Вернуться в осень. Дилогия
Шрифт:
Глаза отсвечивали в темноте насыщенной синевой. «Это дворец, Сережа, королевский дворец — ты хоть в книжках читал когда-нибудь про такое? Это определяется самой жизнью, той жизнью — которая с самых пеленок, с младенчества, с молока матери и няни. Это называется большая политика, ты ведь не раз слышал такие слова. Ты же телевизор частенько смотришь, вроде неглупый парень совсем, знаешь — иногда, правда только, что нельзя верить всему — что там рассказывают и загибают большие дяди… Смешной ты, ей-богу, смешной совсем».
«Глупости. Разве я такой доверчивый? Да меня чаще обвиняли в скептицизме…»
— Серый, может, чаю?
Сергей встряхнул головой — Гай протягивал ему дымящуюся кружку.
— Спасибо. — Сергей взял кружку. — В какой стороне отсюда Рох?
— Туда. — Гай махнул рукой. — Тысячи две шагов… Подожди, сейчас будет Сват.
— А Наодок?
— Нельзя, Ант, и в Ишемир тоже. Туда придут в первую очередь. Только подставим твоих…
Сергей вздохнул и положил подбородок на руки, уставившись неподвижно в огонь.
«Дело совсем не в том, что у нас разные положения. — Эния опять смеялась. — Смешной ты, Сережа. Положение можно изменить, и оно изменяется. И не в знатностях и деньгах — это тоже меняется. Дело в головах. В твоей голове. Просто, Сережа, ты — птица не того полета, ты не можешь жить в высоте. Там, где видно далеко вокруг, и людей, и людские дела, и города, и даже будущее. Чем выше, тем необъятнее простор и тем сильнее понимается, что с земными мерками к облакам и к будущему не подойти. Это политика, это очень сложно, это судьбы многих людей, и поэтому там — другие взгляды и принципы, и другие критерии отбора, и другие мысли. Это — широта и стратегия, там выживают только генералы — в душе генералы, Сергей. Ты уже слышал такое — которые сумеют пожертвовать сотнями, но для того чтобы выжили тысячи».
«Чушь, все это чушь. Все — красивые слова. Я не хочу общаться с тем — который со спокойной душой может пожертвовать сотнями. И я не политик. Я сто раз говорил, что я — не птица высокого полета. Я вообще не люблю высоту. И жертвовать — другими».
«Но тогда зачем ты допускал эту мысль? Зачем принимал ее? Как будто то, что выросло здесь, с детства впитывая высоту и широту, может соответствовать твоим представлениям и быть твоим?»
Может, это и правда? Может, и правда. Только все равно ничего не меняет. Потому что боль остается, и сумрак, и тяжесть в душе…
— Пойду пройдусь немного… — Сергей вздохнул и поднялся, отряхивая руки — непонятно от чего, и неторопливо двинулся за деревья.
Все проводили его тревожными взглядами.
«Правильно ты сказал, Сережа, абсолютно правильно, каждому — свое. — Она опять улыбалась, даже как-то сочувствующе. — Хоть и написано это на воротах Бухенвальда. У каждого — своя голова, способная что-то вместить, и суметь, и показать — вот это и есть то, свое. Ты, Сережечка, может, и хороший семьянин… Но ты не воин, хоть и машешь мечом, как рубака. Потому что воин, дорогой, это прежде всего — победитель. Он не останавливается перед проблемами и трудностями, его не сломят всякие короли и страхи, страхи за будущее… Воин — сам кузнец своего счастья».
Опять все слова, возвышенные слова. Воин, победитель, кузнец… Сколько об этом снято фильмов, где зрители визжат от восторга, а потом лупят стариков в подворотнях и гордо грубят родителям и учителям. Кузнецы, елки-палки. Сколько написано книг и песен… Только вот счастье у каждого — разное. И то, что замечательным кажется тебе, совсем не подходит соседу. И то, что ты лезешь и добиваешься для себя, может всю жизнь испоганить другому. Это смахивает не на кузню, это больше похоже
на эгоизм. Конечно, ломаться не надо, но и лезть напролом — не победа.«Это все философия, ты — философ, Сережа, тут нагородить можно всякого. Тогда где, по-твоему, победа? И кто, по-твоему, — победитель?»
А ты — не Эния. Потому что она все знает об этом. А победитель и воин… Да, это сложно. Во-первых, сложно принять. Почему-то все вокруг рвутся бороться со злом, но — через накачанные мышцы и хмурый взгляд. Все знают, но не принимают истину — избитую истину, — зло не победить злом. Потому что добро — это самое трудное. И настоящий победитель… Это прежде всего тот, кто может победить самого себя, а не других.
Он сможет смирить свою гордость, даже когда прав, и первым попросить прошения… Он примирительно улыбнется — если в трамвае оскорбят его, но вступится за других. Он поможет соседке, пожилой старушке или многодетной матери, но постарается, чтобы она не узнала об этом. Он умеет терпеть длинные очереди и пропускать бесконечных старушек в поликлинике. Если он прав, то никогда не доказывает это, а ждет — когда покажет время, и потом не напоминает. Он всегда оправдывает людей, причем всех, но не себя. Он умеет терпеть неудобства и ждать, долго ждать, и никогда не жалуется и не злится. Он умеет не вспылить и не взорваться просто потому, что не самолюбив. Он всегда всем доволен — даже когда плохо и неприятности. Он умеет видеть себя, свои недостатки — а это самое сложное, самое-самое. Именно видеть, знать и осознавать, и не оправдывать себя перед самим собой. И поэтому — никогда никого не судить. Попробуй хоть что-нибудь победить терпением…
«А ты сам — такой?»
«Нет, конечно. Я не говорил, что я воин и победитель. Но нужно учиться…»
Сергей вздохнул, раздвинул руками кусты и вышел из леса. Впереди блеснула вода. За ней поднималась стена, слегка шевелящаяся, туманная, вроде не особенная, но сумрачная, гнетущая и молчаливо ждущая… На нее смотреть не хотелось.
Он подошел к речке и опустился на траву, задумчиво разглядывая воду. Гурая, замечательная Гурая. Здесь она была спокойная, тихая, даже ласковая, и игриво отсвечивала бликами…
Что делать теперь? Куда идти, куда податься? К князю Даличу? Может, это и верно, и наверняка об этом будет толковать ему Сват. Потому что без денег, без определенности, без опыта — шеольского опыта…
«Но я не пойду к князю Даличу. Потому что так опыт и знания можно набираться всю жизнь и все равно будет казаться мало. Хватит. Теперь я буду искать. Искать, узнавать и думать. Анализировать, сопоставлять и опять искать. Ибо передо мной загадка, даже не передо мной — перед всем Подгорьем, и все-таки должно быть решение.
Хватит думать о себе, о своей не сложившейся жизни, хватит хныкать и плакать, теперь я буду жить не для себя. Ибо знаю точно — после Ленки и Энии не смогу больше смотреть ни на кого. Мне хватит их двух, их и так слишком много для меня, пусть даже и в воспоминаниях…
Хорошо, тогда — что теперь? А теперь… А теперь — на ту сторону Шеола. На запад. И вообще — туда, где я еще не был. Через Рох…»
— Стоять!!! Спокойно…
Сергей подскочил как ужаленный и быстро огляделся. Сзади, из-за деревьев, донесся невнятный шум, брякнуло и зазвенело оружие…