Вернуться в сказку
Шрифт:
Гордыня…
На что она может толкнуть?
На что может толкнуть желание неограниченной власти?
Может ли оно заставить человека предать всё, что ему дорого?
Может ли оно заставить человека предать любовь?..
Комментарий к II. Глава тридцать третья. Ложь.
Канцлер Ги – Песня о мертвой долине
========== II. Глава тридцать четвёртая. Жалость. ==========
Устав от бесцельных драм,
Скучая бесцветным днем,
Я был так наивно-прям,
Надумав сыграть с огнем;
Отдав многоцветье тем
Осеннему блеску глаз,
Я думал о том, зачем -
Зачем Бог придумал вас -
Тех, кто сводит с ума
Без улыбок и слов,
Стоя рядом и глядя
В
Кто вливает дурман
Без вина и цветов,
Отравляя без яда
Хрупких принцесс.
Сюрпризы осенних дней -
Кровь носом, а дождь стеной.
Дворами, что потемней,
Я тихо иду домой,
И в переплетеньи жил
Ответ не могу найти:
Зачем же господь судил
Стоять на моем пути
Тем, кто сводит с ума
Без объятий и снов,
Кто играючи сносит
Голову с плеч,
Тем, кому ерунда
Потрясенье основ,
Кто не ждет и не просит
Спичек и свеч.
Качаясь в цепях моста,
Смеясь на руинах стен,
В надежде на чудеса
Я вновь получил взамен
Бессонницы легкий люфт,
Угар воспаленных глаз -
И все-таки я люблю,
По правде сказать, лишь вас -
Тех, кто сводит с ума,
Не касаясь души,
Растворяясь в дожде
Под конец сентября;
Кто уходит впотьмах,
Невидим, неслышим,
Оставляя лишь тень
В свете злом фонаря.
Наверное, наиболее легко для человека — быть милосердным, жалостливым, добрым к тем, кто его окружает. Это ведь так мало — просто высказать своё участие… Это ведь так просто — показать, что судьба того, кто находится рядом с тобой, тебе не безразлична. Разве это отнимает так много сил — просто сделать шаг навстречу дорогому тебе человеку, сказать пару самых обычных ласковых слов? Разве это занимает так много времени? Разве это так трудно?
А ведь, пожалуй, моральная поддержка в трудное время крайне важна. Быть может, важна не меньше, чем реальные действия. Иногда не нужно ничем конкретным помогать человеку — либо он справится с тем, что на него навалилось, сам, либо уже совершенно ничего невозможно исправить. Любая помощь в данных ситуациях либо оскорбительна, либо бесполезна. Так почему же не поддержать в этом случае словом — простым, самым обыкновенным?.. Почему же не оказать ту помощь, которая всегда будет тебе по силам? Ведь это так правильно и так необходимо — помогать другим людям… Самому же человеку это совсем не трудно!
Паулу было намного легче, чем раньше: прекратился тот жуткий кровавый кашель, немного спал жар, пропал лихорадочный румянец, а по ночам всё реже стали слышны истошные крики и приглушённые вымученные стоны. Эрик был счастлив этому — его друг явно шёл на поправку. Ещё немного — и Паул снова встанет на ноги, усядется в саду — Эрик обязательно выпихнет его в сад, чтобы хмурый чернокнижник проводил хоть немного времени на свежем воздухе — и будет посмеиваться над своим «впечатлительным другом», да и над собой тоже. Эрик ждал этого уже давно, как ему казалось. С того самого побега из тюрьмы здоровье Паула было далеко не самым лучшим. Оно и сейчас восстановилось не до конца — какой только изверг додумался надеть на чернокнижника антимагические наручники, которые обжигали кожу мага и каким-то образом (Эрик не знал всех этих магических тонкостей) воздействовали на его кости. А после того проклятья, которое было наслано на чёрного мага той женщиной… Паул чуть не погиб. Эрик был в отчаянии! Он не смог бы потерять ещё и его — и это тогда, когда со смерти Милены не прошло даже полугода.
