Версаль. Мечта короля

– Кузен, смотрю, вы в хорошем настроении, – сказала ему Беатриса.

Покачивая бедрами, Шевалье остановился возле нее:

– Разве может мое настроение быть плохим, когда вокруг столько красоты? – Он подмигнул Софи. – Между прочим, свита Генриетты начинает производить все более унылое впечатление. Усталые, постные лица. Им нужна свежая струя. Очарование юности. Я разузнал насчет возможности для нашей дорогой Софи войти в свиту ее высочества.

– В свиту Генриетты? – нахмурилась Беатриса. – Стоит ли Софи идти к супруге Филиппа, когда положение маркизы де Монтеспан с каждым днем становится все крепче? Я собственными глазами видела, как король на нее смотрел.

– Решение уже принято. Никаких возражений. Если не забыли, ваше присутствие при дворе целиком зависит от меня. Вы обе здесь на правах моих родственниц, а не наоборот.

Воцарилась пауза. Беатриса, которой только что указали ее место, достаточно скоро овладела собой.

– И когда Софи сможет войти в свиту Генриетты?

– Достаточно скоро. Одна из ее фрейлин приворовывает. У Мадам кончается терпение.

Шевалье повел Софи танцевать. В иной ситуации он не подверг бы себя такой пытке, но сейчас… Танец позволял ему беспрепятственно разглядывать виолончелиста.

Танцевальные способности Софи ничуть не улучшились. Она переваливалась с ноги на ногу, отчаянно пытаясь не сбиться с ритма. Шевалье любовался виолончелистом и одновременно поучал неуклюжую дочку Беатрисы:

– Моя дорогая Софи, танец – это разговор, облаченный в движения. Здесь полно правил и ограничений. Совсем как в платье, которое сейчас на вас.

– Вам оно нравится?

Шевалье привлек ее к себе, но так, чтобы постоянно видеть музыканта. Он уже представлял, как им было бы хорошо в постели. Сколько ласк они подарили бы друг другу. А потом Шевалье овладел бы светловолосым красавцем, стал бы его повелителем.

– Я все хотел вас спросить: вы по-прежнему… нетронутая? – шепотом спросил Шевалье.

– Что значит «нетронутая»?

– Вашим пальчикам когда-нибудь бывало… любопытно?

– Я не понимаю, о чем вы.

– Очень даже понимаете, – шепнул он, прижимая Софи еще теснее, чтобы она ощутила набухшую «мужскую снасть» у него между ног.

Софи пыталась вырваться, однако Шевалье держал крепко. Он чувствовал ее лобок, но представлял, что ласкает этого безумно соблазнительного виолончелиста.

Едва дождавшись окончания приема, Шевалье выскользнул из дворца и почти побежал по лесной тропинке, слабо освещенной лунным серпом. Его ноги намокли от холодной росы, но Шевалье было жарко. Он думал о скором наслаждении, ожидающем его под покровом темноты.

Виолончелист был уже там. Музыкант стоял под тюльпановым деревом, скрестив руки.

– Я пришел на урок чуть пораньше, – сказал Шевалье.

Взяв виолончелиста за руку, он слегка прикусил его палец. Тот ответил жарким, страстным поцелуем и крепко прижался к Шевалье, издавая тихие стоны – предвестники наслаждения.

– Ах, – промурлыкал Шевалье.

Оторвавшись от губ виолончелиста, он расстегнул на музыканте рубашку и облизал мускулистую грудь. Это возбудило Шевалье еще сильнее. Его язык опускался все ниже, а руки стаскивали с виолончелиста панталоны. Виолончелист напрягся всем телом, выгнул спину и уперся чреслами в лицо Шевалье. Столь редкое понимание еще сильнее возбудило Шевалье, и он принялся целовать руно вокруг «мужской снасти» музыканта. Еще через мгновение язык Шевалье ощутил что-то горячее, липкое и соленое. Он отпрянул, запрокидывая голову…

Кровь. Это была свежая кровь.

– Боже, как это понимать?

Шевалье вскочил на ноги. Музыкант обеими руками держался за располосованное горло, откуда фонтаном хлестала кровь. Глаза несчастного виолончелиста закатились, а сам он повалился на землю.

Из-за кустов на дорожку вышел человек, лицо которого скрывал глубокий капюшон, а рука сжимала нож. Острие ножа уперлось в горло Шевалье.

– Ради бога! – закричал Шевалье. – Умоляю, пощадите!

– Тише ты! – шикнул на него человек в капюшоне. – Найти тебя – раз плюнуть. Верным ты не умеешь быть никому.

Незнакомец развернул Шевалье. Сильная рука сдавила придворному горло. Жаркое дыхание обжигало ему шею.

– Теперь слушай и запоминай. Мы будем говорить тебе, чт'o надо делать, и ты это будешь делать. Многие жаждут того, что мы ищем. Мы непременно это получим, чего бы нам ни стоило. Вздумаешь отказаться – найдут с перерезанным горлом. Подчинишься – не прогадаешь. Любовничек твой станет королем, а у тебя будет власть и большое будущее… Разумеется, пока ты в точности исполняешь наши приказания. На сегодня хватит. Скоро мы опять поговорим.

Человек в капюшоне еще сильнее сдавил горло Шевалье и вдруг исчез, растворившись среди деревьев. Шевалье хотел было закричать, но его одолел кашель. Между ног у него было мокро. Уже не от страсти. Тут он понял, что обмочился от страха.

С деревьев, что росли вблизи королевской спальни, доносилось неумолчное жужжание осенних мух. В черном небе висел серебристый полумесяц, похожий на кривую саблю, ожидавшую божественного приказания. Бесшумно летали желтоглазые филины, высматривая беззащитную живность.

Король был не один. Перед ним, сложив руки на внушительном животе, расхаживала взад-вперед Луиза де Лавальер.

– Я хочу примириться с Господом, – дрожащим голосом объявила она.

Людовик поймал ее за руку, притянул к себе, погладил щеку.

– Помнится, раньше вашим богом был я.

Луиза перекрестилась:

– Я не могу оставаться в этой обители греха. Есть монастырь, где согласны меня принять. Ваше величество, прошу вас, отпустите меня под Божью опеку!

– Я давал вам все, чего вы желали. Разве не так?

Луиза глядела в пол.

– Раньше я считала себя знатной придворной дамой. Теперь же я не знаю, кто я и каково мое место. У меня осталось лишь одно желание: служить Богу.

– Я в восторге от вашей набожности, мадам Луиза.

Людовик наклонился, желая ее поцеловать, и слегка ткнулся носом в ее шею. Луиза отпрянула.

– Вскоре я померкну в ваших глазах. Стану досадной помехой. Я уже знаю, кто придет мне на смену.

– Бог желает, чтобы мы были вместе.

– Ваше величество, позвольте мне искупить грехи моей жизни!