Версаль. Мечта короля
Шрифт:
– В том числе и для короля?
– Прежде всего для короля. А кто лучше сможет следить за королем и напоминать ему о правилах, чем его брат?
Филипп встал, отряхиваясь:
– Неужели ты не можешь поручить мне дело, которое приумножит славу и репутацию Франции?
– Я только что поручил тебе такое дело, – ответил Людовик.
Слова короля о наплевательском отношении к этикету не были преувеличением. Салон, куда вошел Людовик, гудел и гремел, как провинциальная таверна. Придворные шумно разговаривали, пили, играли в азартные игры, громко хохотали, хлопая друг друга
– Где Роган? – спросил Людовик.
Ему никто не ответил.
– Я спрашиваю, где Роган?! – теперь уже прокричал король.
– За спиною вашего величества.
Обрадованный Людовик повернулся со словами:
– Идем. Мне сегодня необходимо общество друга.
Он взял у проходящего мимо слуги бутылку вина и два бокала. Покинув шумное, ярко освещенное сборище, они вышли на улицу и расположились за дворцом на мраморной скамейке. Холодный лунный свет разливался по окрестным садам. Телохранители – эти вечные тени короля – стояли так, чтобы не мешать разговору друзей.
– Где она, прежняя ясность? Ведь не было ни тумана над головой, ни чащи вокруг, – сказал Людовик. – Мы знали, кто мы, чего хотим, куда движемся. Знали, кто нам друг, а кто – враг. А теперь…
– Разве нельзя повернуть назад?
– Тропа слишком узка для поворота, – покачал головою Людовик. – Каждое принятое решение – это шаг вперед. Необратимый шаг.
Роган откупорил бутылку и наполнил бокалы.
– Чего вы боитесь больше всего?
– Одиночества.
– Вам одиночество не грозит.
Людовик благодарно посмотрел на Рогана и поднял бокал:
– Это слова настоящего друга. Выпьем за события и людей, которые остались в прошлом.
– И за светлое будущее, – добавил Роган.
Оба до дна осушили бокалы, наслаждаясь темнотой и тишиной. Затем Роган положил левую руку на плечо короля, медленно постукивая пальцем по плащу.
9
Конец 1670 г.
Сцена, открывшаяся взору Бонтана, была воплощением покоя и безмятежности. Король прогуливался по аллее, шествуя мимо величественных статуй и изящных фонтанов, умолкших на зиму. В льдисто-голубом небе плыли белые зимние облачка. Душа Бонтана преисполнилась благоговения и любви. Но государственные дела были глухи к красоте этого момента, а положение первого камердинера вынуждало принять их сторону. Бонтан поспешил к Людовику.
– Доброе утро, ваше величество. Пора, – поклонившись, сказал он.
Людовик вздохнул и с тоской посмотрел на сад:
– Да, конечно.
За живыми изгородями и кустами зимних роз высился дворец, куда сейчас и направлялись Людовик с Бонтаном.
– Есть какие-нибудь новости? – спросил король.
– Ночью прибыл курьер. Корабль с ее высочеством на борту позавчера вышел из гавани Кале. При благоприятном стечении обстоятельств сегодня ее высочество уже должна прибыть в Дувр.
– Может, я допустил ошибку, отправив туда Генриетту? – спросил король, задумчиво почесывая подбородок.
– Ваше
величество всегда делает то, что считает наилучшим для Франции.– А если она не вернется?
– Вернется, ваше величество. Я уверен.
– Откуда у вас такая уверенность?
– Она предана вашему величеству. И потом, ее место – здесь.
– Кроме места, есть еще и предназначение. В чем предназначение Генриетты? Быть заботливой женой?
– Не мне об этом рассуждать.
– Бонтан, вы хотели бы родиться женщиной? – вдруг спросил король.
– Нет, ваше величество.
– Вот и я не хотел бы, – усмехнулся Людовик.
В королевских покоях гардеробмейстеры быстро и ловко переодели его величество, сменив утренний наряд на белую кружевную рубашку, черный камзол и новые, тщательно начищенные сапоги. Бонтан зачитывал Людовику список назначенных встреч. Когда он дошел до встречи с епископом Боссюэ, которая должна была состояться в середине утра (епископ желал поговорить о протестантизме), король решительно покачал головой:
– Отмените эту встречу. У меня нет ни времени, ни настроения слушать нескончаемые монологи Боссюэ.
– Как вам будет угодно, ваше величество, – сказал Бонтан. – В одиннадцать часов утра у вас назначена встреча с королевским астрономом Кассини, а между одиннадцатью часами и полуднем вы обещали позировать художнику для портрета. После трапезы у вас…
– Пока достаточно. Больше отмен не будет.
Людовик замер, не мешая слугам набрасывать ему на плечи золотую, расшитую узорами накидку. Посмотревшись на себя в зеркало и оставшись довольным увиденным, король вышел из своих покоев, чтобы начать длинный, хлопотный день.
В кабинете было людно. Голоса сливались в общий гул, поднимаясь к сводчатому расписному потолку. Сидя за массивным письменным столом, Людовик подписывал десятки бумаг, подаваемых ему Бонтаном. Неподалеку от стола дожидались своей очереди Кольбер и Лувуа. Роган расположился на приоконном диванчике, подставив плечи утреннему солнцу.
Протянув Бонтану очередную подписанную бумагу, король заметил Лувуа и поманил военного министра к себе:
– Кажется, у вас есть для меня письмо.
– Да, ваше величество. От шведского короля.
Людовик отложил перо:
– Вскройте. Прочтите и вкратце передайте содержание.
Лувуа послушно сломал печать и прочел послание.
– Ваше величество, шведский король согласен разорвать союз с Голландией и поддержать нас.
– Прекрасно. Нам осталось лишь склонить Англию на нашу сторону.
Людовик снова взял перо, обмакнул в чернила. Подписание бумаг продолжалось.
– А что сделали с узником? – спросил Роган. – С тем, что замышлял убить ее высочество?
– Его допрашивает господин Маршаль, – ответил Бонтан.
Людовик подписал последнюю бумагу.
– Передайте Маршалю, что я хочу его видеть.
Бонтан поклонился и вышел. Король подозвал к себе Кольбера:
– Как подвигается обустройство Трианона?
– Ваше величество, произошла… некоторая заминка с облицовкой стен. Плитка не держится и постоянно опадает. Лево спрашивал, не будет ли вашему величеству угодно изменить фасад.
– Нет. Без фасада здание потеряет всякую привлекательность. А как состояние канала?
– Ленотр уверен, что к лету канал заполнится водой.