И в том, что чернокнижник не загнулся совсем, Эрик был обязан ей — худенькой рыжей девушке в стареньких шерстяных юбке и кофте. Хрупкой и почти бестелесной. Когда-то Эрик верил в богов. И сейчас он мог поклясться, что Сара была самым настоящим чудом,
посланным ему небесами… Пусть Паул и не хочет признавать того, сколь многим он обязан этой девчушке, Эрик признает это. Пусть чернокнижнику совершенно наплевать на свою жизнь, на неё не наплевать Эрику.Был солнечный день. Один из тех, которые так трудно бывает «поймать» в этой стране. Осенний солнечный денёк… Один из последних ясных и тёплых дней в этом году. Скоро уже начнётся совсем другая пора… Холодная. Сырая. Хмурая. Нужно будет кутаться в тёплую одежду, носить с собой зонт или плащ. А ещё придётся закупить лекарственные средства — Паул после той болезни ослаб, он легко может простудиться. Пусть чернокнижник никогда этого и не признает, но у него никогда не было достаточно хорошего здоровья. А теперь же — после того проклятья, Паулу следует, и вовсе, быть очень осторожным.
Сара сидела на ступеньках лестницы приюта для девочек-сирот. Тоненькая, невысокая, бледная… Кажется, она служила в приюте санитаркой — лечила заболевших девочек, помогала следить за грудными малышками, выхаживать их. Обычно ей приходилось работать в той окрашенной в серый цвет пристройке, больше напоминавшей сарай. Но сегодня… Сегодня она сидела на ступеньках лестницы и болтала с воспитанницами приюта. Девочки жались к ней. Они тоже были благодарны ей за ту её доброту, с которой она к ним относилась.
В лучах этого ослепительного сияющего солнца она казалась Эрику ещё большим ангелом. Ангелом, что спустился в Осмальлерд, чтобы спасти его лучшего и единственного друга… Её волосы были рыжими, но в солнечном свете они казались почти золотыми.
Сара Эливейт была сестрой милосердия. Тихая, кроткая, серьёзная, добрая — она как никто другой подходила для этой работы. Эрик всё не уставал удивляться этой девушке — она пришла в тот самый миг, когда Паулу больше всего нужна была помощь. А потом просто ушла, словно растворилась, растаяла…
— Давным-давно в далёкой прекрасной и таинственной стране, что называется Зельтор, жила принцесса… — тихим, завораживающим голосом говорит Сара, гладя девочку, что сидит у неё на коленях, по светлым локонам.
У неё прекрасный голос… Эрик в который раз только убеждается в этом… Волшебный… Тихий, мелодичный, плавный, спокойный… Эрик никогда не думал раньше, что у какой-то девушки может быть столь красивый голос. Даже у Милены голос был резким, ярким — впрочем, что уж говорить о Милене, сестра у Эрика сама была девушкой довольно яркой. А у Сары не было той вопиющей яркости, не было резкости, она была как-то очень по-аристократичному горда. К такой гордой девушке не подступишься. Не говоря уже о том, каким светлым, чистым, небесным существом она являлась… У Эрика никогда бы не нашлось смелости как-либо приблизиться к ней…
Когда-то давно Эрик ходил в церковь… Он уже плохо помнит то ощущение, которое царило в его груди, когда он находился в тех стенах… Но ему почему-то кажется, что Сару он воспринимает, словно некое божество. Чистое. Светлое. Доброе. Она такая воздушная… Такая необыкновенная… По доброте душевной пришла тогда к ним с Паулом в дом, ухаживала за ним, несмотря на всю ту вонь, на всю ту духоту, которые стояли в комнате, даже зная, что вряд ли чем-то на самом деле сможет помочь…
Она, действительно, словно божество — столь тоненькая, столь невесомая, столь воздушная, что, казалось, дотронешься до неё — и она сейчас же рассыпется! Эрик и боится дотрагиваться. Паул вот не боится. Он, вообще, безбожник редкостный. Как его Эрик за это не ругал, а он до сих пор не приучил себя даже относиться к святыням с хоть каким-нибудь уважением. Если честно, Картеру иногда казалось, что та болезнь, что случилась с магом, произошла именно из-за того, что боги перестали терпеть святотатство со стороны тёмного мага! Эрик однажды это даже высказал другу, на что тот лишь рассмеялся.