Вернуться в сказку
Шрифт:
— Да, разумеется, мадам Норгрон, — улыбается Мария как можно более почтительно. — Разумеется, я буду очень осторожна. Я дочь короля. Я прекрасно знаю рамки того, что мне дозволено.
Пожилая женщина устало кивает, и принцесса понимает, что придворной даме сейчас нужно немного отдохнуть — её почтенный возраст сказывался на её самочувствии. Нужно уважать эту леди и дать ей время подремать в кресле, подремать с вязанием в руках… И Мария старается больше не беспокоить леди Норгрон. Принцесса старается как можно более тихо отойти в сторону, чтобы пообщаться с кем-то ещё…
Марии, пожалуй, хочется как можно скорее оказаться дома, в Кайериме, рядом с родителями и никуда не уезжать… Многие принцессы выходят замуж позже. Марии тоже хочется подождать ещё хотя бы несколько лет. Клир Ерин как-то сказал ей, что считает, что
Помолвка с королём Альфонсом должна состояться очень скоро. Гораздо скорее, чем девушке бы этого хотелось. Она лишь сегодня сможет увидеть этого человека в первый раз в своей жизни. Впрочем, возможно, это, наоборот, лишь лучше — шанса отказаться от брака с Альфонсом Брауном, каким бы человеком он не являлся, у неё всё равно нет. Принцесса Мария не имеет права оспаривать волю своих родителей. Так что, наверное, действительно, лучше всё ускорить — чтобы не ждать чего-то совершенно ужасного и неизбежного. Ожидание почти всегда бывает мучительным. Наверное, именно поэтому терпение считалось добродетелью — оно, как и прочие добродетели, давалось бесконечным трудом. Разве может что-то считаться хорошим, если к нему не приложено усилий. Марии хотелось бы, чтобы всё прошло как можно быстрее. И одновременно ей очень хотелось, чтобы ничего не происходило, чтобы всё оставалось таким же, как и раньше…
— Дорогая, — говорит ей мадам Рауззи, — я знаю, что ты вылитая мать в этом же возрасте — умная и осмотрительная, что тебе совершенно не нужно напоминать о том, что ты должна делать.
Мадам Екатерина Рауззи была подругой королевы Рэйны. Говорили, она прибыла в Кайерим вместе с Рэйной. А ещё она была женой герцога крови Рауззи и крёстной матерью принцессы Марии. Эта женщина была, пожалуй, несколько более импульсивна и порывиста, чем пристало леди, но она была настолько добра, настолько терпелива, настолько щедра, что все её вероятные недостатки были полностью оплачены этим. Леди Екатерине было сорок лет, и она была матерью двух мальчиков — шестнадцати и пяти лет. Мадам Рауззи была бесконечно добра ко всем, кто её окружал. Она была очень светлым человеком. И очень ярким — вечно в жёлтых, ярко-голубых, ярко-розовых платьях, словно молоденькая девушка, а не женщина, не мать. Мария обожала свою крёстную. Та, правда, несколько не подходила под описание той женщины, которой принцесса всегда хотела бы стать, но зато она была самым близким человеком для принцессы после её матери королевы Рэйны. К леди Екатерине всегда можно было обратиться — она никому и никогда не отказывала, эта высокая седая дама с нежным, как у ребёнка лицом, на котором так мало было морщинок.
Постоянно казалось — вот-вот и Екатерина Рауззи вскочит, вспорхнёт и улетит куда-то… Такая она была воздушная и невероятная… В пышном голубом — или синем, или жёлтом, или красном, или розовом, или зелёном — платье, с кучей ожерелий, браслетов, с вечной своей радостной улыбкой…
— Вы точно ваша мать в этом возрасте! — поддакивает мадам Крейер. — Такая же тоненькая, бледная и гордая!
Мадам Луиза Крейер. Дама сорока трёх лет. Жена герцога Леонарда Крейера, брата герцогини Кошендблат. Очень тихая и милая женщина, пусть и не получившая должного образования. Милая и очаровательная несколько полная женщина с вечно испуганным выражением лица… Марии, пожалуй, будет её не хватать даже больше, чем всех остальных… Этой чуть глуповатой женщины, что готова всегда была готова выслушать и поддержать своими непонятными высказываниями и замечаниями. Этой несколько полноватой женщины, что одевалась в цвета королевы Рэйны.
— Да, да! — восклицает мадам Рауззи. — Ваша мать, тогда ещё принцесса, а не королева Рэйна, была столь же прелестна в пятнадцать лет! Я помню её — мы тогда играли в саду дворца её отца и матери!
Девушка тихо улыбается и смотрит на эту уже немолодую женщину. А та подбегает к ней, хватает за руки, присаживается рядом и нежно целует в лоб. В своём ярко-жёлтом платье она выглядит совсем по-детски. Мария никак не может привыкнуть к причудам своей крёстной.
