Верный меч

Я снова убрал свиток за пояс, я собирался вернуться к нему позже.

— Сегодня вы говорили с Гилфордом, — сказал я. — О чем вы поспорили?

— Я сказала, что не верю слову его господина, — ответила она. — Он слишком свободно дает обещания, которые не собирается исполнять.

— Обещания? — удивился я. — Какое обещание он не выполнил?

Казалось, она уже не слышит меня.

— Это тем более смешно, когда ваши люди обвиняют Гарольда в нарушении клятвы.

Конечно: несколько лет назад Гарольд принес герцогу Гийому вассальную присягу, обещая поддержать его претензии на королевство. Клятва была дана над святыми мощами, которые он разбил, когда захватил корону для себя. И вот теперь он был мертв, убит на поле битвы при Гастингсе.

— Ваш муж был клятвопреступником и узурпатором, — сказал я ей.

— Он был хорошим человеком, — ответила она, и я видел слезы, закипающие в уголках ее глаз. — Он был добрым, честным и правдивым во всем, и бесконечно преданным своим друзьям. Твой господин не гнушался быть одним из них, по крайней мере, до своего предательства.

— Мале предал его? — спросил я. — Каким образом?

— Добровольно присоединившись к вторжению вашего герцога, — она почти выплевывала слова. — И даже сейчас, после смерти Гарольда, он продолжает предавать его память. Он и его прихвостень Гилфорд.

— Гилфорд? Что вы имеете ввиду?

Но она опять говорила со своими мыслями.

— Хотя, он не виноват, — произнесла она с нарастающим гневом в голосе. — Он не что иное, как слуга своего хозяина; он просто делает, что ему говорят. Он служит неправому делу. Я доверилась Гийому, и вот чем он отплатил мне.

— Я вас не понимаю, — пожалуй, я говорил с ней слишком строго, но я уже устал от ее загадок.

Очевидно, она думала, что как человек Мале, я знаю больше, чем было на самом деле. Хотя это давало мне некоторые преимущества.

— Больше двух лет прошло с тех пор, как Гарольд погиб, — сказала она. — Два года, с тех пор, когда я стояла на поле битвы и смотрела на него, лежащего там в крови. Неужели он думает, что я не горюю, что я не заслуживаю права знать?

— Знать что? — спросил я, но она уже отвернулась, ее рыдания эхом отражались от стен и сводов собора.

За окном мелькнул проблеск оранжевого света. Циркатрисса, подумал я, ожидая, что дверь сейчас откроется, и монахиня войдет внутрь. Но она этого не сделала, и через мгновение свет двинулся дальше. Даже если она не собиралась войти в церковь, она была где-то рядом.

Я выругался себе под нос. Если нас поймают вместе, последствия будут серьезными, особенно для Эдгиты. Опять вспомнились побои, перенесенные мною в детстве; были ли предусмотрены такие наказания в Уилтуне? Более вероятно, что поймав ее с мужчиной ночью в церкви, ее попросту выгонят из монастыря. Я не хотел такого наказания даже для вдовы узурпатора. Даже несмотря на все ее богатства и личные покои, я видел перед собой просто сломленную женщину. Все, что у нее осталось — это жизнь в монашеском смирении и подчинении. Что еще было у нее в этом мире?

— Пойдемте, — сказал я ей. — Мы не можем оставаться здесь.

Я подошел к двери и приоткрыл ее как раз, чтобы высунуть голову и оглядеть монастырь. Облако закрывало луну, что было очень кстати, так нас труднее было заметить. В этот момент я увидел выходящую из дормитория циркатриссу, она несла фонарь в руке, с пояса свисала тяжелая связка ключей. Если я хорошо помнил устройство монастыря в Динане, то на восточной стороне должна быть дверь в дом настоятельницы. Потом монахиня должна будет проверить церковь. У нас оставалось не так много времени.

Я смотрел, как она идет вдоль стены в направлении дома аббатисы, отпирает дверь и входит внутрь. Надо было бежать сейчас, это был наш шанс.

— Идемте, — прошептал я, давая Эдгите сигнал следовать за мной. Дверь открылась плавно, без звука, и я поспешил вниз по ступеням, Эдгита не отставала ни на шаг. Я заметил, что она обута, так что могла бежать по камням быстро.

— Скорее, — сказал я, направляясь к арке, через которую мы вошли в монастырь.

Она коснулась моего рукава.

— Лучше сюда, — ответила она и направилась прямо по траве к дормиторию.

Я немного поколебался, но понял, что чем дольше мы будем ждать, тем скорее нас обнаружит циркатрисса с фонарем.

Я пошел за ней, заледеневшая трава больно жалила босые подошвы ног. Дверь дормитория не была заперта, и мы проскользнули внутрь, слыша за спиной звон ключей. Окрика не последовало, нам повезло. Я взглянул на Эдгиту, но она уже поднималась на нижние ступени лестницы, ведущей в ее покои.

— Миледи… — начал я, пытаясь говорить тихо.

Я знал, что нам угрожает не только циркатрисса, бродившая снаружи, но и монахини в соседней комнате.

— Нет, — прервала она меня. — Я не могу больше рисковать. Я должна идти.

— Я хотел бы поговорить с вами позже, — предложил я.

Она покачала головой.

— Больше не о чем говорить. Не осталось ничего, что я хотела бы сказать тебе или Гилфорду. Передай письмо своему господину, он поймет, что это значит. Больше я ни о чем не прошу.

Она казалась удивительно маленькой и хрупкой, хотя я знал, что она не была старой или немощной. Мне было жаль ее, но я ничем не мог помочь.

Я почувствовал сухость в горле и сглотнул.

— Я не могу ничего обещать.

— Знаю, — ответила она, и на ее лице появилось выражение покорности. — В конце концов, ты всего лишь один из его людей.

Она повернулась и без единого звука или взгляда назад поднялась по лестнице. А потом она исчезла с лестничной площадки, ее коричневая ряса растворилась в темноте. Эдгита, вдова Гарольда.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Мне пришлось подождать, пока циркатрисса снова не скроется в одном из зданий, прежде чем пройти через двор обители. Со времени моего ухода из дома прошло, вероятно, не больше получаса, хотя казалось, я отсутствовал гораздо дольше. Уэйс и Эдо ждали меня в зале.

— Где ты был? — спросил Уэйс.

— Пойдемте туда, где нас не подслушают, — сказал я им. — Тогда я все вам расскажу.

Я не был уверен, что стены и полы здесь достаточно толстые, и смогут защитить нас от любопытных ушей.