановить справедливость. – Вы ведь понимаете, что это нечестно. Что это всё неправда…

Он лишь обречённо разводит руками, мол, что я могу сделать.

Он пытается меня утешить.

Закусив губу, улыбаюсь Александру Ивановичу, рассеянно киваю на его пламенную речь, но не понимаю ни грамма смысла.

В мозгах каша.

И остро чувствуется сейчас моя уязвимость со всех сторон. На мне нет брони, я безоружна и беззащитна.

Ах да, и безработна теперь.

Я больше не могу здесь оставаться. Хочу домой, хочу лечь и обнять Кирюшу, спрятаться в своём маленьком наивном мирке, где у меня есть только дочь, и этого достаточно для счастья.

Бросаюсь из кабинета прочь.

Александр Иванович говорит мне что-то вслед, но я уже не слышу.

Слёзы застигают глаза и я несусь по коридорам, кишащим учениками.

Плевать, что они подумают. Плевать, что подумают все люди в этом городе. Дамир может хоть в каждую дверь постучать и рассказать о моих грехах, вот только пускай не забывает и о своих. Мне тоже есть что ему припомнить!

Явился как карающая длань. Оклеветал. Навёл смуту!

Я забегаю в кабинет ровно на минуту – забрать пальто, сумку и Кирюхину курточку. У меня нет сейчас сил на то, чтобы собирать свои вещи и наводить порядок, займусь этим завтра.

У дверей библиотеки пытаюсь выровнять дыхание. Провожу пальцами под глазами, собирая потёкшую тушь. Натягиваю улыбку.

– Идём, Кирюш, нам пора.

– Пододи, мама. Я ещё занята своими девами.

– Некогда, милая. Идём.

На упирающуюся и недовольную Киру натягиваю куртку, шапку.