Никто не мог привыкнуть. А герцог Рауззи смеялся и лишь говорил о том, что ему куда больше нравится, когда женщины громко смеются, тратят деньги на совершенно глупые наряды, танцуют и придумывают совершенно невозможные шалости и капризы, чем когда постоянно ворчат и чувствуют себя не лучшим образом, «портя по своей давней традиции жизнь всем, кто находится рядом». И мадам Рауззи смеялась, шутила, проворачивала совершенно невероятные сделки, за которые потом приходилось платить астрономические суммы…— Вы так очаровательны сейчас, принцесса! — говорит мадемуазель Грайнтор. — Вы обязательно понравитесь вашему будущему супругу!
Мадемуазель Грайнтор — некрасивая девица сорока лет, иногда слишком ворчливая и недовольная жизнью. Говорили — она была достаточно богата, но несмотря на это никто не брал её замуж… Она очень увлекалась наукой и политикой и, пожалуй, будь она мужчиной, добилась бы в этом удивительных высот. Строгая и всегда собранная, но иногда словно поддающаяся какому-то непонятному соблазну приласкать кого-нибудь, повздыхать над чем-нибудь…
— Ох, Мэри! — вздыхает дочка одного из самых влиятельных герцогов Кайерима, Аврора, которой позволяли дружить с принцессой почти с самого детства. — Как я тебе завидую! Говорят — король Орандора красив и обаятелен!
Аврора… Милая Аврора… Как же Марии будет её не хватать! Как Аврора терпела столь тяжёлый характер принцессы? Как не роптала? Как не пыталась уехать обратно в поместье своего отца? Аврору все любили — она так же, как и мадам Рауззи, была легка на подъём, постоянно смеялась, шутила, совершала совершенно безумные, абсолютно необдуманные поступки… Она была очаровательна в любой одежде, в любой ситуации, в любом месте… Даже её капризы нисколько не портили её.
Она была лёгкой, воздушной, как и мадам Рауззи, она была милой и очаровательной — сравниться ли с ней зажатой и неуверенной в себе Марии? Она щебетала на многих языках точно так же легко, как и на своём родном, она порхала вокруг всех с неизменной улыбкой и радостью — вся такая невероятная и невозможная, совершенно не похожая на настоящую леди… Чернокудрая и черноокая красавица Аврора — Марии, пожалуй, хотелось бы быть столь же красивой, какой была и юная герцогиня…
— Интересно, что он за человек, правда? — спрашивает Аврора, устраиваясь поудобнее. — Было бы здорово, если бы он позволил мне остаться при дворе здесь… Тебе не стоит оставаться одной в чужом королевстве хотя бы на первых порах.
Мария слабо улыбается. Уж она это знает в первую очередь — ей совершенно не хочется оставаться одной в неродном королевстве. Хотя бы в первое время. Девушка осторожно поправляет прядь своих тусклых волос, неторопливо встаёт со стула и строго смотрит на фрейлину, отчего та нехотя встаёт с кресла, в котором совсем ещё недавно так удобно устроилась.
Аврора — милая девушка, но ей самой же будет лучше, если она будет вести себя, всё же, так, как положено вести себя приличной леди. И долг принцессы позаботиться о том, чтобы все фрейлины были столь же скромны и добродетельны, как того требует мораль. Аврора очень добра и очаровательна, но она ведёт себя совершенно не так, как это нужно. Это был грех — не соблюдать приличия, которые пристало выполнять девушке в обществе. Клир Ерин, пожалуй, поддержал бы её в стремлении защитить фрейлин от этого — говорили, что при королеве Аделаиде двор был крайне распущенным, позволял себе такие ужасные вещи, что боги покарали их, когда к власти пришёл Георг Траонт…
Глаза почти щиплет от непрошеных слёз — кто знает, сколько ещё ей осталось находиться рядом с этими, такими родными, людьми? Кто знает — быть может, свадьбу решат сыграть сразу после помолвки? Мария хотела бы, чтобы её дальнейшая жизнь была похожа на её детство — светлое, полное любви и тёплого отношения к ней. Только вот что её ждёт в королевстве Орандор? Тут не было даже привычных ей соборов — с витражами, прекрасными иконами… Говорили, Орандор был слишком беден для этого, просто не мог себе позволить такой роскоши… Только какая же это роскошь? Вот дворец — он был роскошен. Огромный, с двумя крытыми галереями, с двумя огромными оранжереями, комнаты которого были отделаны белым, розовым, зелёным и чёрным мрамором, где золотом сверкали барельефы, с роскошными паркетами из махагона, палисандра и других пород дерева — разве это не было роскошью?