Верный меч

В моих ушах снова зазвенели крики товарищей. Я видел, как кровь стекает по склону холма, и после целого дня битвы уже было неважно, кровь ли это друзей или врагов.

Капитан отвернулся.

— Ты живешь мечом, — сказал он. — Это совсем другое.

Меня охватило чувство вины, потому что я не хотел быть грубым с ним. Он видел слишком много для человека — любого человека, чья жизнь не была подобна моей.

— Он должен был сдаться раньше, — сказал я.

В те дни Гийом Нормандский имел репутацию жестокого военачальника, преданного друзьям, но беспощадного к тем, кого считал врагами. Со стороны Конрада было глупо бросать ему вызов.

Обер покачал головой.

— Эта война лишила его разума, — сказал он. — Несколько дней он даже не выходил из своих покоев. Он ни с кем не хотел говорить и вряд ли что-то ел, хотя пил, как лошадь. — капитан сплюнул за борт в реку. — Когда он наконец пришел в себя, для города было слишком поздно.

Я вздохнул. Даже когда я впервые услышал эту новость, я был зол не на норманнов — в конце концов, как можно жить без войн — а на нашего собственного графа, за измену своему народу, за приглашение врага в Динан.

— И все же, вода приходит и уходит, — сказал Обер. — Пять лет — это большой срок. И сейчас все мы на одной стороне, да?

— Да, — спокойно ответил я.

Конрад был мертв — уже достаточно давно — и вражда между нормандцами и бретонцами похоронена надолго.

Капля дождя ударила меня по щеке, тяжелая и холодная. Последний свет дня почти выцвел, и я уже чувствовал ночной холод, поднимавшийся к бортам корабля вместе с густой пеленой речного тумана. Капли застучали чаще, и я поднял капюшон плаща, чтобы защититься от них. Палуба расцвела темными пятнышками.

— Когда мы остановимся на ночь? — спросил я.

— Если сможем, будем плыть до рассвета. Или пока светит луна, и мы можем видеть реку. Если повезет, мы как раз на рассвете достигнем Хамбре. Река здесь широкая и достаточно глубокая, не так много илистых отмелей, чтобы чего-то опасаться. Кроме того, я много раз проходил эту реку в прошлом году. Я знаю ее, как собственную жену. — он широко улыбнулся, и я увидел, что у него не хватает нескольких передних зубов.

Я попытался улыбнуться в ответ, хотя, честно говоря, не чувствовал никакой радости.

— Быстрее! — Обер рявкнул на своих гребцов, потому что они снизили темп, пока мы с ним разговаривали. Он снова поднял барабан и начал бить в него, задавая нужный ритм. — Хватит спать, чертовы ублюдки. Быстрее!

Я посмотрел на Гилфорда, подошедшего ко мне и севшего рядом на какой-то мешок.

— Как себя чувствуют леди? — спросил я его, поглядывая в сторону кормы, где Элис с дочерью стояли, глядя на текучие воды.

— Как и можно было ожидать, — сказал капеллан, его тон несколько смягчился. — Молятся за безопасность виконта.

Он достал из-под плаща маленький хлебец и разломил его надвое — несколько сухих крошек упало на деревянный настил — затем предложил мне половину. Я с благодарностью принял ее и откусил, ощущая на зубах грубые примеси. Песчинка царапала десны, я языком передвинул ее вперед, чтобы вынуть и стряхнуть за борт.

— Как долго ты служишь ему? — спросил я.

— Много лет, — Гилфорд наморщил лоб. — Тринадцать или четырнадцать, или даже больше, я давно потерял счет. С тех пор, как он впервые приехал из Нормандии.

— Хочешь сказать, что он жил в Англии до вторжения?

Конечно, я помнил, как Уэйс рассказывал об английской матери Мале, но я так же знал, что он дрался при Гастингсе, и потому решил, что лорд Гийом прибыл в Англию вместе с нами.

Гилфорд набил полный рот и жевал, кивая.

Меня весь день мучил один вопрос, сейчас было самое подходящее время, чтобы задать его. Я понизил голос:

— Что имел ввиду Эдгар, когда сказал, что Мале раньше был другом Гарольда Годвинсона? — капеллан побледнел и оглянулся. — Так это правда? — спросил я, нахмурившись. — Он знал узурпатора?

Мале был достаточно осторожен, чтобы хранить это втайне. Хотя и сейчас находилось люди и среди англичан и среди норманнов, которые с готовностью признавали, что были близки с человеком, укравшим корону. И, несмотря на это, они были в милости у короля.

— Да, он знал его, — сказал Гилфорд серьезно. — Уже в то время, когда я поступил на службу к виконту, они хорошо знали друг друга. Они часто охотились вместе; я помню, однажды летом он даже сопровождал Гарольда в паломничество в Рим. — он замолчал, лицо снова приняло обеспокоенное выражение. — Но их дружба подошла к концу три года назад. Много лет Мале ездил туда и обратно из Гравилля в свои английские поместья. Но когда король Эдуард умер, а Гарольд принял корону, он вернулся в Нормандию, чтобы присоединиться ко вторжению.

Я задавался вопросом, почему два таких близких друга так быстро стали врагами?

— Почему Мале отошел от Гарольда?

— Признаюсь, было много случаев, когда я не мог понять ход мыслей моего господина, — сказал капеллан. — И это один из них. Наверняка он был против захвата Гарольдом короны, потому что считал его поступок вероломным и беззаконным. Ведь все это произошло после того, как Гарольд поклялся быть верным вассалом герцога Гийома. Но еще раньше их дружба пошла на убыль. Я помню, они много раз встречались в те годы, и каждый раз я замечал рост разочарования или даже обиды в манерах моего господина. Я до сих пор не знаю, что же произошло между ними, что вызвало такую неприязнь.

— Ты поехал с ним, когда он вернулся?

— В Нормандию? — спросил Гилфорд, словно мой вопрос был полным абсурдом, и меня поразил его тон. — Нет, я остался помогать в управлении его имениями на этой стороне моря.

— Значит, узурпатор не конфисковал их?

— Нет, — сказал капеллан. — Думаю, даже тогда Гарольд надеялся, что они смогут договориться, но для моего господина было слишком поздно. Казалось, в его голосе прозвучало сожаление. — Дружба была разрушена и не могла быть восстановлена.

Я молчал. Гарольд был обманщик, клятвопреступник и христопродавец; у него не было прав на трон Англии. Но даже тогда я не мог не думать: как трудно, должно быть, было Мале отвергнуть столько лет дружбы.

— Он хороший господин, — сказал Гилфорд, оглядываясь на корму, и мне показалось, что он вспоминает Эофервик, оставшийся далеко позади.

С носовой палубы донесся громкий стон; Эдо обхватил голову руками, все остальные смеялись.

Уэйс положил руки на груду камешков, лежавших в центре круга, и потащил их к себе.