Верный меч
Шрифт:
— Лучше порадуйся, что мы играем не на серебро, — сказал он, сочувственно похлопав Эдо по плечу.
Женщины на мгновение повернули головы, а затем снова отвернулись к реке. Я немного поговорил с ними днем, заботясь, чтобы у них было достаточно плащей и одеял, чтобы не мерзнуть. Два раза я приносил им еду и вино, хотя они не казались голодными.
Я повернулся к Гилфорду.
— Мятежники не возьмут Эофервик, — сказал я.
Я пытался говорить уверенно, хотя в душе не чувствовал убежденности — не из-за армии под стенами города, а из-за горожан в его пределах. Я не сомневался в способностях Мале, но я не верил, что
— Мятеж, это только начало, — ответил Гилфорд. — Даже если их и отгонят, летом к нам явятся датчане, и только Бог ведает, что будет потом.
— Если датчане вообще явятся, — заметил я.
— Они придут, — сказал священник.
Он встретился со мной взглядом, и я увидел, каким постаревшим он выглядит, какие у него усталые глаза. Это не была усталость долгого дня, казалось, она коренится у него глубоко в душе.
— Помолись со мной, Танкред, — сказал он.
Он опустился на колени на доски палубы, сложил ладони вместе и закрыл глаза. Я сделал то же самое, и когда он нараспев произнес первые слова Pater Noster, [13] я присоединился к нему, произнося формулу, за многие годы ставшую частью меня самого: Pater Noster, qui es in caelis, sancti ficetur no mentuum…
13
Отче Наш (лат.)
Пока слова молитвы текли с языка, мой ум блуждал, я начал думать о предстоящей поездке, о благополучной доставке женщин в Лондон и нашей следующей задаче. Что за письмо вез капеллан и почему именно в Уилтун?
— Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen. — закончил я и открыл глаза.
Гилфорд вздохнул.
— Извини, — сказал он. — День у нас был долгий, и я нуждаюсь в отдыхе.
— Конечно, — ответил я.
Время для новых вопросов еще придет. Не было острой необходимости задавать их сейчас, впереди у нас было много дней путешествия.
— Я должен поговорить с леди Элис и Беатрис, прежде, чем спать, — сказал капеллан. — Я желаю тебе спокойной ночи.
— Спокойной ночи, отец.
Я смотрел, как он идет, не глядя на Уэйса, Эдо и прочих, чтобы присоединиться к женщинам на корме. Им нелегко было оставить мужа и отца на милость неизвестности, но у меня не было никакого желания нарушать их уединение. Мы постарались предоставить им свободное пространство, что на борту корабля, подобного этому, было задачей почти невыполнимой. Правильнее, если с ними поговорит Гилфорд, он знал их лучше меня.
Некоторое время я сидел молча, глядя по сторонам. По правому борту поднимался из воды островок шагов тридцать или сорок в длину, на его вершине толпилось несколько голых деревьев. Еще один маячил впереди, черный и безликий на фоне лунных вод, но лицо Обера не выражало беспокойства, когда он наклонился к румпелю, обходя оба острова сразу. С тех пор, как мы миновали Драх, река постоянно расширялась, теперь она была шириной в три-четыре сотни шагов, возможно, даже больше. В темноте трудно было сказать, но теперь я не замечал теней в тумане; твердые берега сменились болотами.
Я поднялся с квадратного дубового сундука, на котором сидел, и прошел вдоль судна между двумя рядами гребцов, мимо мачты к носовой площадке, где
рыцари все еще бросали кости.Эдо поднял на меня голову и отодвинулся, чтобы освободить мне место среди игроков.
— Есть новости?
— Если повезет, мы доберемся до Хамбера к рассвету, — ответил я.
Радульф почесал свой большой нос.
— А что насчет Алхбарга? Когда мы будем там?
— Спроси капитана, — сказал я, наливая пиво из бурдюка в пустую кружку.
Второй крепыш — Годфруа, я помнил — дал тычка Радульфу в бок.
— Мы скоро уже сами превратимся в груду костей, пока ты соберешься бросить свои.
— Я их разогреваю, — сказал Радульф, энергично растирая что-то в ладонях.
— Да они уже горят!
Радульф разжал пальцы; маленькие кубики из резного рога покатились по палубе и замерли на пяти и шести. Он наклонился, чтобы собрать их, а затем передал кости Филиппу, который сложил руки и бросил, открыв две двойки.
— Сыграешь с нами? — спросил Уэйс.
— Нам нужен человек, который справится с этим везунчиком, — мрачно сказал Эдо, указывая на кучу камешков перед Уэйсом, а затем на два последних перед собой. У Филиппа после его последнего броска осталось всего пять, у его товарищей немногим больше — по восемь.
— Я не начинаю войну, если не уверен в успехе, — сказал я, улыбнувшись. — Разве что начнем сначала.
Приглушенный крик раздался от смотровой площадки. Матрос указывал на берег за левым бортом. Нахмурившись, я поспешил к нему мимо Гилфорда и обеих леди.
— Что случилось? — спросил я, глядя в темноту за его вытянутым пальцем. Трудно было что-то различить за пеленой тумана.
— Там, — сказал впередсмотрящий. Это был толстяк с объемистым пузом и густой бородой. — Между этими двумя насыпями, ближе к берегу.
Уэйс встал рядом со мной.
— Что там? — спросил он.
Два островка, о которых говорил матрос, были словно связаны лентой тумана, светящейся в призрачном лунном свете. Между ними темнел силуэт, длинный и тонкий, бесшумно двигавшийся по поверхности воды. Я смотрел на него еще несколько мгновений, чтобы убедиться, что не ошибся, но когда ветер донес до нас слабый стук барабана, сомнений не осталось.
— Корабль, — пробормотал я.
Не один, за ним появился другой, потом еще и еще, пока они не собрались вместе: их была дюжина, а, возможно, и больше.
Это был целый флот.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Бормоча про себя проклятия, я повернулся и направился на нос корабля. Эдо был уже на ногах, но Радульф, Филипп и Годфруа не заметили ничего подозрительного и продолжали метать кости. Подойдя к ним, я задел свою кружку и разлил ее содержимое по палубе.
— Вставайте, — я не обратил внимания на их протесты. — К оружию.
Я шагнул вниз на мостки между рядами гребцов — все они выглядели изнуренными после дня почти непрерывного напряжения — изо всех сил торопясь по узкому проходу к центральной палубе судна.
— Обер!
— Я их вижу, — сказал он.
Некоторые из гребцов замедлили движения, другие вообще перестали грести, глядя за борт корабля на струйки воды, стекавшие с лопастей весел.
— Быстрее! — рявкнул я им. — Вам платят не за посиделки.